Мироощущение россиян окрашено в гораздо более радужные тона. И напрочь отсутствует мотив самооправдания, списывания грубости и жестокости на эпоху.
Современный европеец легко повторяет за Фомой Аквинским: «А иначе было бы еще хуже!» И всё в порядке. Ни малейшего чувства неловкости за жестокость и грубость предков.
Но тот же самый современный европеец убежден: русское Средневековье и вообще вся русская история как раз на редкость кровавые и злые! Как иллюстрация, например, – книга Джеймса Хэйли Биллингтона с чудесным названием: «Икона и топор».[175] Это исследование написано одним из ведущих мировых специалистов по русской культуре, выпускником Принстонского университета, доктором в Принстоне и Оксфорде. Биллингтон хорошо знает русский язык, прошел стажировку в МГУ, читал лекции в Ленинградском университете.
Он уже был широко известен и уважаем в академических кругах к 1966 году, когда книга «The Icon and the Axe. An Interpretive History of Russian Culture»[176] сделала его знаменитым. Книга сделала его непререкаемым авторитетом, экспертом буквально по всем сторонам русской общественной мысли, культуры и истории.
С 1987 года Биллингтон стал директором Библиотеки Конгресса США. По значимости это пост в Америке такой же почетный, как должность сенатора. Но сенаторов все время избирают и переизбирают, а Биллингтон остается на посту.
Несомненно, эта книга написана не врагом нашей страны. В ней чувствуется искренняя любовь и уважение к русскому народу и его истории. Тем удивительнее: автор всерьез считает, что в истории Руси естественным образом соединяются периоды поклонения и свержения авторитетов. Потому она такая и кровавая, страшная и жестокая, русская история: поставим мы на пьедестал кого-то, а потом свергаем и истребляем вчерашнего кумира со всеми чадами и домочадцами. А Европа?! Ну, в Европе, конечно же, ничего подобного не было!..
На примере книги Биллингтона хорошо видно, как уже современный Запад, как правило, оправдывая свою кровавость и жестокость, с удивительным упорством поддерживает миф о кровавости и жестокости русского народа.
Стереотип «русской кровавости»
О, эта страшная и кровавая история огромной, загадочной и мрачной страны… Мы и сами почти поверили страшным сказкам о Руси IX–XV веков.
Спросите у любого мало-мальски сведущего европейца, да и россиянина, какие ассоциации вызывают у него слова «Русское Средневековье», – и получите в ответ полный джентльменский набор: плаха, залитая кровью, дыба в пыточном застенке, вороны над Лобным местом, опричники, похожие на персонажей современных «ужастиков» и тому подобные прелести. Было все это в нашей истории? Разумеется, было, чего уж тут отрицать… Вопрос – в каких количествах…
Нас так затюкали рассказами о нашей жестокости, что даже экскурсоводы на Красной площади рассказывают: мол, Лобное место служило для пыток и казней. А выражение «орать во всю Ивановскую» восходит к крику публично пытаемых и запарываемых кнутом.
А это неправда.
Лобное место нужно было для возглашения указов Государей. До перестройки Красной площади в XVI веке указы Великого князя возглашались на Ивановской площади в Кремле. Выходил дьяк в малиновом кафтане, синих штанах, светло-коричневых сапогах, оранжевой шапке, с чернильницей и тубусом с гусиными перьями на боку, в окладистой бороде… и кричал, «орал во всю Ивановскую» указ Государя и Великого князя…
А вы так привыкли считать предков садистами, что поверили?! Ведь верят же, что стекала алая кровь Пугачева со товарищи, четвертованного прямо на белоснежном пьедестале Лобного места на Красной площади. Да и Красной она называется, потому что заливали ее веками кровью невинно убиенных… Такие вот сказочки.
Лобное место и виселица
А как обстояло дело с кровушкой и пыточной аппаратурой в просвещенных Европах? Неужели как-то иначе? Действительно, иначе, но не так, как думается среднему европейцу и отечественному интеллигенту, а пострашнее, чем у нас.
На площадях ВСЕХ европейских городов непременно красовалась виселица. И не всегда пустовала.
Пытки были совершенно обычным, нормальным способом вести следствие не только в мрачном Средневековье, но и в Ренессансных XV–XVI веках. Пыточные инструменты заказывали самым обычным ремесленникам, и они выполняли свою полезную работу, продавая членам муниципалитета готовые изделия.
