— Это ты о чем? — осторожно спросил Бугивуг. — Про звезды, как соски — это здорово, хоть сейчас в рекламу детского питания, а пророчество-то о чем?
— А фиг его знает, — легкомысленно ответил поэт Санёк. — Мое дело пророчествовать, а толкованием у меня пифии занимаются. Ты давай приезжай, я тебя со своими пифиями познакомлю. Знаешь, какие у меня пифии? Одна блондинка, другая брюнетка, а третья рыженькая…
— Ты не про группу «Виагра», случаем, говоришь? — поинтересовался Бугивуг. — То-то я смотрю, они из ящика пропали!
— И ноги у них нормальные, — не слушал его Санёк. — Я раньше думал, что у пифий лапы, как у стервятников, короче корявые, а потом это оказалось, птичьи лапы не у пифий, а у гарпий. А у моих пифий ножки — первый сорт!
— Ну, ты и эстет, — искренне позавидовал дружку Бугивуг. — А еще эфирное существо!
— Это, знаешь ли, ни на что не влияет, — туманно ответил поэт. — А хочешь еще стихи?
— Валяй! — покорно согласился гремлин.
«В душах ближних моих — совершенство улитки,Так презрителен панцирь. Ну что же, сумейЗаточить на лице алебарду улыбки,Чтоб железом в железо царапнулся смех.
Не сумеешь, так что же, слова рассоривши,Напоследок, когда уже гонят взашей,Зашвырни им в глаза, как пульсируют скрипкиВ затаившем ненастье полете стрижей.
Не успеешь? Тогда уходи не прощаясь,Уходи, как пришел, стало быть — налегке,Как жонглер, бесконечное небо вращая,Словно блюдечко вишен на остром зрачке…»
— А это что, тоже пророчество? — спросил простодушный Бугивуг. — Это про что, вообще?
— Да это так, — слегка смутился поэт. — Лирика. Хотя у меня все пророчество, что ни напишу. Таким уж я провидцем уродился.
— Кстати, о душе, — Бугивуг улучил момент и теперь собирался им воспользоваться. — У тебя на примете подходящей души нет? Желательно летучей.
— Все души в некотором смысле летучие, — со знанием дела сказал поэт. — А тебе какую конкретно надобно?
— Мне летучую в прямом смысле, — скромно ответил гремлин. — У меня тут самолет образовался, всем хороша машина, только вот душу для нее никак не подберу, понимаешь ли.
— Тебе какого пола? — по-деловому прямо спросил Санёк.
— Лучше женского, — смущенно ответил Бугивуг. — У меня почему-то этот самолет с женщиной ассоциируется. — Есть в нем что-то такое, не знаю как это и назвать…
— Женственное, — подсказал поэт. — Ладно, была у меня в эфире одна знакомая баронесса…
— Может не надо баронессу? — испугался гремлин. — Попроще чего-нибудь, кухарку там, или домохозяйку какую…
— Нету у меня знакомых кухарок авиатрис, — сварливо буркнул поэт. — Баронесса вот есть. Она, между прочим, еще и француженка, а это знаешь, дорогого стоит.
— А как я с ней общаться стану, — запаниковал Бугивуг. — Я же по-французски даже ругаться не умею, не то, что еще чего-нибудь.
— Не боись, — утешил его поэт. — Она же душа, а души и так все понимают. Ну, как, дать эфирный адресок?
— Давай, — вздохнул гремлин.
Так в летающую лодку Бе-220 вселилась душа прекрасной француженки, мадмуазель Раймонды-Элиз Де Лярош, первой авиатрисы в истории человечества.
— Ах, какая я большая, — первое, что сказала красавица-авиатриса, вселившись в самолет-амфибию. — И толстая!
После чего Бугивуг долго капал валериану в топливный бак.
Наконец баронесса успокоилась и изъявила желание полетать.
Бугивуг лично проверил турбины, нырнул в пилотскую кабину и угнездился в кресле второго пилота.
Мадмуазель Де Лярош быстренько прогрела двигатели и принялась разбираться с управлением, причем, в наушниках то и дело раздавались восхищенные возгласы:
— Ах, а что это у меня? Шарман! Как здорово! А это? О-ля-ля!
Француженка-авиатриса оказалась на диво сообразительной особой, она быстро освоилась со своей новой ипостасью, а когда зашедший полюбопытствовать Безяйчик просек ситуацию, смотался в цветочный магазин и положил на приборную панель маленький букетик свежих фиалок — растаяла и даже, кажется, подмигнула Бугивугу зеленым экраном радиолокатора. А Безяйчику кокетливо сказала: — Мерси!
После чего летающая мадмуазель грациозно скатилась на лед Половойки и, нежно грассируя турбинами, легко, как истая француженка поднялась в небо.
