Петляя только им известным маршрутом – они спустились в овражек. Он был им хорошо знаком, кустарник – защищал от посторонних глаз. Джек сразу начал собирать хворост для костерка, а Мэтью – строгать скаутским ножом ветку, чтобы держать на ней кастрюльку с расплавленным свинцом. Процесс они знали чисто теоретически, кипящим свинцом можно было обвариться до кости – но это их не останавливало.
– Мэтт…
– А?
– А что у тебя с этой…
– Чего?!!
– Ну там… Ты знаешь. Она мусульманка, да? Вы уже целовались? Э, ты чо?!
Джек потер плечо
– Заткнись.
– Ну, ладно…
Они собрали крохотный, почти бездымный костерок, примерно такой, какие разжигают пастухи на горных склонах. Положили свинец в кастрюльку и поставили ее над костерком. Джек держал свинец, и Мэтью – щелкал пулелейкой. Пулелейка была старого образца, как на дуэльных пистолетах. Можно было отлить сразу две пули.
– Мэтт…
– Ну, чего?
– А ты правда… ну на уроке истории… ты правда думаешь, что русские были правы, а?
Мэтью покровительственно глянул на своего друга.
– Русские не были правы. Русские победили. Теперь они сидят там, а мы – здесь.
– Но это же… бесчестно. Надевать чужую форму…
– Ну и что. Главное – побить их. Я такой ошибки как Китченер не сделаю.
Джек подумал. Потом заключил
– Милли тебя живьем съест. Оставит на второй год.
– Пусть попробует. Он трус.
Свинец плавился быстро, серебристое озерцо уже кипело на дне кастрюльки.
– Готово?
– Наверное, да. Давай, лей. Подожди…
Мэтт огляделся, затем расчистил ладонью место на земле.
– Чтобы свинец собирать. Давай.
Джек начал лить. Затем – они дули на пули, раскрывали пулелейку и лили снова. Затем снова лили. Просто удивительно, как не обожглись и не опрокинули свинец на себя – но теперь у них было шесть пуль.
Дальше они начали снаряжать пистолет. Мерок пороха у них не было, поэтому – насыпали на глаз. Затем – пытались засунуть в ствол еще теплые пули. Они не влезли – и потому пришлось строгать их ножами, срезая лишнее. Слава Богу, получилось…
– Не так.
– Почему?
Мэтт сделал многозначительное лицо.
– Надо запыжить. Пыж. Как в ружье.
Попытались достать пули. И не смогли. Решили, что сойдет и так. Вопрос был в том, кто будет испытывать – жажда сделать что-то из рук вон выходящее уравновешивалась отчетливым пониманием опасности. Как и все пацаны, живущие на самом краю Империи – они прекрасно знали, что такое огнестрельное оружие и понимали его опасность.
Джек, которому было милостиво уступлено право быть первооткрывателем – повертел в руках тяжелый, заряженный пистолет…
– Не, давай ты…
Мэтт принял пистолет. Он был приятно тяжелым – это было первое оружие, которое у него было. Мелькнула мысль – как он будет объясняться с отцом, если что-то случится. А потом – он решительно вытянул руку в сторону куста и нажал спуск.
Бабахнуло. Рвануло руку, да так, что он испуганно дернул ею. Облако плотного, вонючего, белого дыма закрыло руку и мишень и было сначала непонятно, что вообще произошло. Потом – дым стал немного рассеиваться, и стало понятно, что рука – на месте, хоть и болит. И пистолет – на месте, его даже не разорвало. И…
– Давай теперь я…
– Зелен виноград.
– Чего?!
– Сейчас еще раз я. А потом ты.
Про себя Мэтт отметил, что потом то – все смелые. А вот с самого начала…
Мэтт прицелился – но опустил пистолет. Надо во что-то… в кусты не очень видно. Во что-то такое…
– Слепи ком земли.
– Чего?
– Ком земли. Давай, нужна мишень.
– А чо я то… – заныл Джек, но отправился исполнять поручение. И тут – они услышали тяжелый топот, дыхание. Мэтт развернулся – и увидел афганского полицейского, кудлатого и бородатого. Чисто инстинктивно – он вскинул пистолет.
– Ай, шайтан! – полицейский исчез
– Бежим! – крикнул Джек – атас!
И бросился бежать вдоль по овражку. Мэтт прикинул, подхватил пулелейку – и припустил в обратную сторону, с хряском продираясь через кусты.
Делать было особенно нечего. Уже в одиночку – Мэтт пошлялся по близлежащим кабульским улицам, не заходя далеко в афганский квартал и засунув пистолет на пояс – как бандит. Сверху – он прикрыл его рубашкой навыпуск. Сначала – он старался не смотреть на афганских полицейских – усатых, бородатых, вооруженных старыми однозарядными ружьями, переделками из Браун Бесс под унитарный патрон, который до сих пор выпускал Его Величества, Ишрапурский арсенал. Ему казалось, что те только и ждут, как ловчее схватить его. И, в конце концов, Мэтт понял, что его никто не ищет, полицейский никому не сказал. Он просто испугался. И не выполнил свой долг.
