– Да-а, бардак, – констатировал Жомов. – Вот у меня во взводе все нормально. Если у бойцов возникают какие-нибудь проблемы, то они обращаются к командирам отделений. Те решают все сами, ну а если этого не получится, идут к Навину, и только он обсуждает положение со мной.
– Солдафон, – буркнул Попов, возвращаясь к своей баранине, но Сеня его не поддержал.
– Нет, Андрюша, Ваня умную мысль высказал, – проговорил он и повернулся к патриархам: – Эй, Моисей, иди-ка сюда!..
Старцы на время прервали выслушивание жалоб и подошли к моему хозяину. Тот без обиняков принялся учить патриархов, как лучше организовать управление всем этим табором, бесстыдно взяв за основу армейскую субординацию. Для нас Сеня ничего нового, конечно, не открыл, а вот Моисей с Аароном выслушивали его с выражением крайнего удивления на лицах.
Сенина идея ввести иерархию была, конечно, во всех отношениях хороша, но разве можно винить моего хозяина в том, что он и представить себе не мог, во что она выльется. Все-таки он лишь человек, и до проницательности настоящего пса ему, ой, как далеко. Поэтому мой Рабинович и не предположил, что для назначения руководителей наши кочевники в первую очередь решат установить точное число переселенцев. Считали до позднего вечера, естественно, отказавшись двигаться с места, и к закату выяснили, что из Египта с Моисеем ушло более трехсот тысяч человек. Вот я и говорю, что это вам не Лужники, и даже не аэродром в Тушино во время фестиваля.
Поначалу Сеня планировал установить для сынов Израиля четыре иерархические ступени. То есть тысячники, сотники, пятидесятники и десятники, по нисходящей. Название третьей ступени крайне не понравилось Аарону, и он для краткости предложил именовать пятидесятников «начальниками ровно половины людей из сотни евреев». Однако определить в сотне переселенцев соотношение людей и евреев никто не смог, поэтому утвердили первоначальное название. Ну, а когда выяснилось, что тысячников должно получиться более трех сотен и все они напрямую могут общаться с Моисеем, то ввели еще одну должность. Назвали ее «иерарх» и установили оному в подчинение сто тысяч аборигенов. Вот эти иерархи и получали прямой доступ к файлам… то бишь к общению с патриархами.
Не мудрствуя лукаво, Моисей назначил себя верховным правителем, Аарона – первосвященником, а иерархами поставил двух своих сыновей – Гирсама и Елиезера (блин, язык чуть не сломал!), а на последнюю, третью, вакантную должность под кулаком Жомова назначили Навина. На меньшие уступки Ваня бы просто не пошел. Ну а Иисус, получив такую власть, сразу принялся сколачивать из своих новых подчиненных регулярную армию. Нужно ли говорить, что на время перехода через пустыню подчинялась она исключительно омоновцу, а солдаты из его взвода тут же получили должности командиров полков?
По поводу назначения тысячников, сотников и прочих бригадиров спорили соплеменники Моисея очень долго. Каждая кандидатура обсуждалась на общем собрании, отвергалась и выдвигалась новая, только для того, чтобы вновь пройти весь путь по кругу. Может быть, евреи выбирали бы себе командиров не одну сотню лет, если бы в дело не вмешался мой Рабинович. Правда, не без помощи Нахора.
– Си-илушай, уважаемый, зачем женщина считаешь? – дернув за руку Сеню, поинтересовался перс. – У нас дома мужичина в доме хозяин. Он семью кормит, поит, он и говорит за нее! Пусть женщина одному мужичине плешь пироедает. Пилохо будет, и если она всех чужих мужиков клевать начинет. Висе равно баба без мужика жить не умеет!..
Вот уж не берусь утверждать, насколько Нахор был прав, но лично мне тут же после его слов припомнился один занимательный случай. Еще года два назад в нашем отделе служила следователем дряхлая старуха, которая, похоже, начинала работать еще при Феликсе Эдмундовиче (да-да, при том самом, чей памятник сейчас не знают, куда приткнуть!). Может быть, бабка когда-то и была хорошим сотрудником милиции, но при мне она представляла собой олицетворение ходячего маразма и была способна лишь на то, чтобы своим видом любого преступника до полусмерти запугать. Рецидивистам на ее вид, конечно, плевать хотелось, но любой новичок в преступном мире, попав к ней на допрос, тут же писал полное и чистосердечное признание. Только для того, чтобы его другому следователю передали.