Бытовые нравы… По законам практически всех стран Европы жена и дети рассматривались как СОБСТВЕННОСТЬ главы семьи. Не случайно же в английском языке само слово womаn (женщина) есть прямое производное от mаn (мужчина). А слово mаn означает одновременно и «мужчина», и «человек». А обращение к замужней женщине на английском и сейчас означает некую принадлежность мужу. Вовсе не «миссис такая-то», как переводим мы, согласно нормам русского языка. А «миссис такого-то».
Избиения жен и детей были совершенно обычным делом. В XVI–XVII веках священники стали подымать свой голос против бытовой жестокости, но их мало слушали.
Драки, поножовщина были такими обыденными явлениями, что это отразилось в обычаях. Взять хотя бы описанную Марк Твеном «чашу любви». Пили из нее по очереди двое. Оба держали чашу за рукояти, один из них снимал салфетку, а другой – крышку. Зачем такие сложности? А затем, что «в старые времена, когда нравы были суровы и грубы, мудрая предосторожность требовала, чтобы у обоих участников пира, пьющих из чаши любви, были заняты обе руки. Иначе могло случиться, что в то время, пока он изъясняется другому в чувствах любви и преданности, тот пырнет его ножом».[177]
Казнь Пугачева. Гравюра. Фрагмент. XVII в.
Народ безмолвствовал
У феодального сословия нравы пытались ввести в какие-то рамки… Но и эти рамки таковы, что отдают какой-то прямо космической жутью. Многие ли поклонники сказок про короля Артура и благородного Ланселота знают, что во время рыцарского турнира победитель имел право убить (!) побежденного? Даже того, кто признал свое поражение и сдался? Даже истекающего кровью, лежащего без сознания раненого?[178]
Акт убийства так и назывался – «удар милосердия». Было даже оружие, специально предназначенное для того, чтобы добить беспомощного человека. Оно называется стилет. Стилет – это длинный трехгранный или многогранный стержень на рукояти. У него нет лезвия, он не годится как замена кинжала, даже как ножа. Стилетом можно только заколоть.
В Европе считалось «правильным» и «благородным» вогнать раненому стилет или между пластинами панциря на груди, в сердце, или в глазницу, чтобы пробив глаз, стилет проходил бы прямо в мозг.
На фоне этого бытового, повседневного зверства уже не удивляют ни Крестовые походы, ни инквизиция, ни обыденная жестокость войн.
И костры с еретиками, и методы обращения язычников в христианство – все считалось целесообразным и правильным. Кстати, насчет язычников и еретиков – в России обращение с теми и другими было не в пример мягче, чем в Европе, по крайней мере, народу сожгли гораздо меньше (хотя, в отличие от Европы, дров было поболее – энергетическая сверхдержава как-никак).
Россия, в отличие от Европы, практически не знала религиозных войн. По сравнению с тем, что творилось в Германии, Нидерландах, Франции в XVI–XVII столетиях, все раздоры между никонианцами и староверами, а также гонения на стригольников, нестяжателей и прочих сектантов представляются просто какими-то «разборками» малышей в песочнице.
В 1618–1648 годах католики и протестанты резали друг друга совершенно в чудовищных количествах даже по меркам 1-й и 2-й мировых масштабных войн. В Германии за время Тридцатилетней войны было уничтожено около сорока (!) процентов населения, дело доходило до того, что в Ганновере власти официально разрешили торговлю мясом людей, умерших от голода, а в некоторых областях (христианской!) Германии было разрешено многоженство для восполнения людских потерь.[179]
В России не было ничего подобного, и слава Богу!
И специального оружия, чтобы добивать поверженного противника, тоже не было.
И виселица не была непременным «украшением» средневекового русского города.
Но вот что интересно! Ни один русский ученый не написал пока книги «Мадонна и виселица», за что бы его сделали директором Российской государственной библиотеки и членом Академии наук.
А Биллингтон подобную книгу написал и главой Библиотеки Конгресса США стал.
Глава 3
Короли добрые и злые
Все друг друга предают, травят, режут… В общем, идет обычная придворная жизнь.
Е. Шварц. «Обыкновенное чудо»
XVI–XVII века в общем-то уже трудно отнести к Средневековью. В это время укрепляются централизованные государства, в Европе появляется больше порядка и законности. Это касается Руси и Европы: укреплять государственность, присоединяя к центру страны независимые княжества, чисто гуманными методами трудновато.
