Мирина стояла, обиженно надув пухлые губки, челядинцы тоже, несмотря на слова Добрыни, недобро поглядывали на волхва – он чувствовал их взгляды. И только Яра смотрела на него светящимися радостными глазами. Она единственная была ему тут другом. И оттого хорошо вдруг на душе Озара сделалось. Волхв опустил голову, занавесившись длинными волосами, чтобы другие не заметили его счастливую улыбку.
Добрыня, уже гарцуя на коне, вдруг окликнул его:
– Эй, ведун, что ты скажешь на подозрение вдовы насчет участия волхвов в деле Дольмы?
Озар развел руками:
– Только одно: был бы ты в этом уверен, не отправил бы меня сюда на дознание.
– И то верно! – согласился воевода и, вздыбив скакуна, пустил его в спешно открытые Лещом ворота.
Мирина же смотрела на волхва с обидой. Не любо ей было, что кого-то в ее доме главным поставили вместо нее самой. Но Озар нашел, как сбить с вдовы спесь. Задержал ее, когда поднялась на крыльцо.
– Есть у меня нечто, что хотел тебе показать, госпожа.
– Мне и дела до тебя нет, – отмахнулась купчиха. Уже и пройти хотела, но резко повернулась: – Думаешь, сможешь опорочить нас, ведун? А того не понял, что на самом деле Добрыне это не нужно. Он и впрямь скорее на ваших приспешников укажет, если ему по-умному это дело преподнести.
– Ну да. И Жуягу, если тебе верить, тоже благодаря нашему волховству конь затоптал? И Тихона наши люди со стены сбросили, сломав пареньку шею? Так думаешь?
Ох и умела же принимать обиженный вид красавица! Но Озару не было заботы ее жалеть.
– Я услышал, что тебе дядька князя предлагал. Сказал, что, мол, сам князь тебя за кого-то из своих мужей именитых посватает. Вот ты губу и раскатала. Но какая слава о тебе пойдет, когда узнают, что ты при живом муже с деверем пригожим спуталась?
Мирина быстро оглянулась – не слышит ли кто? Но Моисей уже потащил Вышебора в терем, девки под присмотром Яры ушли, унося остатки трапезы за дом, Радко стоял у конюшни, оглаживая вороного Бурана, – собирался ехать, чтобы договориться насчет отпевания Голицы. С ним же были Лещ и Бивой, которым надлежало перевезти тело кухарки, вот и обсуждали что-то. Даже Златиги не было – закрывал ворота в усадьбу после отъезда Добрыни. Так что рядом никого. И все же Мирина зашипела злым шепотом сквозь зубы:
– Ты что это себе позволяешь, ведун? Напраслину на меня возводишь? И уже не единожды. Думаешь, если Добрыня тебя главным назначил, то мои люди за меня не вступятся?
Озару на ее злость – тьфу.
– Вот на это погляди, хозяйка, – достал он из-за пазухи переданный Ярой резной колос с цветком. – Радко это сделал. И как мастерски! И тебе велел передать поделку через Тихона. Знаешь, на что это похоже?
Мирина разглядывала красивую резьбу подарка, угадывала его смысл, и щеки ее бледнели.
– Ага, вижу, намек поняла, – усмехнулся волхв. – Знаешь, когда подобное дарят? Это знак плодородия и цветения. На Ярилу такие поделки милым передают, а еще на Купалу ласкового или когда Даждьбога гуляют. Вот и тебе Радко такой подарок передал, но, как видишь, у меня он оказался. И подумал я: видать, сошлись вы любовно в один из таких праздников. Прикинул маленько – выходит, на Ярилу, в начале лета. Вот тогда ты и понесла от деверя пригожего. Срок-то у тебя по приметам и самочувствию как раз такой, что с Ярилы забеременеть могла. Полюбившись на зеленых травах и цветах. Так говорю? На это и намекал Радко, передавая тебе цацку резную. Да только не попал к тебе подарочек. Я перехватить успел.
Мирина горделиво вскинула подбородок. Смотрела своими невероятными очами, словно хотела пронзить синей молнией.
– Да Радко всегда мне поделки разные дарил, что с того? Нет мне дела до его подношений. А то, что ты сам себе надумал, меня не касается. Я дитя от мужа ношу, и ни в чем ты меня уличить не сможешь, язычник поганый.
И потопала в дом. А Озару и рассмеяться, и выругаться хотелось. Ох и лиса! Ее тут простушкой выставляют, но древлянка хитра, как все бабы этого племени коварного!
