— Если я тебе понадоблюсь — позвони.
Дэлглиш дождался, когда он дойдет до двери, и только тогда тихо сказал:
— Одну минуту. Дайана Траверс и Тереза Нолан. Что вы о них знаете?
Гаррод замер на секунду, потом медленно развернулся и ответил:
— Только то, что обе они мертвы. Я время от времени читаю «Патерностер ревю».
— Недавняя статья о сэре Поле в «Ревю» отчасти была основана на оскорбительном анонимном письме, посланном как ему, так и в несколько газет. Вот оно.
Он достал письмо из кейса и вручил его Гарроду. Все молча ждали, пока тот его читал. Потом Гаррод с бесстрастным выражением передал письмо Саре Бероун и, обращаясь к Дэлглишу, сказал:
— Надеюсь, вы не предполагаете, что он наложил на себя руки из-за того, что кто-то послал ему злобное письмо? Со стороны политика это было бы непростительной чувствительностью, вы не находите? К тому же он был барристером. Если бы он увидел в этом письме повод для судебного преследования, он бы знал, что делать.
— Я не предполагаю, что письмо могло послужить мотивом для самоубийства, — ответил Дэлглиш. — Я хотел лишь спросить, не знаете ли вы или мисс Бероун, кто мог его написать?
Девушка лишь покачала головой, возвращая письмо, однако от Дэлглиша не укрылось, что ей не понравилось то, что оно всплыло. Она не была ни хорошей актрисой, ни умелой лгуньей.
— Признаю, я воспринял как само собой разумеющееся, что отцом ребенка Терезы Нолан был Бероун, но я не испытал потребности что-либо предпринять по этому поводу. Если бы испытал, придумал бы что-нибудь более эффективное, чем эта бездоказательная злобная стряпня. Я видел девушку всего один раз, во время того злосчастного ужина на Камден-Хилл. Леди Урсула шла на поправку, в тот вечер она впервые спустилась вниз. Бедная девушка, конечно, чувствовала себя подавленно. В соответствии с полученным воспитанием леди Урсула точно знала, где кто должен есть и, разумеется, где кому положено сидеть за столом. Сиделка Нолан, бедное дитя, ужинала не в положенном для нее месте, и ей дали это понять.
— Не намеренно, — тихо вставила Сара Бероун.
— О, я вовсе не сказал, что это было намеренно. Женщины вроде твоей бабушки способны оскорбить самим фактом своего присутствия. Намерение здесь совершенно ни при чем.
После этого, не прикоснувшись к Саре, даже не взглянув на нее, он официально, как со случайно встретившимися на вечеринке знакомыми, попрощался с Кейт и Дэлглишем и вышел, закрыв за собой дверь. Девушка изо всех сил старалась держать себя в руках, но в конце концов разрыдалась. Кейт встала, вышла через дальнюю дверь и после, как показалось Дэлглишу, более долгого, чем требовалось, отсутствия вернулась со стаканом воды. Присев рядом с Сарой, протянула его ей. Девушка жадно выпила воду.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Я веду себя глупо. Это просто потому, что все еще не могу поверить, что он умер и я больше никогда его не увижу. Наверное, в глубине души я всегда надеялась: когда-нибудь, как-нибудь между нами все наладится. Мне казалось, что у нас впереди куча времени. А теперь все они ушли — мама, папа, дядя Хьюго. О Господи, какая безнадежность!
Ему хотелось бы спросить у нее кое-что еще, но он счел, что сейчас не время. Они подождали, пока Сара успокоится, и, прежде чем уйти, спросили, уверена ли она, что с ней все хорошо. Дэлглиша неприятно кольнула неискренность собственного вопроса, его официальное лицемерие. Ей было настолько «хорошо», насколько вообще могло быть в их присутствии.
Когда они отъехали от дома, Кейт, немного помолчав, сказала:
— У нее электрическая кухня, сэр. Там, правда, есть одна упаковка спичек «Брайант и Мэй» из четырех коробков, но это все. И это еще ни о чем не свидетельствует. Они могли купить один коробок и потом выбросить его.
«Значит, она пошла за водой, проявив искреннее сочувствие, заботу, — подумал Дэлглиш, — но мысль ее все равно работала в направлении поиска улик. А кое-кто из моих коллег еще утверждает, что женщины более сентиментальны, чем мужчины».
— Мы не должны возлагать чрезмерных надежд на единственный спичечный коробок. Нет ничего проще, чем раздобыть спички, и их труднее всего идентифицировать.
— Есть еще кое-что, сэр. Я заглянула в мусорную корзину и нашла там картонную коробку из-под грибного пирога от «Маркса и Спенсера». Они действительно ели пирог, но на упаковке стоит срок годности, закончившийся за два дня до вторника. Он не мог купить этот пирог во вторник — с каких это пор «Маркс и Спенсер» торгует просроченной едой? Я не знала, следовало ли взять коробку.
