«Успокойся, — сказала она себе. — Это не „Новый горизонт“. Ты дома».
Но она в это не верила.
Ее кожа еще хранила прикосновения Кирана. Губы и подбородок слегка саднило в тех местах, где кожу натерла его щетина. Все ее мышцы ныли после этой сумасшедшей ночи. Она так много раз представляла себе это, она хотела, чтобы все было идеально. И оно почти таким и было — то, как внимательно он смотрел в ее глаза и на ее тело, как его пальцы скользили по ее коже, то, как он отводил пряди волос от ее лица. Но когда все закончилось, она не могла избавиться от чувства, что было возможно что-то еще, что-то большее, что могло расцвести между ними.
Но она сказала себе, что это придет со временем. Все не обязательно должно было произойти за одну ночь. И она забылась в прекрасном сне, засыпая в его руках.
Теперь же эта ночь казалась нереальной, словно она видела все это на экране. Одеваясь, она не чувствовала себя в своем теле. Она натянула пеньковые штаны Кирана и его рубашку. Она даже не потрудилась посмотреться в зеркало или причесаться. Босиком она пошла по коридорам, и металлический пол холодил ее ноги. Ее сердце, казалось, откачивало кровь от рук, ног, от мозга. Перед глазами плыли черные точки.
Центральный бункер был набит битком, там стоял гул от болтовни и смеха. Если девочки и были расстроены тем, что не обнаружили здесь своих родителей — или других взрослых, — то они также были очень счастливы снова вернуться домой к своим братьям, друзьям и любимым. И теперь, когда мальчики знали, что по крайней мере кто-то из их родителей жив и находится на «Новом горизонте», они тоже приободрились. Воздух комнаты был словно пропитан надеждой, но Уэверли казалось, что эта надежда — не для нее.
Она села в последнем ряду и смотрела на то, как Киран идет на трибуну. Он весь светился.
— Спасибо, что пришли, — сказал он, дожидаясь, пока все рассядутся. Его взгляд упал на Уэверли, и он улыбнулся ей, прежде чем продолжить. — Сначала я хочу поприветствовать девочек. Мы по вам очень, очень сильно скучали.
Раздались громкие согласные вопли, и Киран рассмеялся, жестом прося всех успокоиться.
— Около пяти месяцев назад, — начал он, — наше общество было разделено. Мальчики остались здесь, волнуясь о своих родителях и сестрах и боясь за себя. Девочек увезли жить с чужими людьми, и им пришлось испытать на себе непростительное насилие.
— Да что он об этом знает? — услышала Уэверли шепот через несколько рядов вперед. Это была Сара, которая, хмурясь, качала головой. Они посмотрели друг на друга, и Уэверли поняла, что они думают об одном и том же; зачем Киран все это затеял? Понимал ли он, что звучит совсем как Энн Мэтер?
— Когда судьба наносит вам такие ужасные удары, — продолжал он, — у вас есть две возможности. Вы либо сдаетесь, либо продолжаете бороться. Но вы не можете делать это в одиночку. Мы, люди, социальные существа. Мы все, оставшиеся здесь, нуждались друг в друге, пока ждали девочек. Нам нужно было найти способ объединиться, создать новое, более сильное общество. И мы это сделали. «Эмпирея» возродилась и стала полным жизни здоровым организмом. У нас есть свои испытания, свои проблемы, свои разбившиеся мечты и свои тайные печали, но мы знаем, что каждую неделю мы может оставить все это позади и прийти сюда. Мы вместе преломляем хлеб, мы разговариваем, и мы напоминаем друг другу о той цели, которая гораздо больше, чем наши незначительные планы и заботы.
Он оглядел аудиторию, и Уэверли вспомнился старый фильм про гордого, самоуверенного дирижера симфонического оркестра. Он смотрел на своих музыкантов таким же взглядом.
— За покровом звезд кроется чей-то замысел, и мы его исполняем, когда по течению времени плывем к будущему, где станем первыми поселенцами нового мира.
В комнате не раздавалось ни звука. «Он полностью завладел их вниманием», — подумала она. Даже старшие девочки слушали его очень внимательно.
— Мы не знаем, что может случиться завтра, — сказал Киран. — Мы уже научены, что это невозможно, не так ли? Мы так долго жили без всяких забот, мы думали, что так будет вечно. Но мы ошибались. За покровом туманности нас ждала угроза, которую мы не ожидали, и мы вернулись сюда израненными, в крови, почти умирающими. Но теперь мы понимаем, кто наши враги. И мы восторжествуем над ними. Откуда я это знаю? Как я могу быть уверенным, что мы отомстим за наших любимых? Я скажу вам, что я знаю в глубине своего сердца.
