Но Дину заинтересовал отец Тихона. Она посмотрела на него с любопытством, спросила:
— О ком вы это говорите?
О вас с Тишкой, о ком еще боле! Евсей — браток мой, Алеха-придурок племяшом доводится… Перепужали вы их страшенно.
— Мы? — искренне удивилась Дина. — Как мы могли кого-то испугать?
— Тем и перепугали, что в кедрачи нежданно-негаданно заявились.
— Непонятно. Почему нежданно, разве вы не с нами приехали?
— Гм… оно как считать… Спиридон кашлянул в кулак.
Тут уж Тихон не мог заставить себя молчать.
— Считать надо только так: калинникам удалось окончательно завербовать тебя.
— Но-но! Думай, чего мелешь, — сказал Спиридон таким зловещим голосом, что Дина похолодела. На Тихона же окрик отца не возымел приметного действия.
— Я и думаю как раз о том, чего говорю, — продолжал он негромко, но жестко. — Потерял ты, видно, последнее уважение к себе, если за Евсеем потянулся…
— Тля ты зеленая! — задыхаясь, как от удушья, прохрипел Спиридон. — Потерял, вишь, уваженье… Да я, может, это самое уважение ныне как раз нашел.
— У калинников?
— Заткнись! Калинники моему забору троюродный плетень.
— У кого же ты тогда это уважение нашел? — не без насмешки поинтересовался Тихон.
— У самой Александры Павловны, ежели хочешь знать!
Не усмехнись Тихон при этих горделивых словах, разговор, может, обрел бы постепенно спокойную форму и Спиридон объяснил бы, в чем именно оказала ему председательница уважение. Но Тихон проявил недоверие, и отец рявкнул:
— Дерево перед прутом не гнется!.. Не обязан я всякому щенку докладать, что да к чему.
— Не обязан — и не надо! — Тихой круто повернулся, ушел вглубь кедрачей. И зря. Если бы у него достало выдержки переждать, перетерпеть очередной наскок отца, он узнал бы немаловажную новость.
Спиридон очутился в лесу вовсе не по сговору с «калинниками», даже не потому, что сам соблазнился легкой поживой. Третьего дня его встретила председательница.
— Колхозу дают лесную делянку, — сказала она. — Как только закончим уборку, так отправим людей на валку леса, чтобы успеть заготовить и вывезти его до глубоких снегов. Делянку эту надо получить немедля. Ты, Спиридон Панкратович, по строевому лесу великий специалист, так не поможешь ли колхозу выбрать получше делянку? Чтобы и лес был добрый и подъезд удобный.
— А где обещают делянку?
— За кедрачами.
— Не больно далеко, можно сходить, уважить.
— Зачем ходить? Запряги Серка.
— Серка? — Спиридон знал, что это выездная правленческая лошадь, на которой куда попало не ездили и которую не всякому давали.
— Благодарствую, — растрогало такое внимание старика. — Интересуюсь вот чем еще: лес-то с делянки на какую стройку пойдет?
— Клуб будем строить и доильный зал для «карусели».
Слово «карусель» мало тронуло Спиридона — мельком он слыхал, что это какая-то новая доильная установка. Зато весть о строительстве клуба крепко задела. Его даже передернуло, как если бы глотнул перекисшего до горечи квасу.
— Стало быть, надумали клуб-то…
— Надумали, Спиридон Панкратович. — Председательница вроде не заметила ничего. — И хотим тебя просить, чтобы возглавил бригаду плотников.
— Меня? Кхе-кхе… — озадаченно поскреб в затылке Спиридон. — Куда уж мне… Устарел я…
— Так не обязательно топором вам работать. За старшего будете, мастерство свое покажете, где надо, словом поможете.
— Оно, ежели так…
— Значит, согласны? Верю, что вы построите такой клуб, который будет гордостью нашего колхоза!
На прощание председательница пожала Спиридону руку, отчего он так растрогался, что даже в носу у него хлюпнуло.
— Может, оно того… может, и деньги мои сгодятся?..
— Нет, без денег без тех обойдемся. Мастерство ваше для нас куда важнее и нужнее.
— Я не навяливаю… К слову только, — пробормотал Спиридон. Но едва председательница отошла от него, сказал громко, чтобы она слышала: — Все едино денежки у государства в кассе лежат, стало быть, оно ими и распоряжается, как надобно! — И рассмеялся победно, словно ему удалось неожиданно и ловко обхитрить председательницу.
Дома он ни словом не обмолвился о разговоре с Александрой Павловной. Натянул на себя клеенчатый, больше похожий на жестяной, плащ и сразу же отправился на конный двор за Серком.
Получив делянку, Спиридон не успел в тот день вернуться, заночевал у лесника. Вихревой ветер — кедробой как раз и дурил в эту ночь. Утром как было не заглянуть в кедрачи, тем более, что дорога с лесосеки шла мимо них.
