— Все ведь закончилось. Ищи себе нового жеребчика, нового жиголо, ладненько?
— Ты что, действительно так думаешь обо всем том, что у нас было, Брэнт? На самом деле?
Она уже не кричала, ее голос неожиданно осекся.
— А разве нет? Ты что, думала, что я хочу, чтобы ты стала моей матерью, а я — твоим сыном? М-да, может, так оно и было? Да, точно, именно так, мне была нужна мать, а тебе… да, а тебе-то кто нужен был, Сил? Какой-нибудь молоднячок, чтобы без устали трахал тебя? А, ладно, какая разница? Прости Сил, мне ведь еще есть чему поучиться, а ты уже научила меня всему, что знаешь сама.
Он стоял, прислонившись к косяку входной двери. Он не пустил ее на порог своей квартиры; дверь за ним приоткрылась чуть шире, из-за нее недовольно выглянула девушка. Силвия знала ее — это была восходящая французская «кинозвездочка», которой она когда-то помогла получить роль в фильме, где играла сама.
— Шери, я замерзла одна в постели!
Что-то в изменившемся выражении лица Силвии, ее неожиданно упавший голос заставили его почти что инстинктивно протянуть к ней руку. Нужно ли было так жестоко расправляться с ней? Почему он вдруг почувствовал, будто бы безжалостно высек ее кнутом?
— Сил…
— Ни… ничего, Брэнт. Мне ужасно жаль. Все правильно, теперь я, кажется, поняла. Обещаю, больше я тебя не потревожу.
Она быстро повернулась и побежала вниз по ступеням лестницы, заполнив пустоту подъезда гулом своих каблучков. Почему она вечно носит туфли с этими безобразно высокими каблуками? Нерешительно он было двинулся вслед за ней, но сзади его крепко схватила новая «шери», впившись своими длинными ногтями в бедра. Хмыкнув, он вернулся в квартиру. Его новая любовница была свежей, очень молодой, необузданной и уже многоопытной самкой — он еще не насытился ею.
В квартире раздавался приглушенный мягкий гул кондиционера, когда они, обнаженные, в страстной истоме мяли постель. Толстые звуконепроницаемые стены создавали иллюзию пребывания в коконе любовных наслаждений, жаркого дыхания, приглушенных вскриков, обрывков слов…
Напротив дома, на улице, залитой солнцем, Силвия, не издав ни единого звука, погибла под колесами такси, вылетевшего из-за угла как раз в тот момент, когда она выбежала из подъезда, не в силах остановиться. Она умерла в считанные минуты; «скорая помощь», примчаъшаяся через некоторое время, огласив улицу визгом тормозов, увезла ее изуродованное тело. Брэнт узнал об этом только на следующий день.
Несколько недель спустя, когда кошмары, поселившиеся в нем, захватили его настолько, что никакими излишествами, которыми он упорно истязал свое тело, их нельзя было прогнать, Брэнт Ньюком отправился «домой». Ему было всего лишь двадцать. Ему казалось, что он пережил все, что было возможно; надо было заняться чем-нибудь таким, что отучило бы его думать.
Он поступил на службу в ВВС, потому что его всегда захватывал дух борьбы с неизведанным, получил офицерский чин и прошел курс обучения летчиков-истребителей. После окончания учебы он незамедлительно подал рапорт, чтобы его направили добровольцем во Вьетнам; там он прослужил два года, летал на скоростных истребителях как раз в период наибольшего обострения боевых действий. Погибнуть в бою ему не удалось, хотя он старался изо всех сил, вызываясь на самые безнадежные боевые задания. Он вернулся в Штаты, уволился из авиации и снова стал свободным гражданским человеком. Освободившись от монотонности, являвшейся сутью армейского существования в перерывах между боевыми вылетами, он теперь задался целью освободиться от своих кошмаров и своих демонов — вечных спутников его души. Он углубился в самоанализ.
— Ты любил ее. Почему же ты боишься даже признаться в этом?
— Какого черта ты зациклился на этом? Я-то думал, что психиатр не должен диктовать своему пациенту, что ему думать. Нет, я не любил ее. Господи Иисусе, да никого я никогда не любил! Но она была у меня первой, вот в чем все дело.
— Да ну, дело не только в этом. Она же была твоей тетушкой, сестрой твоей матери. Ради нее ты рисковал церковным проклятием. К тому же она была единственной женщиной, единственным существом на этом свете, в котором ты нуждался, разве нет? Почему же сейчас тебе стыдно признаться передо мной в том, в чем уже признался под гипнозом? Потому что она была старше тебя? Или из-за глубоко запрятанного внутрь твоей души морального кодекса, может, так? Потому что это было кровосмешением?
— Ничего себе! Да ты знаешь, как это смехотворно звучит, знаешь? Да ладно тебе! Кровосмешение, дерьмо-то какое! Да ведь Сил была всего лишь моей теткой. Господи! Вот поэтому я вроде бы воспринимал ее как мать, но потом — нет, ни разу у меня не возникло ни на секунду ни малейшей мыслишки о кровосмешении, инцесте. Она была женщиной. Шикарной, соблазнительной, но чертовски увлекающейся. Вот и все.
— Хм, разве? Ну а как насчет тех предыдущих лет, когда ты не смотрел на нее глазами мужчины. Эти ее приезды, открытки, подарочки. Тогда ты был маленьким «мальчиком, и ты ее любил. Разве она не была единственным человеком, кому ты на самом деле был небезразличен? Да и потом тоже, разве этого между вами не осталось?
— Черт тебя подери, что же ты этим хочешь сказать? А, да, вот что, знаю. Что Сил любила меня таким, какой я есть на самом деле. А для других главное — это мои деньги и моя известность как сильного самца, лучшего наездника.
— Вот-вот. Хоть кто-нибудь походил на нее? Находилась когда — нибудь хоть одна женщина, ну, или вообще холь кто-нибудь, если на то пошло, кому бы ты смог отдать частичку самого себя? Силвия была единственной женщиной, кому ты отдавал себя без остатка, с кем ты всегда был самим собой, разве не так? Мне кажется, другими ты только пользовался…
— Ты неподражаем, ты знаешь об этом? Знаешь почему я тебе плачу так до черта много денег, да еще прихожу вновь и вновь. Но нет, что это значит на самом деле быть самим собой? Л ты не задумывался, что я вообще не бываю самим собой?
— Очень театрально, Брэнт. Но давай вернемся к Силвии.
— У, чертова Силвия! К черту, к черту ее! Будь она проклята, что умерла!
— А!
Хотя психотерапевт не изгнал призрака Силвии из души Брэнта, он все-таки научил его смиряться с тем, что произошло в его жизни, более того, смиряться со своей сущностью. Никаких самоистязаний, никаких сожалений о прошлом, Брзнт Ньюком. Когда что-нибудь начинало подтачивать его изнутри, он научился извлекать это нечто на свое собственное обозрение и объективно анализировать, чем бы оно ни было. Он даже научился думать о Силвии без той острой боли, что была раньше, без того острого чувства вины перед ней. Бедняжечка, черт ее возьми, любимая Сил! Да знает ли она, где бы она сейчас ни обитала, что, умерев, она навеки приковала его к себе?
