— Явно пусто. Но не тайно. — Строго отвечал Василий. Теперь именно захотелось ему просветить императора, дать прочувствовать свою силу в противовес императорской. — Многие уже обращены, но пока невидимо. И служат Истинному Богу не за страх, а узрели предназначение. Начали, как ты, с сомнения. Но теперь открыли глаза.
— Думаешь, многие?
— Истинно. Знаю, что говорю. Крестят лоб рядом с тобой, а сами плюются тайком. Изрыгают свой гнев на Сатаниила. Ранее он правил в Иерусалиме, а теперь здесь.
— Где это — здесь?
— У тебя под боком. В Софии твоей он обретается. Там престол Сатаниилов. Прозри, сам увидишь. Потому многие кладут поклоны, а дома смывают с лица. От икон отворачиваются не прямо, а в помыслах. Потому, лик на них отмечен не Господом.
— А кем?
— Сатаниилом.
— Это в Святой Софии?
— По названию — святой. И только. А по сути — в главном Сатанииловом прибежище.
— И много, говоришь, таких, кто уверовал?
— Много. Но никому знать не дано. Даже мне — пастырю. Не откроются они до назначенного часа. Пытки примут, в могилы сойдут неузнанными. Один Христос их подвиг зрит.
Император долго молчал, размышлял. Василий видел ясно, привык читать с человеческой изнанки. — Только тебе откроюсь. — Заговорил, наконец, Алексей. — Еще в Филипполе открылись мне многие наши заблуждения. Для того и удалялся, чтобы одному побыть. Размышлял. Ищу теперь, кто поможет мне сделать верный шаг. Значит, здесь этот человек?
— Ты сказал. — Торжественно подтвердил Василий. Твердо он был теперь уверен — достигли его слова императорских ушей. И власть над ним он возьмет, обратит, не с одного раза, так с двух, трех. Сколько нужно. Для такой цели никакого времени не жаль.
— Значит, ты. Ты епископ?
— Не найдешь никого более меня.
— Что прикажешь мне делать далее?
— Оставь пока, как есть. Сам смотри и размышляй. Но я помогу, буду рядом. Плоть твоя немощна, не перенесет потрясений. Делай понемногу, шаг за шагом. Первое дело, ищи и расставь верных людей. Изгоняй скверну. В церкви она. Злодей, обретающийся в Софии, хитер. Ополчится против тебя, сонмища свои на тебя спустит, а сила его велика.
— Значит, хитростью их брать, так?
— Не хитростью, а силой здравого рассудка. Бог подскажет. Все должны быть, как прежде, главное, церковь свою дьявольскую оставить без подозрений. А самому готовить народ.
— Ты сказал. — Император встал с трона и пошел вниз прямо к Василию. Вставал он как-то шатко, с усилием поднимал тело, и по ступеням спустился боком, по стариковски, нащупывая ногой опору. Василий про себя усмехнулся императорской дряхлости. Получше нужно использовать эту немощь. Недолго тому осталось, а успеть нужно много. Алексей встал перед ним. Всматривались они напряженно в лица друг друга, два старика, имеющие власть над телами и душами тысяч и тысяч людей. Мрак совсем сгустился, мешал подслеповатым глазам.
— Пусть будет, как ты сказал. — Медленно произнес император. — Но как найти братьев. Говоришь, много их?
— Сами тебя найдут. Дозреет плод и упадет. Тогда и поднимешь.
— А пока?
— Пока таись. Не пытайся по лицам и жестам угадать, все равно не откроются. В себе свет ищи, размышляй. Никто пока не должен знать, в ком не уверен. Особенно домашние твои, дети.
Теперь, когда Василий разглядел, наконец, приближенное к нему вплотную лицо императора, он вспомнил об осторожности. Глаза были не такие, как он ждал. Какие видел много раз. Послушные, преданные, какие должны быть после его проповеди. Просветленные. Эти глядели недобро, тяжело, давили в упор.
— А если начнут спрашивать церковники?
— Кто смеет тебя спрашивать? — Усмехнулся Василий, выдерживая напряженный взгляд. — Но во имя Младшего сына скажу так. Нет клятвы, которую нельзя дать во имя истины. Любой грех лжесвидетельства заранее тебе отпускаю. Любой из нас на словах отречется, зато душу сохранит. Сатаниила туда не впустит.
— Значит, на словах любой отречется. — Император вопрошал медленно, рассуждая. — А если кто пойман и отрекся под пыткой, так и тому верить нельзя? Хоть самим Христом Искупителем клянется.
— Все от тебя зависит, а не от того с кем говоришь. Если признал нашу веру, вот и правда в его словах. А если выпытать хочешь, поставить на колени, зачем тебе истинное слово? Сатаниил тебя смущает, ему и служишь.
