Лис... Что-то вновь зашевелилось в памяти. На миг Рутгер задался вопросом, правильно ли он поступил, взяв на дело таких зелёных парней. Но когда пришёл заказчик, в гильдии «работников ножа» никто заказ не взял. С ним говорили, с нанимателем — как видно, он и впрямь был важной птицей, но отвечали всякий раз отказом. А Рутгер подумал, выждал день и принял предложение.
Рутгеру было двадцать два. Несмотря на свой возраст, он уже был опытным наёмником, обтяпывал хорошие дела и пользовался в воровских кругах определённой репутацией. Весомой репутацией. Обычно с ним считались, и поперёк дороги никто не вставал. А в этот раз смотрели косо. Это настораживало и сбивало с толку: почему?
Сразу после того, как кошель перешёл из рук в руки и дверь за нанимателем закрылась, к Рутгеру подошёл Матиас.
— Не совался бы ты в это дело, парень, — заявил он коротко и без обиняков.
Рутгер тут же ощетинился, как ёж: Матиас номинально был едва ли не главой гильдии, и спорить с ним как бы не стоило, но претендентов на его место было, хоть отбавляй, а Рутгер по жизни ненавидел, когда на него начинали давить.
Да и деньги были здорово нужны.
— А кто он тебе? Своячок? — нарочито резко ответил он. — Коль деньги сулят, на фига отговорки? Если сдрейфил, то так и скажи, а я своё дело знаю туго... Эй, а может, ты и предупредить его не прочь, а?
Тот нахмурился.
— Просеивай базар. Я законы знаю. Без предупреждений обойдётся. А ты бы подумал лучше вместо того, чтоб языком молоть. Ты пришлый, слишком многого не знаешь, а стариков не слушаешь. Много вас таких... из молодых, да ранних. Гляди, прищемишь нос, потом раскаешься.
Рутгер даже посерьёзнел.
— Он что, дерётся хорошо? — спросил он.
— Не в этом дело.
— А в чём?
— Сам увидишь.
— Значит, он тебе никто, — с глубокомысленным видом ещё разок прощупал почву Рутгер. — Тогда чего ж ты так о нём печёшься? А?
— Я у него зубья лечил, — мрачно отрезал Матиас. — Один пойдёшь?
— Новичков хочу проверить.
— Кого?
— Вильгельма, Штихеля и... — Рутгер вдруг заколебался, но потом решился и таки добавил третьего: — И Смитте-кузнеца
— А, этого толстяка... Ну-ну.
Матиас усмехнулся и ушёл без пожелания удачи, оставив Рутгера озадаченным и даже чуточку растерянным.
А он ведь что-то слышал про него... про этого... Проклятие, даже имя не вспоминалось! Ну, про того, кого им заказали. В общем, что-то такое про него Рутгер точно слышал, но давно, и не мог вспомнить, что именно. А потому за дело взялся.
И вот сейчас все четверо вторую ночь торчали возле старой лавки, за углом. Четверых человек должно было хватить.
А может, и троих.
Смитте за его спиной долго переминался на месте, потом шумно задышал.
— Рутгер...
— Я сказал: молчать, — напомнил тот, но поразмыслил и решил не лютовать. — Чего тебе?
— Дело в следующем: мне бы это... отлить бы.
— Только не тут.
— Ага. Я быстро.
— Одну-то ногу здесь оставь, — пошутил Вильгельм.
— Тихо! — Вольф наставил уши, как собака, и весь подался вперёд. — Слышь, Рутгер? Вроде, как идёт кто-то...
— Точняк, идёт! — возбуждённо заёрзал Штихель. — Гляди в оба, Рутгер: он сейчас нарисуется.
Смитте торопливо застёгивал штаны и шептал ругательства.
Шаги были едва слышны. Рутгер вгляделся в темноту, впрочем, уже заранее зная, что идёт заказанная дичь. Сегодня ночью два или три раза здесь уже шатались припозднившиеся постояльцы, спотыкались, чертыхались и топали, как взвод пехоты. А этот шёл бесшумно, ловко огибая кучи мусора и брёвен, словно на дворе был белый день. В руках его был посох, за спиной — мешок. Капюшон не давал разглядеть цвет волос, но парень шёл определённо к лавке.
— Это он, — шепнул Рутгер. — Ребята, ощетинились...
— Рутгер, давай мы его сами, а? — жарко зашептал Вильгельм ему на ухо. — Ну, давай!
Сперва Рутгер хотел его осадить, но что-то его остановило. Он кивнул и указал рукой, мол, действуйте, а сам остался наблюдать. В конце концов, парней давно было пора проверить в настоящем деле.
Три тени вышагнули в проулок.
— Эй, парень!
Рутгер стиснул зубы: первая ошибка! Никогда не окликай того, кого идёшь убить: нет смысла. Грабить, — тогда пожалуйста, а убивать... Не о чем с такими говорить. Какой-нибудь богач ещё конечно может откупиться, но профессионал не перепродаётся. Или перепродаётся, но только один раз. После этого из гильдии уходят, а иначе ты не жилец.
А всё Вильгельм. Пижон: и тут сподобился... Камилл, как про него рассказывают, тоже был любитель поиграть с клиентом словно кошка с мышкой: подходил, знакомился, бывало даже выпивку ему ставил. Лишь потом убивал, когда не ждали. На этом и погорел. Рутгер этого не понимал и завсегда работал просто.
Парень между тем остановился. Поднял взгляд.
— Да? — сказал он коротко, оглядывая каждого из трёх. На краткий миг Рутгеру показалось, что взор его скользнул и задержался на проулке, где засел он сам, и Рутгера пробрал озноб: уж здесь-то темнота была совсем чернильной. Впрочем, если тот и посмотрел сюда, навряд ли что сумел увидеть. Рутгер чуточку гордился своим даром видеть в темноте и сомневался, что ещё кому-то в городе под силу это дело.
— Ты того, — тем временем осведомился Смит-те, — не травник часом будешь?
— Если так, то что?
Рутгер нахмурился: что-то здесь было не так. Спокойный голос. До кошмарности спокойный. Будто ничего не происходит. Ну, подумаешь: в безлюдном тёмном переулке поздней ночью подошли поговорить мордовороты. Трое. Вольф, поджарый, востроносый, как собака, и с рукой за пазухой, Вильгельм с блескучей сумасшедшинкой в глазах и Смитте габаритами, как венский шкаф, от чего его голова казалась несуразно маленькой.
Ничего особенного. Очень симпатичные ребята.
— А то, что кое-кто привет тебе просил передать.
— Какой привет?
— Горячий, — Штихель ухмыльнулся.
— Ну, передавай.
— Держи!
Нож Вильгельма промелькнул в ночи, как молния, промазал, сбликовал и звякнул о кирпич: травника на этом месте уже не было. Он отскочил, одним движеньем сбросил плащ и отшвырнул мешок, потом скользнул из тени в тень по хрупким доскам над провалом в мостовой и там, на другой стороне улицы стал их ждать. Смитте выругался, бестолково завертел дубинкой, и лишь потом — башкой. Вольф наоборот — ощерился, пригнулся, подобрался, обнажил тесак и перепрыгнул на ту сторону. Вильгельм поигрывал оставшимся ножом, неторопливо обходя противника по часовой; на губах его блуждала дикая улыбка.
Травник замер. Ни вопросов, ни мольбы, ни криков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