Орехи, правда, Спиридон давно уже не щелкал: зубы были хотя и стальные, а для такой забавы не годились. Старухе в подарок шишки везти тоже было незачем: у нее зубов — ни стальных, ни костяных. На базаре торговать — это вовсе не по душе Спиридону. Он мог заломить за свою работу предельную цену, но чтобы сидеть на базаре, отмерять орехи стаканчиками, получать гривеннички — такого сраму с ним не случалось. И все-таки не мешало сделать попутно какой-то запас. Хотя с Тихоном идут теперь нелады, домой, почитай, он вовсе не заглядывает, так и живет на стане, а скоро в институт смотается, но… Зимой на каникулы, поди, приедет, тогда не откажется орешками побаловаться, захочет и девок-подружек на вечорках угостить.
Привязал Спиридон Серка к дереву возле дороги, а сам пошел среди кедрачей, высматривая, где шишек побольше насыпалось. И тут увидел Евсея с Алехой. Неожиданности большой в этом не было. Еще ни одного урожайного на шишки года не прозевал Евсей, всегда первым оказывался с выручкой. А чтобы кедробой проворонить — такого «греха» с ним не случалось.
Удивило другое: как успели Евсей и Алеха явиться в кедрачи так скоро. Все же не больно близко от Дымелки, а Евсей его, Спиридона, постарше. Откуда взялась у него прыть? Вон уже по мешку с Алехой насбирали!
Евсей тоже увидел Спиридона, сказал не шибко дружелюбно:
— Эге, и ты явился ныне! Потешался над теми, кто божьими дарами пользуется, а сам…
— Может, сам, а может, нет!.. Вон Серко стоит, председательша, поди, зазря не дала бы выездного… — похвастался Спиридон.
Евсей насторожился, обеспокоенно заоглядывался: нет ли еще кого. Спиридон заметил это, и у него сразу мелькнула шальная мысль разыграть брата, напугать еще больше.
— Может, мне поручено проверить, сколько ныне вас, калинников, будет шастать по кедрачам. И сколько даров божьих нахапаете…
— Ври-ка боле!
— А вот милиция начнет трясти, райфо налог за промысел подсунет, тогда узнаешь, вру или нет.
— Не дури, Спиря. И без того тошно, — залепетал Евсей, веря и не веря Спиридону.
Этот лепет однако не образумил Маленького. Наоборот, его словно бес под ребро подтолкнул.
— Ну-ка, подсоби, подкинь на плечо, — приказал он Лехе, ухватившись за мешок с шишками. — Эге, тяжеленек! Но ничего, бревна не легче бывали. Дотащу! — И он направился к лошади. Евсей сначала остолбенело смотрел на него, потом засеменил вдогонку.
— Погодь… Ты чего это удумал?
Не останавливаясь, Спиридон объявил строго:
— А это… конфискация называется…
— Да ты что! Разве так-то по-родственному?.. Не тронь, не отдам все едино! — поймался Евсей за угол мешка. — Леха, пособляй!.. Чего стоишь столбом, топай скорей!
Бедный Леха ровным счетом ничего не понимал. Грозный окрик отца он воспринял в буквальном смысле: принялся тяжело, гулко топать кирзовыми сапожищами о землю.
— Едиот, чтоб тебя разорвало!
Дойдя лишь до белого каления, обзывал так сына Евсей. По его понятию, в основе слова «идиот» была «еда», и когда он кричал свое «едиот», это значило — нахлебник, захребетник…
В конце концов мешок был бы отобран у Спиридона. Да и сам он, позабавившись, бросил бы его. Но тут они увидели Тихона с Диной, услышали голоса других студентов и колхозников. Спиридону, конечно, бояться было нечего. Он растерялся на мгновение лишь оттого, что не ожидал увидеть в кедрачах сына. Евсей же перетрухнул не на шутку. Он заподозрил, что Спиридон разыграл его специально для того, чтобы увлечь на суд людской. А этого Евсей боялся пуще огня. Не мешкая ни секунды, с неожиданным для старика проворством он скрылся за деревьями. Леха тоже кинулся следом.
Достань у Тихона терпения, все это отец рассказал бы ему в подробностях. Можно было посмеяться над таким ребячеством, но сердиться, конечно, не стоило. А демонстративно уходить — вовсе ни к чему.
Дина осталась со Спиридоном. Чудаковатый старик заинтересовал ее, она долго разговаривала с ним. А потом к Дине подошел, принялся собирать вместе с ней шишки Степан. И уже не отходил больше весь день.
Только под вечер Тихону удалось улучить момент, когда Дина осталась одна.
Перед отъездом из кедрачей все собрались у костра на берегу речушки.