Он сделал паузу. Этот ораторский прием напомнил Уэверли об Энн Мэтер так сильно, что она чуть не застонала. «Это его талант, — поняла она. — Его дар». Все это время эта его способность была скрыта — эта странная способность заставлять людей верить, что он знает некую тайную истину, что только он может указать остальным путь. «Потому что только ему открыты замыслы Бога».
Это была опасная, жуткая ложь.
Тем более жуткая, что он верил в нее сам.
— То, что нам удалось сделать здесь, после всей боли и всех страданий, уникально, — сказал Киран. — Это словно блистающий свет в темной вселенной, зажженный Богом и горящий внутри нас. Те жертвы, которые мы принесли, та боль, которую мы претерпели, имели цель: показать нам самих себя.
Киран широко раскинул руки, как будто обнимая всех, кто сидел перед ним.
— Мы — новое поколение. С Божьей помощью мы превратим наш новый дом в страну изобилия. Мы откроем дорогу в богатый щедрый мир для тех миллионов, которые последуют за нами. Но прежде этого я обещаю вам: мы найдем наших родителей, мы отомстим тем, кто отнял их у нас, и мы станем победоносными создателями нашего нового мира, нашей Новой Земли, нашего нового дома!
Киран улыбнулся восторженным лицам, глядящим на него, сошел с трибуны и опустился на колени. Сложив руки под подбородком, он начал молиться.
Видя, что все собрание последовало примеру Кирана, Уэверли поднялась на ноги и, спотыкаясь, вышла из комнаты.
«Я допустила смерть Саманты, — думала она, прислонясь к стене в коридоре. — Я убила человека. Я бросила свою маму в тюрьме. И после всех этих мучений и боли я хотела наконец сбежать от Энн Мэтер и ее безумия. Но мне это не удалось».
КИРАН
Киран опустился на колени, радуясь, что проповедь была принята так хорошо. Ему пришлось отредактировать ее, вставив части про вернувшихся девочек, но и в таком виде она оказалась очень органичной. Как и всегда, он чувствовал, как от его имени говорит нечто большее, чем он сам, словно используя его, чтобы указать путь всем остальным.
После каждой проповеди его вера становилась все крепче.
Когда собрание опустилось на колени, он бросил взгляд в сторону Уэверли, но ее не было на месте. Неужели она ушла? Хотя ее отсутствие встревожило его, остаток службы прошел гладко, и под конец он воскликнул:
— Кто хочет поделиться с другими своей благодарностью?
Оказалось, что почти все собравшиеся хотят выразить свою благодарность за что-нибудь, так что служба затянулась еще надолго. Киран слушал терпеливо, как только умел, но его внимание постоянно отвлекал пустой стул Уэверли. Где она? И почему она ушла?
Может быть, ей стало нехорошо? У нее разболелась нога? Может быть, он чем-то ее рассердил? Но он знал, что в своей проповеди он не говорил ничего обидного или неправильного, так что дело не могло быть в этом.
Когда закончились последние молитвы, Киран начал пробиваться сквозь толпу, безуспешно высматривая Уэверли. Какие-то малыши схватили его за руки и стали благодарить. Маленькая Серафина Мбеве с обожанием обняла его ноги, но ему так не терпелось уйти, что он чуть не упал, пытаясь высвободиться.
Он побежал по коридорам в свои комнаты, но Уэверли там не было. Он сел, снова встал. Наконец, успев последовательно почувствовать себя глупым, растерянным, обиженным и бесполезным, он понял, куда она пошла: домой.
Он одним махом пролетел два лестничных пролета, ведущих к участку ее семьи.
Дверь в их квартиру была открыта, и он обнаружил ее сидящей на полу кухни. Она плакала. На полу валялись гнилые почерневшие овощи, а на столе лежал большой кусок покрытого зеленой плесенью хлеба.
— Уэверли, — позвал он, сбитый с толку.
— Уходи. Пожалуйста, — сказала она. Она не смотрела на него.
Он нагнулся и положил ей руку на колено.
— Что не так?
— Все! — простонала она, прислоняясь к тумбочке.
— Скажи мне.
— Нет, Киран, — сказала она, отталкивая его. Он сопротивлялся, а она была все еще слишком слаба, чтобы справиться с ним, поэтому она сдалась и сжалась в комочек.
— Я никуда не уйду, пока ты не объяснишь мне, что произошло, — сказал он. — В чем дело?
