Когда мы проследили, как работают самооправдания в семье, в памяти, в психотерапии, в праве, в предубежденности, в конфликтах и в войнах, то получили два урока из теории диссонанса. Первый урок: способность уменьшать диссонанс помогает нам разнообразными способами, защищая наши убеждения, уверенность, решения, самоуважение и благополучие. Второй урок: эта способность может вызвать большую беду. Люди в этом случае выбирают саморазрушительный курс действий, чтобы подтвердить мудрость своих первоначальных решений. Они станут относиться к людям, которым уже нанесли ущерб, еще жестче, потому что убеждают себя в том, что их жертвы этого застуживают. Они будут в своей работе цепляться за устаревшие и иногда просто вредные процедуры. Они станут поддерживать мучителей и тиранов, которые на верной стороне — т. е., на их стороне. Люди, сомневающиеся в своих религиозных убеждениях, будут заставлять молчать и будут притеснять тех, кто не согласен с ними, потому что само существование таких несогласных людей вызывает у них сомнения и болезненный диссонанс.
Потребность уменьшить диссонанс — это универсальный психологический механизм, но это не означает, будто мы обречены на то, чтобы он контролировал нас. Возможно, люди и не жаждут изменяться, но у нас есть способность изменяться, и тот факт, что многие из наших самозащитных заблуждений и «слепых зон» встроены в механизмы работы мозга — это не оправдание для отказа от попыток измениться. Мозг сконструирован так, чтобы защищать наши убеждения и представления? Отлично — мозг также подталкивает нас к тому, чтобы есть много сахара, но ведь большинство из нас научилось с аппетитом есть и овощи, а не только пирожные. Мозг сконструирован так, чтобы мы испытывали вспышку гнева, когда на нас нападают? Отлично, но большинство из нас научилось считать до десяти, а потом находить альтернативы простому решению наброситься на другого парня с дубиной. Понимание того, как работает диссонанс и у нас, и у других, дает нам способы, помогающие справляться с механизмами работы нашего мозга, и защищает нас от тех, кто их контролировать не научился.
Жить с диссонансом
Возможно, самые важные уроки теории диссонанса заключаются в том, что мы не можем ждать, пока у других людей произойдет моральное перерождение, или им «трансплантируют» другой характер, или у них наступит внезапное прозрение, они сядут прямо, признают свои ошибки и начнут поступать правильно. Большинство человеческих существ и институтов стараются сделать все, что в их силах, чтобы уменьшить диссонанс благоприятными для себя способами, которые позволяют им оправдывать свои ошибки и вести себя как обычно. Они не будут благодарны за доказательства того, что использованные ими методы допроса отправили невинных людей в тюрьму до конца жизни. Они не станут благодарить нас за указанные нами погрешности их исследования эффективности нового лекарства, на которое они потратили миллионы, а оно, как мы показали, не работает. И неважно, насколько искусно или деликатно мы делаем это — даже люди, которые любят нас, не порадуются, если мы приведем факты, опровергающие дорогие для них воспоминания.
Лучшее средство против эффекта сужения поля зрения, которому все мы, смертные, подвержены — больше света. Поскольку большинство из нас сами не исправляют свои ошибки и поскольку наши «слепые зоны» мешают нам узнать о том, что это нам нужно, необходимы внешние процедуры, чтобы исправлять ошибки, которые неминуемо допустят люди, и чтобы уменьшать вероятность новых ошибок. В сфере права мы видели, что обязательная видеозапись всех следственных действий — это очевидное и относительно недорогое средство для коррекции «ошибки подтверждения», так как любая ошибка или давление, если они имели место, могут позже заметить и оценить независимые наблюдатели. Но нам нужно беспокоиться не только об ошибках и предвзятости полицейских, но также и об ошибках и предвзятости прокуроров. В отличие от врачей, которых можно судить за преступную халатность, если они ампутируют не ту руку, у прокуроров обычно иммунитет от гражданских исков, и они почти не подвергаются судебному контролю. Большинство их решений не рассматривается публикой, потому что почти 95 % дел, переданных полицией в прокуратуру, не рассматривается в судах присяжных. Но власть без подотчетности — это надежный рецепт для катастрофы в любой сфере, в том числе и в системе криминальной юстиции, позволяющей отдельным индивидам и целым отделам делать все, что угодно, чтобы выиграть, и широко использовать самооправдания, чтобы это у них легче получалось [251]. Если окружные прокуроры активно стремятся освободить заключенного, оказавшегося невиновным, обычно так происходит, как в случае с Робертом Моргентау, возобновившем расследование дела о женщине-джоггере из Центрального парка, или в случае окружных прокуроров Сакраменто, добившихся осуждения Ричарда Тьюта, потому что они не входили в число первоначальных следователей и прокуроров, и у них есть достаточно власти, чтобы противостоять давлению коллег, которое обычно сопровождает решения о пересмотре дел. Вот почему часто нужны полномочия независимых комиссий, чтобы расследовать обвинения в коррупции сотрудников какого-либо полицейского отделения или принять решение о возобновлении следствия по делу. У членов таких комиссий не должно быть конфликта интересов: они не должны быть причастны к решениям, которые полицейские пытаются оправдать, у них не должно быть друзей, которых им захочется защитить, и диссонанса, который им нужно ослабить [252].