Однако, подумав о древлянских женщинах, Озар вспомнил и Яру. Совсем иной отклик вызывала вековуха светлая в его душе. Ее оберегать и защищать хотелось. Хотя… разве такая нуждается в защите? И с гульбища Озар увидел, как ключница ловко и быстро поймала злющего хозяйского гуся. Тот крыльями бил и щипался, но она раз – и ловко свернула огромной птице шею. Значит, похлебка наваристая будет к обеду, а то и жаркое с яблоками. Что Яра с готовкой управится не хуже Голицы, Озар не сомневался. Эта со всем справится так же легко, как и с гусем. С виду вроде хрупкая, а вон как действовать умеет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Задумался надолго Озар, так задумался, что, даже когда Златига к нему обращался, не заметил. А тот понял, что не до него сейчас. Привык уже, что, когда Озар сидит с закрытыми глазами в раздумье, лучше его не трогать. Это хорошо. Может, сообразит наконец что-то и завершится их дознание на Хоревице. И Златиге уже было неинтересно, кого волхв назовет головником перед Добрыней. Дружиннику домой хотелось, к жене, к дочери новорожденной. Волновался, как там у них?
Что сердце Златиги чуяло беду, стало ясно, когда к вечеру прибежал отрок с Копырева конца, сообщив, что сильный жар у жены дружинника. Повитуха сказала, что родильная горячка у Светланки. От этого многие бабы уходят за кромку. А то и ребеночек без матери погибнуть может. Люди поговаривают, что является за ослабленной после родовых мук бабой злой дух, называющийся Вещицей. Сорокой обращается и утягивает к себе того, кто слабее – либо мать, либо дитя. И тут без волховства умелого не обойтись.
Потому и кинулся Златига к Озару:
– Ты умелый кудесник, ты ведун, обученный всякому. Помоги же, отгони Вещицу от моих милых, спаси. А я за это… Все, что хочешь!..
Озар испытующе поглядел на Златигу. Светлые, чисто медовые глаза дружинника горели потаенным страхом, кривое лицо подергивалось. Озар же оставался спокоен, смотрел внимательно.
– Что это ты так заговорил, приятель? Пойди к своим попам христианским, пусть молятся, пусть взывают к тому, кого ты называешь Всевышним. А я тут оставаться должен.
У Златиги задрожали губы, он кинулся было к воротам, но вернулся.
– Вы, волхвы, лекари умелые, знаете травы и можете снадобья изготовлять. А попы лишь на небеса полагаться могут. Отзовется ли Всевышний, если молить его стану? Где он? Далеко. Да и кто я ему? А с тобой, ведун, мы вроде как ладили. Неужели откажешь? Не прогонишь Вещицу коварную, не изготовишь зелье помогающее…
Озар отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Вот такие они все – призвали чужого Распятого, а как припекло, так и волхвы понадобились. И если Озар поможет человеку Добрыни… Это хорошо для поддержки старой веры. Другое дело – как оставить усадьбу, где то и дело что-то происходит?
Но Радко первый поддержал Златигу:
– Поезжай с ним, Озар. Мы и без тебя тут управимся. Жили же как-то раньше. Или решил, что без твоего нагляда все тут передеремся?
Озар задумался, потом посмотрел на небо. Серое оно было, тучи заволокли солнце. Может, к ночи опять дождь польет. А все эти Колояровичи и их дворня… Радко прав, жили же они раньше дружно, ничего не случалось. Да и после того, как сам дядька князя тут побывал, неужто не угомонятся?
И ушел с Златигой. А в тереме Колояровичей все как будто перевели дух после их ухода. Исчезло напряжение, люди перестали приглядываться друг к дружке, общались приветливо, как и ранее, – никому не хотелось верить в то дурное, что, казалось, гнездилось тут от одного присутствия расспрашивающего всех подозрительного ведуна. А из кухни как ароматно пахло! Яра сделала жаркое из гуся с печеными яблоками и рассыпчатой кашей, чернавки крутились рядом, помогая ей. А когда за стол сели, перво-наперво помянули Голицу. Добрым словом помянули, как и полагается. Никто ничего дурного о ней теперь говорить не хотел.
– И зелена вина нам выстави, ключница, – потребовал Вышебор. – А то закрыла все закрома, ничего у тебя не выпросишь. Прикажи-ка ей, Мирина, голубушка. Надо же Голицу проводить тризновой чашей, как в старые добрые времена. Да и Тихона следует помянуть. Не одним же попам петь им свои восхваления вослед. Нам тоже есть чем помянуть ушедших за кромку.
