Небольшие заряды разрушили секцию корпуса, закрывающую шлюпку, а потом гравитация вдавила их в ложа – шлюпка покинула звездолет. Когда она окончательно отошла от умирающего судна, направление ускорения изменилось: они испытали тошнотворное ощущение, когда гравитация звездолета сменилась слабеньким полем шлюпки.
Джайлс лишь краем сознания воспринимал все это, уцепившись за раму своего ложа, чтобы его не выбросило на пол, он непрерывно следил за правым обзорным экраном. На левом были только звезды, правый же был заполнен горящим, погибающим кораблем.
Между этими горящими обломками и тем кораблем, на борт которого они вступили 12 дней назад над земным экватором, не было, казалось, ничего общего. Добела раскаленный, изогнутый, перекрученный металл горел во тьме пространства. Звездолет съежился на экране до размера горящих углей и медленно уплывал с экрана. Альбенаретец что-то жужжал на своем языке в решетку перед экраном. Он монотонно повторял одни и те же шипения, пока из динамика не донеслось шипение и ему ответили. Последовала быстрая дискуссия, тем временем горящий корабль переместился в центр экрана и стал расти на глазах.
– Мы возвращаемся! – раздался истерический вопль какого-то рабочего.– Остановите его! Мы падаем!
– Молчать! – автоматически отозвался Джайлс.– Всем приказываю молчать! – А потом добавил:– Альбенаретец знает, что делает. Больше никто не сможет управлять шлюпкой.
Молча рабочие следили за тем, как корабль заполнил весь экран, и стало ясно, что они движутся назад. Ловкая игра пальцев альбенаретца на пульте управления повела шлюпку внутрь, огибая зазубренные металлические части, возникавшие на экране. Внезапно появилась целехонькая неповрежденная секция. Они остановились перед ней, глухо звякнули магнитные присоски, и шлюпка задергалась, завозилась, как бы пристраиваясь к чему-то. Потом альбенаретец поднялся и открыл внутренний люк, а за ним внешний.
Воздух даже не колыхнулся – они прочно прикрепились к другому воздушному люку, люку звездолета. Побелевшая от холода дверь этого люка с треском отодвинулась и замерла на полпути. Альбенаретец обмотал руки куском своей дымчатой одежды и рванул дверь, так что она полностью освободила проход. Дым за ней на мгновение рассеялся, и в нем появилась внутренняя часть люка и тонкие фигуры альбенаретцев. Последовал быстрый разговор. Джайлс не смог уловить никакого выражения на морщинистой коже их лица, но по их круглым глазам ничего нельзя было угадать. Речь сопровождалась резкими жестами трехпалых рук, сгибанием и разгибанием пальцев. Внезапно они замолкли. Первый альбенаретец и один из двоих, вытянув руки, коснулись кончиками пальцев рук третьего, стоявшего в глубине люка.
Потом эти двое вернулись в шлюпку. Третий остался на месте. И только когда дверь стала задвигаться, все трое внезапно рассмеялись своим щелкающим свистом, пока дверь не разделила их. Даже тогда капитан и второй альбенаретец продолжали смеяться, пока шлюпка уходила в пространство. Лишь постепенно смех утих в напряженном молчании рабочих.
2
Шок катастрофы, усталость, дым или все это вместе повергли людей в оцепенение, и они молча следили за тем, как горящий корабль на экране заднего обзора постепенно превращается в маленькую звездочку, ничем не отличающуюся от тысяч звезд, теснившихся на экране.
Когда она вовсе пропала среди них, высокий альбенаретец, первым попавший на спасательную шлюпку и выведший ее из звездолета, встал и повернулся к землянам, оставив второго совершать какие-то непостижимые действия с пультом управления. Остановившись на расстоянии вытянутой руки от Джайлса, он поднял длинный, темный средний палец на одной руке.
– Я капитан Райцмунг,– палец показал на второго,– инженер Мунганф.
Джайлс понимающе кивнул.
– Вы их вождь? – спросил капитан.
– Я – Адельман, – холодно представился Джайлс.
Даже принимая во внимание невежество чужеземца, нелегко вытерпеть, когда тебя принимают за рабочего.
Капитан отвернулся. Как если бы это было сигналом, рабочие, которых капитан проигнорировал, что-то залопотали. Но голоса стихли, когда высокая фигура вернулась к пульту и извлекла из отсека прямоугольный предмет, оправленный в золотую оболочку, и выполнила ритуал, подержав его на вытянутой руке, прежде чем положить на контрольную панель. Инженер встал рядом с ним, и капитан положил палец на обложку. Они молча склонили головы над предметом и застыли в этом положении.
