– Челси. Не стоит ставить нас в пример. Мы давно сошли с правильной дороги, – хриплю я и, потянувшись за бутылкой вина, отпиваю прямо из горла. Во рту становится сухо от вылетевших из меня откровений, поэтому я делаю несколько жадных глотков и наслаждаюсь терпким послевкусием.
Она может не понять. Но осудить – вряд ли. Тем не менее, я слегка встревожен. Нужно ли это вообще кому-либо знать?
– Если именно в этом заключается отпущение твоих грехов, то я отказываюсь быть на сегодня твоим священником, – её губы трогает мягкая улыбка, которая вводит меня в ступор. Мои глаза придирчиво разглядывают выражение её лица, но она абсолютно серьёзна. Сидит и смотрит на меня так, словно наш инцест – это нечто само собой разумеющееся. Пусть фактически мы и не были братом и сестрой, но известно об этом нам стало совсем недавно.
– О чём это ты?
– О том, что ваша связь была понятна мне еще давно. А что ты хотел, Уилл? Шока и чтение морали? Миа смотрит на тебя так, словно ты – вся её жизнь. Как на божество. Так же как и ты, к слову. Я видела это. Все видели, – говорит она, непринуждённо отпивая из своей весёлой кружки вино. – Человек может прожить всю жизнь, так и не встретив Своего человека. А вам удалось это в начале жизненного пути. Какая, к чёрту, разницу, кем вы друг другу приходитесь? Это всё тупые обстоятельства, которые через пару недель, от силы месяцев, и вовсе будут забыты.
– Потрясающе, – удивляюсь я, качая от растерянности головой. – Только вот есть два человека, которым такое вряд ли забудется.
– Родители, – дополняет меня блондинка.
– Да.
Она молчит, поджав губы, мысленно подбирая правильные слова. Но они не помогут, ведь тайна под номером два всё решает автоматически. Это непросто. Непросто – не то чтобы сказать, а принять эту мысль как данность. Ведь для меня всё по-прежнему. Светлый и чистый образ моей матери, добрый и надёжный образ отца. Они такие же родные и близкие, как раньше. И это искоренить в себе мне не по силам.
– Не продолжай. Это всё будет впустую.
– Но Уилл…
– Мы неродные, Челси. И узнали об этом только две недели назад. Это действительно так, – перебиваю её, тяжело выдыхая.
– О боже мой, – растерянно молвит блондинка, а затем придвигается ко мне ближе и приобнимает за плечи.
Волосы Челси светлые, а пахнет она какими-то цветами, и оттого мне ещё более неловко. Я привык к каштановым прядям, цвет которых на солнце приобретает медный оттенок; я привык слышать аромат спелой малины. Но так или иначе, мне всё же становится легче. Пусть на самую толику, на мизерный и ничтожный процент, но дышится свободнее. Наверное, в этом и есть вся суть друзей. Поддержка и понимание.
– Это всё так запутано, конечно, но Уилл… не это ли означает, что вы теперь сможете всецело принадлежать друг другу? То есть, да, я понимаю, что подобная новость любого с толку собьёт, но всё-таки… это… как благословение свыше. Ты ведь понимаешь, о чём я? – шепчет девушка в моё плечо.
И, конечно, я понимаю. Но есть ли толк в этих Небесах, если мы наверняка не сможем получить главное благословение – наших родных. Это кажется мне нереальным. Ведь я невольно ставлю себя на их место. И от этого мне становится ещё дурнее.
– Глупый вопрос, – отвечает она за меня, чуть погодя. – Но мне кажется, что Франси и Невил – они желают того же, что и все родители, – счастья своим детям. Может, и у вас есть шанс?
– Это счастье слишком дорогого стоит, Челси. Им нужно время. А я здесь без неё стремительно подыхаю, – горько усмехаюсь я, испытывая подступающую к горлу желчь.
– Как и она.
– Вы говорили? – с трудом спрашиваю её.
– Нет. Она всех избегает. Кевин видел её накануне в центре города, в баре. Она была в неизвестной компании, но как только он попытался её оттуда выцепить, малышка подняла шум и сбежала, пока он дрался с каким-то парнем, – сожалея, пожимает блондинка плечами.
Пальцы моих рук незаметно сжимаются, белея от моей ярости. Дикий огонь заполняет всего меня. Она там. Вдали от меня. Постепенно пускается в крайности. Моя родная и потерянная девочка.
– Уилл, я считаю, что Миа просто привлекает твоё внимание. Она требует тебя, специально устраивая подобное. Это же она.
– В том и дело. Она никогда не знала, что такое грань. А в таком состоянии, в каком пребываю и я, может запросто наделать глупостей, – цежу я сквозь зубы и одним глотком допиваю оставшееся вино.
– Здесь ты должен сам решить, как поступить правильнее.
– Я давно разучился это делать, Челси. Я всегда выбирал Её.
Она коротко кивает и придвигает ко мне конфеты. Подавляю в себе болезненное желание рассмеяться в голос. Наверняка это может сойти за настоящее помешательство. Хотя, быть может, это оно и есть.
Мы молчим. Челси задумчиво листает свой плейлист, а я вглядываюсь в сумрак за окном. Парк рядом с кампусом заливает мягкий, приглушённый свет уличных фонарей. На миг мне становится спокойно. Как бы там ни было, за Ней есть кому приглядеть, как бы отчаянно она ни демонстрировала свою независимость. А Её очередной бунт, – будь я проклят, – он греет мне душу. Мы страдаем, но наша тоска друг по другу… она так ощутима. И это и есть то самое умиротворение, когда живые и такие сильные эмоции связывают нас даже на расстоянии. Болезненное удовлетворение маленьких мазохистов. Не иначе.
Мои часы показывают начало третьего, но уходить совсем не хочется. Кажется, Челси ощущает себя так же тихо и хорошо. Её, как и меня, тревожит что-то, но когда будет время для истин, всё непременно откроется. Правда всегда настигает нас. Какой бы она ни была, и как бы мы её ни скрывали. Я бросаю взгляд на подругу, которая свернулась возле меня в клубок и прислушивается к ласкающему слух тембру голоса Hozier, доносящемуся из её колонок. Это очередная кавер-версия, которые так обожает Челси. «Do I wanna know?», только более нежная и бархатистая, баюкающая наши бракованные сердца, напоминая каждому о своём.
Чёрт возьми, я любил эту песню. Настолько же сильно, как любила её… Миа. Только никогда не признавался.
Have you got colour in your cheeks?
Do you ever get that fear that you can’t shift
The type that sticks around like summat in your teeth?
У тебя краснеют щеки?
Бывает ли у тебя такой страх, что ты не можешь одолеть?
Такой, что никак не отстанет, будто что-то застряло в зубах?
Я прикрываю веки и всецело отдаюсь словам, что твердят о ночных истинах и зарождающейся любви.
I’ve dreamt about you nearly every night this week
How many secrets can you keep?
‘Cause there’s this tune I found that makes me think
Of you somehow and I play it on repeat
Until I fall asleep
Spilling drinks on my settee
Я мечтал о тебе чуть ли не каждую ночь на этой неделе.