Он положил руку на рукоять пистолета, чтобы вспомнить, как это было. Рука болела до сих пор… но это все еще была приятная боль… боль мужчины. Он вспомнил испуганные, растерянные глаза афганца под чалмой, которую афганские полицейские носили вместо фуражки. Да, он испугался. И сразу забыл про свой долг, про свою форму и то ради чего он ее носил. Испугался его – юнца.
Оружие. Оружие – сделало его мужчиной. Уже не юнцом. Оружие – то, что позволяет держать в руках и свою и чужие жизни. Вот почему афганцы – всегда покупают хоть какое-то оружие. Без оружия они не могут, оружие – племена не продают, хотя и голодают.
Конечно, этот старый пистолет и не пистолет вовсе. Так, бахалка… из него только в упор и попадешь. Ему бы револьвер Веблей-Фосбери, как в Мальтийском соколе. Угловатая и надежная штука, заряжаемая тупыми, кургузыми патронами, отрывающими сразу руку или ногу. Или Маузер – как в Унесенных смертью. Сэр Дуглас Колтрейн, второй барон Колтрейн, специальный агент на службе Его Величества. Перестрелки на смертельно опасных улицах Танжера и Кейптауна, взрыв в Гаване, захват самолета в Бомбее… Или…
Мэтью вдруг остановился. Как вкопанный. Он все-таки забрел в район вилл – и ноги сами принесли его туда, куда он идти не хотел…
Или хотел?
Очень – очень хотел?
– Нет, не хотел.
Сказал – и сам испугался своих слов. Потом – воровато огляделся, и полез через высокий, утыканный сверху битым стеклом забор. Он знал, где можно пролезть и благодарил Бога, что афганцы боятся собак. Иначе – ему крышка…
Она появилась в беседке. Когда совсем стемнело – и только одинокий фонарь – керосинка горел у входа. Проскользнула как ветерок. Уселась рядом, излучая незнакомый аромат пряностей, благовоний и духов.
Должна быть у секретного агента женщина? Конечно, как и оружие.
С Хадиджей он познакомился случайно. Англичане уважали религиозные взгляды афганцев, тем более что и у них в стране не было принято обучать детей вместе… так что в школе существовало мужское и женское крыло. У них в Англии мужские и женские школы вообще размещались в разных зданиях и часто далеко друг от друга – но здесь нормальная школа была только одна и потому мальчики и девочки учились в одном здании. Кстати, женская школа – была в Кабуле еще и единственная. Коран – не разрешает женщинам учиться, но афганские аристократы, которым потом будет не проблема выдать дочь замуж – охотно отдавали ее в британскую школу, надеясь при случае похвастаться друзьям, что выучили не только сыновей, но и дочерей. Хадиджа была дочерью не просто купца – а дочерью министра королевского правительства, жившего в Кабуле здесь, в этой самой вилле.
Как то раз – пацаны поспорили, что смогут подглядеть за девчонками – они носили паранджу, но спортом в парандже заниматься несподобно. Не получилось… многие после этой попытки кривились, когда садились на лавку. Тогда Джим Дохерти, нагловатый и совершенно сорванный малый, главарь конкурирующей группировки – при случае попытался сорвать паранджу с одной из девчонок. Они завизжала… так пронзительно и отчаянно, что Мэтт и сам не знал, что на него нашло. Просто он шагнул вперед и ударил Дохерти кулаком, сложенным так, как учил его один афганский паренек, пуштун и его друг. Дохерти хрюкнул и начал оседать…
Это и была Хадиджа.
С тех пор – они как бы встречались. Нет, это конечно было невозможно ни при каких обстоятельствах – высокородная пуштунка Дуррани и сын британского дипломата, тем более, когда одному тринадцать, а другой – двенадцать. Более того… Джек шутил на эту тему, а они не то что не целовались – он даже не видел ее лица. Она ни разу не сняла паранджу, даже для него. Но глаза… он видел только глаза, но этого оказалось достаточно. Ее глаза были огромными, и какого-то странного, светло-зеленоватого оттенка. Он никогда не видел таких глаз ни у одной девчонки. И был уверен, что не увидит…
– Привет… – сказал он по-английски
– Привет…
Он учил ее языку. А она учила его. Они обменивались письмами, пряча их в укромных уголках школы… он писал на английском, а она на пашту. Посол Керзон вряд ли знал, что его сын – уже может неплохо работать в качестве переводчика. И был сильно удивлен тому, как настойчиво его сын изучает пашту, буквально засыпая в обнимку со словарем издательства Бедекера.