– Что это? – спросил Гроус.– Что они вынули?
– Спокойно,– резко сказал Джайлс.– Это их священная книга – альбенаретский справочник астронавигатора, в котором навигационные таблицы и прочая информация.
Гроус замолчал. Но тут, нарушив приказ, говорила Мара:
– Ваша Честь, – шепнула она ему на ухо. – Скажите нам, что случилось?
Джайлс покачал головой и прижал палец к губам, не решаясь отвечать, пока альбенаретцы, подняв головы, снимали золотую оболочку с книги. Освобожденная, она напоминала нечто из человеческого прошлого – хотя была, конечно, альбенаретской: вещь, переплетенная в кожу, со страницами, сделанными из древесной массы.
– Ну, ладно, сказал Джайлс, наконец, поворачиваясь к девушке.
Он стал рассказывать ей и одновременно всем рабочим.
– Звездоплавание и религия неразделимы на Альбенарете. Все, что они делают на этой шлюпке, как и на другом любом корабле – священный ритуальный акт. Впрочем, вас должны были проинструктировать на Земле перед отправкой.
– Нам много говорили, сэр, – сказала Мара, – но ничего не объясняли.
Джайлс раздраженно глянул на нее. Он не обязан поучать всяких рабочих. Впрочем, смягчился он, все-таки лучше им рассказать, ведь им придется жить вместе несколько дней или даже недель. В особых условиях. И если они поймут, в чем дело, то легче приспособятся к обстановке.
– Ладно, слушайте все,– сказал он.– Альбенаретцы считают космос небесами, и небесные тела для них – местопребывание несовершенства. Совершенства же они достигают, путешествуя в пространстве. Чем дольше они путешествуют вдали от небесных тел, тем больше благодати на них находит. Помните, капитан назвал себя Райцмунг, а инженера – Мунганф. Это не имена, а ранги, вроде ступеней на пути к Совершенству. Они не имеют никакого отношения к их обязанностям на корабле за исключением того, что наиболее ответственные посты доверяются, как правился, достигшим высших рангов.
– Но что значат эти ранги? – снова спросила Мара.
Джайлс усмехнулся.
– Ранги устанавливаются в зависимости от числа полетов и проведенного в них времени. Но не только. Чем важнее должность, тем больше начисляется времени. Например, за этот полет в шлюпке капитан и инженер получат особое количество пунктов – не потому, что спасли нас, но за то, что спасая нас, они не смогли погибнуть в горящем корабле. Видите ли, конечная и главная цель полетов альбенаретцев – это умереть в космосе.
– Но тогда они не будут беречься! – это резко вскрикнула, почти заплакала вторая рабочая, черноволосая девушка, ровесница Мары, но без всяких следов индивидуальности на лице, как у той.– Если что-нибудь случится, они бросят нас подыхать, ведь они сами могут умереть!
– Нет! – оборвал ее Джайлс.– Выбрось эту мысль из головы. Смерть в космосе – величайшая награда, возможная для альбенаретца только после того, как он сделает все возможное, чтобы выполнить свой долг. Они могут позволить себе умереть лишь в том случае, если не будет другого выхода.
– Но ведь если двое решат, что у нас нет выхода? Они ведь просто умрут...
– Хватит болтать! – рявкнул Джайлс на рабочих.
Он устал объяснять, испытывая стыд и отвращение ко всем им – за глупые жалобы, неприкрытый страх, отсутствие малейшего контроля и выдержки, их бледные от долгого пребывания взаперти лица.
Его уже тошнило от этих слюнтяев.
– Всем молчать! Занимайтесь распределением мест. Пусть каждый разместится рядом с тем, кто хочет, пока мы будем в шлюпке. Эти места будут постоянными. И чтобы я не слышал разговора о перемене места! После осмотра шлюпки я запишу ваши имена и скажу, что будет делать каждый, пока мы здесь. Приступайте!
Все немедленно бросились выполнять приказ, кроме, может быть, Мары. Джайлсу показалось, что на секунду она замешкалась, и это удивило его. Возможно, она была из тех несчастных, которых приласкала, разбаловала и воспитала какая-нибудь семья Адельманов, так что они чуть ли не считали себя принадлежащими к высшему классу. Рабочие, вскормленные, как говорится, таким образом, всю последующую жизнь ощущали себя несчастными. Они не приобрели необходимых привычек в самые первые важнейшие годы и взрослыми уже не могли приспособиться к требованиям общества. Иначе нельзя было объяснить ее поведение.