— Мы пока не имеем права изымать что бы то ни было в этой квартире. Еще рано. А что касается коробки, то можно сказать, что это свидетельство скорее в их пользу. Если бы они планировали преступление, думаю, Гаррод купил бы еду во вторник утром и позаботился о том, чтобы кассирша его запомнила. И еще одно: они представили алиби на всю ночь, — а это означает, что им, вероятнее всего, неизвестно время, когда произошло убийство.
— Но разве Гаррод не слишком умен, чтобы попасть в эту ловушку?
— Он, конечно, не стал бы привязывать свое алиби точно к восьми часам вечера, но то, что он слишком уж щедро обеспечил его с шести вечера до девяти утра, позволяет предположить, что он играет наверняка, с запасом.
И это алиби, как и все другие, будет не так просто опровергнуть. Они с Кейт, разумеется, изучили всю имеющуюся информацию перед этой встречей, как делали всегда, и знали, что Гаррод жил в Блумсбери, один, в квартире с одной спальней, в большом безликом доме без привратника. Если бы он утверждал, что провел ночь в другом месте, было бы трудно найти человека, который смог бы доказать обратное. Как и все в этом деле, кого они уже успели допросить, Сара Бероун имела любовника и представила алиби. Оно могло казаться не слишком убедительным, но Дэлглиш был достаточно высокого мнения об уме Гаррода, чтобы предположить, что его алиби будет легко опровергнуть, и, уж во всяком случае, не на основании штампа о сроке годности грибного пирога.
Едва Дэлглиш успел вернуться в Ярд и войти в свой кабинет, как появился Массингем. Он всегда гордился способностью сдерживать собственные эмоции, вот и сейчас его голос звучал нарочито бесстрастно.
— Только что звонили из полицейского участка на Харроу-роуд, сэр. У них интересная информация. Минут десять назад к ним в участок явилась молодая пара, парень двадцати одного года и его девушка. Во вторник вечером они шли по тропинке, которая идет вдоль канала, — любовное свидание, надо полагать. Мимо церкви они проходили как раз незадолго до семи и видели припаркованный у южного входа большой черный «ровер».
— Номер они запомнили?
— Ну уж вы много хотите, сэр. Они даже насчет марки не совсем уверены. Но время называют точно. Девушку ждали дома к половине восьмого, и, как раз перед тем, как сойти с тропинки, они посмотрели на часы. И еще: парень, Мелвин Джонс, уверяет, что номер машины относился к категории «А». В участке считают, что он говорит правду. Бедняга кажется совсем пришибленным, но он не похож на психа, ищущего публичной известности. В участке пару попросили задержаться до моего прибытия. Любой приехавший в церковь оставил бы машину на специально отведенной стоянке. Но местные жители предпочитают парковать свои автомобили там, где они могут за ними следить. И это не такое место, где рядом есть театр или модные рестораны. Бьюсь об заклад, существует только один черный «ровер», который мог быть припаркован возле самой церкви.
— Это преждевременный вывод, Джон. Были сумерки, молодые люди спешили. Ведь они даже не уверены, что это был действительно «ровер».
— Вы меня обескураживаете, сэр. Поеду-ка я лучше туда. При моем везении наверняка обнаружу, что это был катафалк местного похоронного бюро!
7
Сара была уверена, что Айвор непременно вернется вечером. Предварительно звонить он не станет — отчасти из чрезмерной осторожности, отчасти потому, что всегда ожидал застать ее дома, если она знала, что он может прийти. Впервые с тех пор, как они стали любовниками, она боялась услышать его условный звонок в домофон: один длинный и три коротких. И почему он не может позвонить по телефону и предупредить, когда его ожидать, подумалось ей с раздражением? Она попыталась отвлечься работой. Ее новейшим проектом был монтаж из двух черно-белых фотографий, сделанных прошлой зимой в Ричмонд-парке: голые сучья огромных дубов на фоне беспорядочно мчащихся облаков. Сара собиралась состыковать их в зеркальной проекции, чтобы сплетенные сучья казались корнями, отражающимися в воде. Но теперь, складывая снимки так и эдак, она подумала, что затея бессмысленна: дешевый вторичный эффект. В сущности, эту, как и прочие ее работы, можно назвать метафорой всей ее жизни — скудной, иллюзорной, второсортной, основанной на украденном чужом опыте, чужих идеях. Даже съемки Лондона, отлично задуманные, получились неубедительными — стереотипы, увиденные глазами Айвора, а не ее собственными. «Мне нужно научиться быть собой, как бы это ни было трудно и поздно. Я должна это сделать», — подумала она, и ей показалось странным, что потребовалось пережить смерть отца, чтобы прийти к столь нехитрой мысли.