— А если я сам скажу? Мое слово императорское. Против твоего, к примеру. Не перевесит?
— На Страшном Суде все будем равны. А здесь, конечно. И сжечь можешь и извести. А все равно скажут — не угодил императору. Упорствовал, а, значит, и правда за ним. Не поверят тебе. Перечить не станут из страха. А затаятся пуще. Сила твоя, а правды в ней нет.
Разговор принял напряженный, чуть не враждебный характер. Прежде Василий чувствовал, как император впитывает его слова, но тут связь ослабела. Он сразу ощутил опасность. И пусть. Василий распрямился — гордый, уверенный в своем слове.
— Эй, — закричал Алексей. Пронзительным старческим голосом. Жалкий на вид, а кричал сильно. — Свет несите. Больше света. — Отошел от Василия, вернулся бочком, за трон ухватившись, заполз на царское место и уже оттуда стегал. — Нет, уж. Поверят. Поверят, что ты власти захотел. Чужое берешь, потому злобные измышления распространяешь. Исказил образ Господа и Сына его.
Василий молчал, отгородился от всего. Слуги бегали, разжигали светильники по стенам. Сделали дело и исчезли. Император только махнул, и дверь закрылась. Опять они остались вдвоем.
— Значит, говоришь, — обратился император, не скрывая злобы, сбросил шкуру агнца, — что станешь отпираться. А если смерть? Ее боишься?
Василий пожал плечами. Должен был он пожалеть о своей доверчивости и прямоте. Но не жалел. Пришло главное испытание, одолеет его. Он будто выше стал, чувствовал это. Распрямился и заговорил. — Вот она в тебе и взыграла — сила Сатаниилова. Коварство дьявольское. Воистину. А я смерти не боюсь. Над тобой Сатаниил пляшет, не надо мной. Про тебя скажут — загубил невинного. Клеймо на тебе, с ним тебе жить. Сколько осталось, а потом гореть веки вечные.
— Невинного, говоришь. Ну, нет. — Император разъярился, налился злобой, слюну изрыгал. — Какого невинного? Опасного смутьяна. Соблазняет, жалит, как гад, и уползает к себе в дупло.
— Я — врач. — Василий был куда спокойнее, хлопнул себя по груди. — Болезни лечу. Люди знают. А ты — невинного человека на смерть обрек. Припомнят тебе, не сомневайся.
— Припомнят, и вправду. — Император встал, сошел по ступеням, чуть бойчее, видно, до конца был захвачен ожесточением спора. — Припомнят и возблагодарят, что раздавил гадину. — Он еще постоял против Василия, глаза его горели. — Потом повернулся и пошел в сторону стены, даже не стены, а тяжелой завесы, которым была закрыта часть залы напротив окна. Император подошел в ярости, запутался рукой в ткани, в такой был злобе, но, наконец, управился и широко занавес распахнул. Вслед за ним Василий увидел скорописца, который спешил, склоненный, ерзал, занося разговор. А кроме еще человек десять, ни звука не издавших за все время, заподозрить он не мог. И кто это был? Все церковные, ненавистные, выряженные, как попугаи заморские, в пышные одежды, в золотые шапки — с блеском и мишурой, как все отличия их неправедной власти. Двое-трое мирских тоже, видно, самого высокого звания. Нестерпимое зрелище. Все скалились злорадно. Занавес отгораживал изрядную часть зала, ловушка была заготовлена заранее, задумана тщательно. Вот это и есть они — дьявольские козни. Другого не придумаешь. Готовился Василий к этому часу. Не торопил его, но теперь пришло время. Разогнулся, вскинул голову и застыл молча. Бог за него, с ним и погибнуть не страшно.
— Прочти. — Приказал Алексей скорописцу. — Пусть сам слышит, что наговорил. — Тот, подбирая с пола листы и запинаясь перед именем Сатанииловым, воспроизвел речь Василия. Читал медленно, даже не читал, а разбирал написанное, трудиться пришлось в сумраке. Но изложил точно, ничего не упустил.
— Что, старик, — коварно спросил император, — выманил я тебя из норы на свет? Не уползешь. Вот и суд перед тобой.
— Хитростью и обманом взял. — Сказал Василий. — И тем подтвердил мою правоту. Коварством Сатанииловым полон. Станешь казнить, но людей не обманешь. Какой это суд, западня. Но узнают правду. Может, и среди этих, что сидят перед тобой, есть праведники. Понесут истину.
— Хватит. — Распорядился император. — Не тебе — ничтожному пугать меня. Не можешь более лгать, а потому не опасен. Пойдешь назад в тюрьму.
Едва за Василием, плотно окруженным стражей, захлопнулась дверь, император обернулся к приближенным. Те почтительно молчали.
