И в самом деле, как ребенок, в игрушки играюсь, устыдился своего поступка Борис.
Он отодвинул защелку-"собачку", впустил друга. Тот был под изрядным хмельком. Но не так, как Борис, тяжело, а весело и легко.
— Ну что у тебя тут? — ввалился Мишка в комнату. — Кого «мочить» будем, еканый мамай?.. О-о, это хорошо! — увидел он недопитую бутылку. — А говорил, не за этим зовешь… — В следующий миг Малахай увидел деда Арона, который что-то по-прежнему бубнил с экрана. — А это что?..
— Что-то я заболтался, — словно отвечая ему, сказал Штихельмахер. — Тем более что главное уже сказано… Итак, окончательный итог. Мой прибор не имеет аналогов в мире. Но у нас в стране, а в Институте и подавно, сейчас нет денег, поэтому я боюсь, что его попросту за бесценок продадут за бугор. Даже не его, а идею… А потому я хочу довести его до относительного совершенства и сделать так, чтобы польза от него была в первую очередь России, а потом уже всему остальному человечеству… Итак. Судя по тому, что кто-то добрался до этой кассеты, меня уже нет в живых. Ну а раз так, прежде чем перейду непосредственно к техническому описанию прибора, я хочу пару слов сказать для своего внука, Бориса Иванова… — дед скривил губы в насмешливой гримасе. — Надо ж, как судьба распорядилась: Штихельмахер-Иванов… Прямо анекдот…
— Слышь, Берий, я не просек базара, — Малахай был искренне удивлен.
— Погоди! — остановил его Борис.
Дед нечастно с ним разговаривал и при жизни, а тут вдруг с того света…
— Внучок! — седой носатый Арон Абрамович говорил едва ли не с библейской торжественностью. — Мы с тобой никогда друг друга толком не понимали. Это нормально и объяснимо: отцы и деды, или там как-то иначе, неважно — это не нами придумано и так будет всегда. Главное, что нам этого и не отменить… Итак. Главное, пойми, в другом… Борис, пойми: о том, что каждый из нас представляет, судят не по тому, чего мы хотим, даже не по тому, что мы хотим и собираемся сделать, а по тому, что мы делаем и что уже сделали. И в жизни недостаточно замечать грехи других и разглагольствовать о том, что можно было бы сделать, — нужно делать самому. Это сказано про тебя. Если ты способен исключительно только пьянствовать, так не осуждай других за то, что они тоже допускают какие-то ошибки и имеют какие-то слабости. Знаешь, для меня самые неприятные люди в Библии — это фарисеи, которые, к слову, тоже были семитами, то есть те, кто требует от других праведной жизни, в то время как сами не являют собой образец добродетели… Но это все так, к слову. Я знаю, Боря, ты меня всегда осуждал, что я живу в этой стране, а не уезжаю в Израиль. Ты был уверен, что там ты будешь жить в свое удовольствие и в ус не дуть. Да только, Боренька, в этой жизни просто так дается что-то очень немногим…
В дверь опять позвонили. Борис был так увлечен обращением к нему деда, что, забыв о своих страхах, кивнул через плечо Малахаю:
— Открой!
Малахай направился в прихожую.
— Ты не можешь понять, Боря, что я не мог выехать в Израиль по самой простой причине, — пытался растолковать свои взгляды дед. — Это здесь я — еврей, там я всегда был бы русским. Улавливаешь?.. Да, русские, в том числе и твой папаша, очень своеобразный народ, который почему-то вознамерился вымирать… Но это мой народ, Борис, это мои земляки, которых я люблю и уважаю. Мне, скажу тебе, стыдно за тех евреев, которые занимаются здесь только одним — бессовестно грабят и обирают Россию, русских, других россиян. И я хочу, чтобы простым русским людям, людям других национальностей, которые спасли меня, когда я умирал от голода во время войны, жилось лучше, потому что они этого заслуживают… Впрочем, я думаю, ты этого никогда не поймешь. А потому я тебе приведу другой довод, с которым ты согласишься и который тебя проймет. В Израиле всеобщая воинская обязанность, которая касается, кстати, и женщин. И там от службы уклониться невозможно, это у нас от армии можно «откосить». И пришлось бы тебе служить со своим брюхом и ленью где-нибудь в оккупированных районах…
В комнату вошел милиционер. Он мельком взглянул на экран, на котором замерло изображение старика Штихельмахера, остановленное Борисом. При жизни он Арона Абрамовича не знал, а потому никак не отреагировал на изображение.
— Ну и что тут у тебя произошло? — устало спросил он у Бориса. — Можно присесть? — спросил он и, не дожидаясь ответа, отодвинул от стола стул и опустился на него.
