Он достал коробочку, лист бумаги и начал читать:
— «Альт Дарод Монтагна, начальник штаба подразделения разведки и рекогносцировки Первой бригады Корпуса Ангары, награждается „Звездой храбрости“…»
Монтагна пискнула.
— Не перебивай, — сказал Гарвин, — «…за действия, выходящие за пределы служебных обязанностей, какого-то там числа, за ряд храбрых действий против лариксанского противника, включая собственноручное уничтожение двух орудий с орудийными расчетами, за уничтожение тринадцати и пленение двадцати семи вражеских солдат, а позже, после ранения, продолжение морального руководства своими солдатами, атаковавшими укрепленные позиции, после того как вышестоящий офицер тоже получила ранение. Она также обеспечила огонь прикрытия во время атаки и лично убила вражеского артиллерийского наводчика, препятствовавшего боевым действиям ее подразделения. Нижеподписавшийся таким образом признает ее выдающуюся храбрость. За Конфедерацию дант Григ Ангара». Кончай хлюпать, женщина.
— Я… я попробую, — сказала Монтагна, вытирая глаза краешком простыни.
Гарвин протянул ей коробочку и сел:
— Теперь я просто посетитель. Рад вас видеть, мисс Монтагна.
— Рада, что меня еще можно увидеть, — сказала Дарод, разглядывая медаль в коробочке. — Спасибо… Гарвин. Замечательная медаль.
— Меня благодарить не за что, — сказал Янсма. — Это ты по глупости полезла в одиночку разбираться с артиллерийским снарядом.
— Да, очень глупо с моей стороны, — согласилась Монтагна.
По непонятной причине Гарвин наклонился и взял ее за свободную руку.
Они долго сидели в тишине, не чувствуя потребности что-либо говорить.
Лариксанская позиция была спланирована как неприступная. Три орудийных башни в тяжелой броне, смахивавшей на булыжники, были расположены так, чтобы поддерживать друг друга. Нападешь на одну, и две другие откроют по тебе огонь. Вокруг все еще лежали тела погибших в предыдущих атаках. Корпус даже ночью не сумел вытащить их.
Под землей стрелковые позиции соединялись с помещениями для сна, небольшим командным центром, складом боеприпасов и кухней. Был еще туннель, который вел обратно во дворец. Но он был замурован, и артиллеристам было запрещено отступать или сдаваться.
От линии камбрийцев к орудийным башням что-то двинулось. Чуть погодя — еще три такие же фигурки. Все они были меньше человека. Они приблизились на пятьдесят метров от орудий, но лариксанские датчики их не заметили.
— Ладно, — сказала Таня Фелдер, теперь твег, отвечающий за десять боевых роботов. — Ползем дальше, прямо к ним под нос.
Она и еще три оператора в своих гробоподобных центрах управления находились на передовом посту в нескольких сотнях метров. Их охраняли с полдюжины солдат РР на случай, если лариксан осенит и они нападут на беспомощных операторов. Фелдер теперь управляла «Грохотуном Четвертым». Война нанесла урон как людям, так и роботам.
Она осторожно двинула «Грохотуна» вперед, и он оказался всего в нескольких метрах от башни. Внезапно загудел сигнал.
— Нас раскрыли, — услышала она через наушники от другого оператора.
Одна из башен развернулась, и пушка выстрелила.
— А вот и не попал, — фыркнула оператор. Пушка снова выстрелила.
— Ах, черт, — сказала та же самая оператор, — мне конец.
Она вылезла из своего фоба, моргая на свету. На выщербленной земле перед постом гусеницами вверх лежал и дымился ее робот.
Фелдер не обратила на это внимания. Она подводила «Грохотуна» к башне, назначенной ему в качестве цели, пряча его в небольшой воронке. Кто-то, похоже, заметил робота — башня вращалась туда-сюда, ища цель. Но «Грохотун» был намного ниже ее датчиков.
Одна из клешней робота вытянулась вперед. Она была снабжена высокоскоростным сверлом. Клешня коснулась башни ниже кольца орудийных стволов, несколько секунд позудела и убралась на место.
— Я внутри, — сказала Фелдер.
— Я близко, — сообщил второй оператор. — Черт, они меня заметили. Я прячусь от огня.
— Я у цели, — довольно сообщил третий, — сверлю.
«Грохотун» вытянул вторую клешню и осторожно вставил в просверленную дырочку маленький шланг. Фелдер нажала кнопку и запустила в башню газ без запаха. Нетерпеливо переступая с ноги на ногу, она ждала, когда «Грохотун» опустошит свой резервуар. Потом она сменила клешню со сверлом на другую, в которой была маленькая трубочка детонатора.
— Я внутри, — услышала она в наушниках. Потом, через несколько секунд: — закачиваю.