Все бы ничего, и нашу соратницу Дзержинского так бы и держали в милиции для устрашения малолетних правонарушителей, но она, на свою беду, впала в старческое слабоумие и принялась допрашивать всех, кто ей на дороге попадался. Когда она Кобелеву допрос с пристрастием устроила прямо в коридоре, на глазах у остальных милиционеров, ее и решили в первый раз на пенсию отправить. Устроили торжественный вечер в честь ее увольнения из органов, надарили подарков и облегченно вздохнули. Только до утра, поскольку бабка о своей пенсии забыла и к восьми ноль-ноль на свое рабочее место приковыляла. А в ее кабинет только что новичка прямо из института определили. Представляете, что с ним было, когда бабка рано утром застала его у себя за столом?.. Правильно. Он в истерике сбежал из отдела и больше в органы не вернулся.
Так вот нашу «железную бабу», как ее в участке звали, раз шесть на пенсию провожали, и все без толку. Кобелев уже сам уволиться хотел, да мой Сеня его спас. Дело в том, что была у бабульки одна страсть – в какой бы кабинет ее ни переселяли, она повсюду таскала с собой портрет Ленина в полный рост. Ну а когда ее спрашивали (если кто-то, конечно, на такой рискованный шаг решался), зачем старушка Ильича с собой везде таскает, та совершенно серьезно отвечала: «А не могу я без присутствия настоящего мужчины работать!»
Оспорить последнюю часть этого утверждения никто не решался, зато мой Сеня сразу понял, что этот портрет – бабкино слабое место. Не стану утверждать, что Рабинович знал, к каким последствиям его действия приведут, но однажды, после того, как эта старая стерва МЕНЯ в своем кабинете полчаса допрашивала, а Сеня в это время один на задание ходил, он попросту взял и наклеил на портрет Ленина женское тело. Причем без купальника и с услужливо распахнутым пиджачком. Наша «железная баба», увидев это безобразие, надавала пощечин Кобелеву (я так и не понял, за что), а затем уволилась из органов и устроилась вахтером в женское общежитие. Сене туда вход сразу стал заказан, но он и не горевал. Главное, что «железной бабы» в отделе не стало. А студенток можно и на улице встретить…
Это я к тому рассказал, что есть еще на свете женщины, которые без мужиков жить не умеют. И, мужики, мой вам совет: держитесь от таких подальше. Честное слово, как кобель кобелю говорю!
Слышали такую поговорку: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается»? Так вот у меня не сказка, поэтому все происходит наоборот. Рассказывал я вам долго, а дело в это время делалось куда быстрее. Нахор во всю силу своего красноречия пытался убедить Рабиновича в правильности занимаемой им позиции.
– Ти посмотри, сколько шума и никакого дела, – от полноты чувств дергая себя за бороду, тараторил перс. – Думаешь, настоящий мужичина ситал бы так орать, и если бы и его баба не подзуживала? Ни-ет, уважаемий! От них все беды…
– Ну это ты, конечно, загнул, – вступился за любимый пол мой Рабинович. – Но делать действительно что-то надо. Иначе мы и до утра с места не сдвинемся. Моисей, Аарон, можно вас на минутку?
Дальше все пошло по накатанной колее. Сеня, как всегда, решил действовать крайне дипломатично и в первую очередь выяснил, какими правами пользовались женщины сынов израилевых на египетской земле. Оба старца удивленно вытаращили на него глаза. Моисей что-то невнятно промычал под нос, а Аарон со знанием дела перевел:
– Какие права? Мы и сами-то никаких прав там не имели, а что уж о женщинах говорить? И вообще, при чем тут женщины? Разве можно о таких вещах говорить, когда мы тут делами занимаемся?
– Именно о делах я и говорю, – терпеливо объяснил Сеня. Ну, тактичный, блин, как психиатр в беседе с буйно помешанным. – Значит, женщин вы в расчет не берете, на руководящие должности их не ставите, но участвовать в общей дискуссии им разрешено, при том уж, что вы все-таки не включили? – патриархи дружно кивнули головами, мой Рабинович широко ухмыльнулся и продолжил. – Конечно, наши женщины вам бы за такое положение дел кое-какие детородные органы пооткручивали, но ваше счастье, что сейчас не двадцать первый век. Короче, я предлагаю сделать так: слабый пол считать отдельной от мужчин частью общества. Раз голосовать они права не имеют, то и к дискуссии их не допускать. Но, – Сеня многозначительно поднял палец вверх, – нужно дать и женщинам возможность участвовать в политической жизни. Издайте закон, чтобы ни один мужчина не мог принимать решение, не посоветовавшись с женой, матерью или сестрой. Это и так практикуется, но, если вы официально за женщинами такое право закрепите, они вам даже удаление с собрания простят. И еще. Чтобы вашим дамам не обидно было за то, что их из политики выгнали, давайте-ка все эти выборы на хрен прекратим. Пусть старший начальник назначит младшего, и дело с концом.