Немногие организации, однако, приветствуют внешний надзор и рекомендации для исправления своих ошибок. Если те, кто обладает властью, предпочитают любой ценой сохранять свои «слепые зоны» — независимые комитеты по надзору могут против их воли помочь им исправить зрение, если до этого дойдет. Научная модель внешнего рецензирования коллегами — это отличный образец, хотя, как недавно выяснилось, и этот метод далеко не идеален. Научные и медицинские журналы, зная о том, что исследования могут оказаться небезупречными в случае конфликта интересов, как им показал опыт нескольких исследователей, фальсифицировавших свои данные, вводят более строгие методы отбора, чтобы уменьшить количество случаев публикации предвзятых, коррумпированных или мошеннических исследований. Многие ученые призывают к большей открытости процесса рецензирования и оценки, то же решение предлагается и реформаторами системы криминальной юстиции. Если люди неизбежно подвержены синдрому сужения поля зрения или «туннельного зрения», по крайней мере, можно уменьшить количество наших ошибок или исправлять их, если стенки туннеля сделать прозрачными.
Организационные консультанты Уоррен Беннис и Берт Нейнус предлагают создавать такие организации, в которых признание ошибок было бы элементом организационной культуры, а не вызывало бы проблемы у решившихся на это людей, как происходит сейчас. Очевидно, такие изменения должны инициироваться сверху. Беннис и Нейнус предлагают как пример историю о легендарном Томе Уотсоне-старшем — основателе и вдохновителе корпорации IBM в течение более сорока лет. «В IBM многообещающий молодой топ-менеджер участвовал в рискованном для компании проекте и потерял более 10 млн долларов, — пишут они. — Это была катастрофа. Когда Уотсон пригласил нервничающего менеджера в свой кабинет, молодой человек выпалил: „Я думаю, вы хотите, чтобы я уволился?“. Уотсон сказал в ответ: „Вы шутите? Мы только что потратили на ваше обучение 10 млн долларов!“» [253].
Но как нам поступать в нашей повседневной жизни? Позвонить во внешний комитет по надзору, в который входят двоюродные братья и сестры и другие родственники со стороны жены и мужа, чтобы они рассудили каждую нашу семейную ссору? Записывать на видео все «допросы» родителями их детей-подростков? В наших личных взаимоотношениях мы предоставлены сами себе, и, следовательно, должны быть внимательными. Когда мы понимаем, как и когда у нас возникает потребность снизить диссонанс, мы можем более бдительно следить за процессом и часто остановить его еще в зародыше. Мы можем затормозить еще до того, как соскользнем вниз по пирамиде, как это сделала Опра Уинфри. Анализируя свои поступки критически и бесстрастно, как, если бы мы наблюдали за кем-то другим, мы получим шанс вырваться из цикла действий, за которыми следуют самооправдания, а потом еще более настойчивые, но сомнительные действия. Мы можем научиться создавать буфер, некоторое пространство между нашими чувствами и нашими действиями, и обдумывать, действительно ли нам нужно покупать каноэ в январе, вкладывать деньги в безнадежные затеи, твердо придерживаться взглядов, противоречащих фактам. Мы даже сумеем изменить наше мнение до того, как наш мозг «заморозит» наши мысли в жесткие «ледяные» структуры.