«ПУСТО», вспыхнуло на экране у Фелдер.
— У меня все, — сообщил второй оператор.
— А теперь, — непонятно почему прошептала Фелдер, — пора выбираться.
Она включила микрофон:
— Ассегай Арти Три, я Сибил Россум Шесть. Можете стрелять.
Приземлившиеся за линией строя «Жуковы» открыли огонь, выпустив по двадцать очередей из каждого ствола прямо за орудийные позиции.
«Грохотун», манерно сложив перед собой клешни, поспешил к глубокой воронке у камбрийского строя и успел добраться прежде, чем его достало лариксанское орудие.
— Все чисто, — сообщил второй оператор.
— Огонь в дыре, — передала Фелдер и нажала другую кнопку, связанную с обоими детонаторами.
Они взорвались и подожгли легковоспламеняющийся газ. Пламя побежало по башням вниз — в кухни и спальни. Кричали в конвульсиях горящие люди. Потом огонь добрался до склада боеприпасов, и все три башни взорвались, срывая поверхность земли словно гигантскими лопатами.
— Отлично, — сказал твег, командовавший наступавшей рядом штурмовой ротой. — Этим поганцам конец. Пошли, посмотрим, во что еще можно пострелять.
Корпус пошел в атаку. Один пехотинец пробегал мимо «Грохотуна». Он задержался на секунду, наклонился и потрепал робота.
Четыре ракеты ударили рядом с Ньянгу Иоситаро и двумя его операторами коммуникаторов. Они возвращались пешком в штаб Первой бригады после осмотра позиций, которые Корпус должен был атаковать завтра. Ньянгу настоял на том, чтобы самому заняться этим.
Взрывом его отбросило в витрину полуразрушенного склада, и он приземлился среди пыльных рулонов ткани. В ушах стоял невыносимый звон, и он решил, что оглох.
Он изловчился встать на ноги, увидел в дверях свой разбитый бластер и выбрался на улицу, ощущая себя кораблем во время шторма. Женщина-солдат на другой стороне улицы в ужасе уставилась на него.
Иоситаро был весь забрызган внутренностями, кровью и мозгами одного из своих операторов, который, должно быть, оказался между ним и эпицентром взрыва. Он очень спокойно огляделся в поисках второго оператора и увидел его тело без рук и без ног, надетое на сломанный фонарный столб неподалеку.
Ньянгу почувствовал, что неудержимо дрожит. Внутри него что-то вздымалось вверх, требуя, чтобы он закричал, чтобы побежал со всех ног подальше от этого безумия.
Он сделал несколько шагов сначала медленно, потом — быстрее. Ощущение было такое, будто перед ним разверзлась черная бездна, и он хотел броситься в нее и погрузиться глубже, глубже, забывая кровь, смерть и самые разные требования, с которыми к нему обращались люди вокруг, даже самые робкие и тихие.
Бездна… нет, не бездна. Это было чудовище, черное и уродливое, которое пыталось схватить его, и надо было бежать, спасаться…
Усилием воли Ньянгу заставил свои ноги подогнуться, а не бежать, и тяжело осел на землю. Ощущая щекой тротуар, он вспоминал слегка презрительный отзыв о миле Лискеарде: «Был тигром…»
«Был, был, был, — вертелось у него в голове. — Ньянгу Иоситаро когда-то был…»
Кто-то перевернул и приподнял его. Ньянгу опять захотелось закричать, кричать вечно, выкричать всего себя наружу. Он открыл рот, и внезапно… Не было бездны, не было чудовища. Просто перепуганная страйкер, повторявшая:
— Сэр? Сэр? Вы в порядке, сэр?
Ньянгу открыл и закрыл рот, как вытащенная из воды рыба.
Он опустил руки на мостовую, с удовлетворением почувствовал трение, оттолкнулся и сел.
— Сэр, вы ранены? Я не вижу никаких ран.
Ньянгу два раза глубоко вдохнул, перекатился, подтянув ноги под себя, и встал. Он чуть не упал, но женщина поддержала его, и они опять чуть не упали оба.
— Я в порядке, — пробормотал он.
— Вас чуть не задело, сэр, — сказала страйкер. — Вы, похоже, в шоке. Может, вам лучше прилечь, а я позову медиков?
Ньянгу отрицательно покачал головой, зная, что если он уступит, если ляжет, под ним снова откроется бездна.
«Везение, — подумал он. — Я удержался по чистому везению. Если бы здесь никого не было, если бы я не слышал про Лискеарда…»
Он содрогнулся и понял, что больше не сможет испытывать к тем, кто сломался в бою, ничего, кроме глубочайшей жалости.
«Это может случиться со мной, с тобой, со всеми нами. Наверное, у всех нас есть предел, после которого мы ломаемся как прутики. Наверное…»