Вот так летающая лодка, построенная в конструкторском бюро Бериева и спасенная криминальными элементами — пардон, видными бизнесменами — города Растюпинска от продажи на металлолом, обрела истинно летучую душу, немного капризную, кокетливую, но храбрую и самоотверженную, какой и полагается быть душе каждого порядочного крылатого существа.
Теперь Бугивугу приходилось с утра пораньше топать на рынок и покупать свежие цветы, в пилотской кабине пахло «Шанелью N5» — другие духи мадмуазель Де Лярош напрочь отвергла, а на экране бортового компьютера на фоне полетных данных дефилировали длинноногие манекенщицы. Но с этими мелкими неудобствами бывалый гремлин смирился. И даже когда мадмуазель хандрила, что свойственно всем женщинам без исключения, даже летающим, на вопросы типа: «Как ты думаешь, Бугивуг, может быть мне перекраситься в брюнетку?», научился реагировать неопределенным, но как бы одобрительным, бурчанием. Главное — мадмуазель Де Лярош всегда была готова к полету — она любила и умела летать, а за это женщине можно простить все что угодно.
Вот сколько всего произошло в славном городе Растюпинске, пока Даниил, Иван и Василий пребывали в столице и пытались спасти Россию с помощью трех комплектов зубов Великого Орка.
Впрочем, встреча с мадмуазель Де Лярош еще предстояла братцам, а пока джипаровоз с гоблинами и следующая за ним в кильватере «Бентли-Мэрилин» стремительно приближались к Растюпинску.
А с другого конца Вселенной, стремительно рассекая море Дирака, огибая Голубые Гиганты, пронзая газовые туманности и ловко увертываясь от коварных Черных Дыр, к Растюпинску мчался на сверхсветовой скорости борт девяностосемь-сорок — Свирепый Исполинский Огнехвостый Краснозвездный Дракон — для друзей — просто Огнехвост.
А в далеком Междуземье тоже стояла зима. Зима в Междуземье — это, конечно, не совсем то, что в наших краях, но как ни крути, а зима — это сон мира, оцепенение и холод. Хотя, по нашим меркам, в Междуземье, было, конечно, тепло. Но все равно — зима. Огромные эльфийские города-деревья не сбросили листья, они просто замерли в неподвижности и казались дешевыми пластмассовыми имитациями самих себя. Потоки лавы на склонах вулканов почернели и запеклись, как старая, непринятая землей кровь. Зимы в Междуземье случались и раньше, в сущности, зима — обычное дело, но эта зима, казалось, проникла в души всех обитателей страны, сделав их зябкими и вялыми. Даже магия, звонкая, морозная магия зим колдовского мира, и та свернулась, как прокисшее молоко и только чмокала, когда ее пытались использовать.
Как вы понимаете, отпуск Великого Орка давным-давно закончился, и Властитель вернулся в родные края. Отпуск отпуском, а государством, между прочим, надо править, насущные дела, знаете ли…
Тем более, без Драгоценной Парадной, Алой Целовальной и Железной Боевой челюстей, дела эти как-то разладились. Артефакты ведь имеют свое предназначение, а орчьи артефакты призваны поддерживать магический порядок в орчьем Междуземье. В наших краях они, конечно, работают не в полную силу, другая у нас магия, а вот дома — в полную. В мир Междуземья драгоценные челюсти были встроены, как замковые камни в арку. Вынь их — и все станет непрочным, свод перестанет опираться на самого себя, а руками его долго не удержать, будь ты хоть трижды Великий Орк.
Нельзя сказать, чтобы дела в Междуземье обстояли совсем уж плохо, нет, Великий Орк пока еще контролировал ситуацию, держал свод на своих могучих плечах, но некоторые отдельные моменты настораживали.
Невесть откуда, появилось великое множество гнумов скандалистов, которые, собравшись в неопрятные кодлы, немедленно принялись грызться между собой. А когда и это занятие им надоедало — принимались в невежливой форме требовать каких-то особых прав для всех обитателей Междуземья и, для начала, конечно же, для них, гнумов, а Великого Орка обзывать диктатором, тираном и прочими, по их мнению, оскорбительными словами. На них и, кстати, на их, довольно гнусненькую магию, всеобщее оцепенение почему-то не действовало, напротив, на фоне сонных аборигенов, гнумы выглядели просто шустриками.
Гнумы, эта плесень цивилизованных миров, и раньше появлялись в Междуземье. Но в простодушные былые времена наиболее скандальных гнумских особей быстренько скармливали реликтовым крокодилам — драконов жалели, драконы — существа благородные. После того, как крокодилы впадали в сытую спячку, недоеденные гнумы прятались в свои щели, где сидели тише воды и ниже травы. Или вообще на какое-то время пропадали, о чем никто, кстати, не жалел.
