тайге столько лет? Ребенку нужно полноценное питание, а не травки и орешки.
— У других дети растут — и ничего.
— У других?
Масштаб их иной жизни поражал все больше.
Дела… Неплохо Иван устроился. Развел гарем, детей растит. Нашел дурех, надул необустроенкам в уши, обратил в свою секту и уговорил сбежать. Пока он там в Мохово новых лохушек окучивает, они тут как затворницы жили и детей ему рожали. Вот паскудник… Но зачем ему это? Гештальт многоженства свой реализовал? При советском строе за такое по головке бы не погладили, вот и пришлось ему свое племя в лесу прятать.
Хотя причина может быть и в другом. Возможно, женщины для него — трофеи. Дурить людям головы ему нравится, сразу видно.
С ума сойти. Без Светы не разберешься. Осталось еще выяснить, куда он увел свой гарем. И чем они здесь питались? Не грибочками же…
— У них у каждой по ребенку. У меня все не получалось. Я последняя…, — несвязно всхлипывала женщина.
Были ли мы с ней сейчас в безопасности? Может быть, я думал о проповеднике слишком хорошо?
Глава 25
— Иван болен, — попытался я зайти с другой стороны. — Это ненормально, прятать в лесу женщин, да еще и жить с ними со всеми, как с женами. Он опасен для вас всех… Развяжи меня. Я все исправлю.
Женщина молча замотала головой. Взгляд ее потух.
— Он меня бросил… — бормотала она, покачиваясь на стуле. — Он меня бросил. Бросил…
— Ты не виновата. И если бы он тебя по-настоящему бросил, то не вернулся бы сюда. Зачем он вообще пришел? Думаю, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. А тут мы нарисовались. Он сбил вертолет, знал, что упавшую машину будут искать и найдут тебя. Он просто отпустил тебя.
Ты теперь от него свободна, — хотел я добавить, но ничего не успел.
— Я и говорю, бросил! — взвизгнула вдруг Ксения и решительным шагом направилась к столу.
Схватила самодельный кривой нож и подошла ко мне вплотную. В глазах ее стояли слезы. Губы подрагивали. Как сказала бы Света, клиент готов. Вот только что она собралась делать? Чиркнуть по моим путам или по горлу? Я даже встать не могу, так меня хитро скрутили.
Я молчал, боясь ее вспугнуть. Надеюсь, она всё-таки не к шее моей примеривается.
Женщина же смотрела на меня пустыми глазами, будто была одна и никиого и ничего вокруг не видела. Замерла на несколько секунд, тяжело дыша. Затем шумно выдохнула и резким движением перерезала путы, что крепили меня к лавке. Острый как бритва нож рассек пеньковую веревку как паутинку. Я встал и быстро, но аккуратно повернулся к ней спиной. Она разрезала веревку на запястьях и прошипела:
— Убей его… Прошу…
Я повернулся и осторожно, плавным движением взял у нее из рук нож. Она не сопротивлялась. Посмотрел ей в глаза, пытаясь разглядеть проблески рассудка:
— Почему ты желаешь ему смерти?
— Из всех нас только я любила его. Остальные лишь выживали. Пришли за ним, думали, иная жизнь начнется, чистая, беззаботная, на лоне природы. Все как он учил. На проповедях ведь именно про это пел. Но на деле получилось все наоборот. Приходил он к нам нечасто. Питались мы консервами, макаронами и крупами, что привозил он раз в полгода на лошади, когда снега не было. Если бы не огород и запасы в погребе — из того, что сами вырастили — от цинги бы давно умерли, как в старые времена. Двое из нас, Татьяна и Катерина Ивановна, захотели вернуться. Но Иван избил их. Показательно, чтобы другим неповадно было. Мы поняли, что оказались рабынями, которые должны были рожать детей хозяину… Но все равно я его любила… Любила…
Я стоял теперь с ней рядом, а она все всхлипывала, но я решил не утешать ее, и уж тем более не касаться. Ксения явно была не в себе — сначала в своей романтической страсти к проповеднику, а теперь — от разбитого сердца.
Обращаться с ней нужно было крайне осторожно, но выспросить все же стоило все, что только можно.
— Зачем Ивану дети? — тем же ровным голосом задал я еще вопрос.
— Точно не знаю. Зачем людям дети? Но он рассказывал, что в старости хочет навсегда уйти в тайгу. Не сюда, а гораздо севернее. Где самая глушь. И всех нас туда с собой забрать. Наверное, дети должны будут обеспечивать его выживание. Я не знаю…
— Ясно. Ты молодец, что решилась меня освободить, а теперь скажи мне, куда ушел Иван?
Она помотала головой — теперь медленно, как в забытьи.
— Он не говорил. Сказал только, что увел всех в укрытие.
— Пешком?
— Да, ребятишек на санях повезли… Лошадь запряг.
— Получается, что здесь недалеко до укрытия? С ночевой они не могут идти. Или я что-то не знаю?
Ксения смотрела в пол, куда-то в сторону.
— Я не знаю, — медленно проговорила она, будто споря сама с собой, — но ни палаток, ни чего-то подобного у них нет, если ты об этом. Где-то рядом должно быть укрытие.
— И что же это может быть? — задумался я.
Ответ на этот вопрос, правда, я рассчитывал не придумать сам, а услышать.
— Обещай, что убьешь его… — в голосе Ксении звучал металл, она смотрел на меня глазами, полными безумия.
Волны эмоций, страстного желания отомстить за убитые мечты то накатывали, то уходили, оставляя ее без сил, как мертвую оболочку высиженного, треснутого яйца.
— Он ответит по закону. Но на смертную казнь он уже делов наворотил. Куда он ушел?
Не мог же я вправду обещать порешить его своими руками. Закон суров, и иногда в этом и есть правда.
Ксения протяжно выдохнула, положила руку на живот и заговорила:
— Где-то в Лешьих холмах есть пещера, думаю, что там убежище. Он как-то обмолвился, что обустраивает там запасное жилище на непредвиденный случай.
— Спасибо…
Теперь я призадумался, да и Ксения уже не слушала меня. Каков план действий? Завтра сюда уже направятся нас спасать. Но есть ли еще один вертолет в области? Всяко должен быть. Хотя пешком тут день пути от Мохово. Иван добирался налегке. Он-то привычный, а мне без вертушки пешком долго идти, да и голова все еще ныла от удара в падавшем вертолёте, теперь я это замечал четче. Значит, нужно ждать помощи.
Я выглянул в окно. Начинался снежок. Это плохо…. Судя по тому, что звезд не видно и луна еле просвечивает сквозь тучки, снег будет валить всю ночь.