Заметив стоявшие на полу возле дивана винные бутылки и стаканы, выразительно посмотрел на каждого из друзей, осуждающе покачал головой. Однако ничего говорить не стал.
— Да-да, конечно, — Борис, старательно делая вид, что не заметил этого взгляда, тоже уселся, наискосок от него, чтобы видеть гостей и телевизор, на диван.
Малахай примостился в самом углу, в кресле.
— Рассказывай!
А что тут было рассказывать?
— Я очень боюсь, — в который уже раз повторил Борис. — Пожалуйста, побудьте здесь, пока ко мне тут приедут…
Захаров смотрел на него тяжело, оценивающе. С одной стороны, у него и так дел невпроворот… А с другой, нечасто в милицию звонит такой вот инфантильный избалованный жизнью юноша-переросток и просит побыть у него дома, потому что кто-то должен приехать… Да и «рекомендация» начальства…
— Ладно, побуду, — принял решение милиционер. — Только не очень долго. И при условии, что ты мне все расскажешь.
— Хорошо-хорошо, конечно, — согласился Борис. И попросил: — Только можно я чуть-чуть досмотрю? Это мой дедушка, который умер, я у него кассету нашел, где он ко мне обращается…
Милиционер взглянул на экран уже иначе, с большим интересом.
— Смотри, — разрешил он.
Борис нажал кнопку и дед опять ожил.
— А потому, внучок, мой тебе завет. Люби Россию. Но не забывай, что ты еврей! Прощай!
Захаров хмыкнул:
— Хорошо сказано. Классическая формула евреев, проживающих за пределами Израиля… Ну так что же у тебя случилось?
Больше они не смотрели на экран, где покойный Штихельмахер сыпал техническими терминами, какими-то формулами, показывал некую сложную схему, рассказывал, где находится опытный экземпляр прибора, каким паролем и в каком компьютерном «портфеле» можно вскрыть информацию об изобретении… В конце концов, в этом потом смогут куда лучше разобраться специалисты.
МОСКВА, ОРЕХОВЫЙ БУЛЬВАР
— Стоп!
Сидевший рядом с водителем человек произнес команду совсем негромко. Но этого оказалось достаточно. Машина, прижавшись к бордюру, замерла.
— Что случилось? — только после этого настороженно спросил Кермач.
— Менты…
— Где?
— Вон, на стоянке.
На площадке для автотранспорта и в самом деле стоял старенький побитый «уазик» "ментовской" раскраски с решеточкой на задних окнах, возле которого откровенно скучали два милиционера.
— Может, случайность? — предположил сидевший сзади Джонни.
— Может, — не стал спорить старший. — А ты в это веришь?
Джонни пожал плечами. В конце концов думать, верить и принимать решения — не его дело. Его дело заключается в другом.
Между тем старший достал из кармана «моторолу», быстро настучал номер.
— Это я, — сказал он, никак не обращаясь к собеседнику. — Тут уже наши серые друзья, — иносказательно намекнул он.
— Ну что за невезуха! — отозвался Аргун. — Ну что ж, значит, не судьба! — принял он решение. — Значит, так! Кассеты больше быть не должно. Щенка, желательно, тоже. Его суки-мамаши непременно — она меня видела… После этого всем ложиться на дно. И ждать моего возвращения!
Знал бы Аргун, как обрадовали эти слова его собеседника!.. Когда в течение нескольких дней гибнет так много людей, в том числе и твоих приятелей, больше всего хочется на время исчезнуть, раствориться среди остального народа, стать таким же, как все… Правда, денег у него куда больше, чем у среднестатистического быдла… А потому старший машины и сам был готов "залечь на дно" и временно распустить своих людей — и все это ради того, чтобы через какое-то время, когда все страсти-мордасти улягутся, по первому же сигналу собрать свою команду и опять начать «мочить» каждого, на кого укажет палец платящего.
— Принято! Счастливо… — он чуть было не произнес в эфир кличку, но вовремя удержался. — До встречи.
— Не переживай, мы расстаемся ненадолго… — было слышно, что Аргун усмехнулся. — Только все сделай как надо… Осечки быть не должно…
— Не пальцем деланы, — хмыкнул старший. — Все будет тип-топ.
Он отключился, повернулся к сидевшему за спиной Джонни.
— Тебе задание. Ты должен… В общем, делай что хочешь, но в квартире сдохшего жида не должно остаться ничего целого и живого. Жиденыш сам позвонил и сообщил, что кассета у него, что он ждет нас дома… Это за тобой.
— Принято, — кивнул Джонни. — Без проблем… А потом?
