Анна возмущенно смотрела на брата.
— Кажется, ты снова собираешься заняться сватовством, Реджи? Ты забыл, что Лизбет ушла из дому из-за твоего вмешательства? Надеюсь, ты не повторишь той же ошибки с ее дочерью!
Реджинальд невинно взглянул на нее, моргая редкими ресницами.
— Я только хотел ввести свою внучку в общество и найти ей подходящего мужа. Ты же не станешь возражать против этого?
Зная, что возражать брату бесполезно, Анна оставила его одного и поднялась наверх. Перед комнатой племянницы она задержалась и прислушалась. За дверью стояла хрупкая тишина.
В своей гостиной Анна подошла к изящному письменному столу. Усевшись в обитое бархатом кресло, она извлекла из ящика чистый лист бумаги и долго сидела в раздумье, теребя перо. Только что она ругала Реджи за его попытку самовольно устроить жизнь племянницы, но план, который пришел ей в голову, был еще более дерзким и своевольным. И даже опасным…
Успокоившись, Анна глубоко вздохнула и, обмакнув перо в чернила, написала: «Дорогой сэр…»
28
Мужчины его боялись и сторонились. Женщины страстно хотели и одаривали бесстыдными, зазывными взглядами. Их лица мрачнели от неудовлетворенного вожделения и обиды. Они не привыкли, чтобы их бесцеремонно сталкивали с колен, тем более что они готовы были спать с ним бесплатно. Некоторые считали его сумасшедшим, но никто не осмеливался говорить об этом вслух, опасаясь пробудить в нем дьявола.
Он появлялся в одном из мексиканских баров каждый день после полудня и проходил в своем развевающемся шерстяном пончо к столику, который никто не осмеливался занимать. Прислушиваясь к ленивому бренчанию гитары, он просиживал там часами со стаканом виски, который небрежно крутил в длинных пальцах. К вечеру на столе вместо стакана появлялась целая бутылка. Он пил молча и никого к себе не подпускал.
Сначала к нему подходили мексиканцы, американцы, европейцы. Среди них были богатые и влиятельные люди. Их руки украшали дорогие перстни, а языки так и сыпали лживыми обещаниями. Он прогонял их всех. Потому что его нельзя было купить за деньги, будь то доллары, песо или золото. Его ружье больше не продавалось тем, кто хотел расправиться со своими врагами чужими руками. Теперь оно принадлежало ему одному.
Он всегда усаживался лицом к двери. Говорили, что он избегает нападения сзади. Что когда-нибудь появится тот, кто заставит его убраться отсюда. Женщины уверяли, что он ждет смерти, даже жаждет ее, как влюбленный мужчина жаждет прекрасную женщину, заранее зная, что она погубит его жизнь.
Однажды жарким субботним вечером Билли, как всегда, сидел, прислонившись спиной к стене, и мечтал о том, что вот-вот в бар ворвется Эсмеральда. На этот раз он сам попросит ее выстрелить ему в самое сердце, чтобы не умирать долго и мучительно.
Сквозь шумную пьяную толпу протиснулась одна из проституток, броская черноглазая красотка, и, подойдя к столу, наклонилась к Билли, бесстыдно выставив напоказ полные груди. Билли поднял на нее вопросительный взгляд.
— Здесь, у стойки, один человек, — сказала она. — Он ищет тебя.
Билли даже глазом не повел, только передвинул сигару в угол рта.
— Скажи ему, что меня нет. Не желаю никого видеть.
Никакого другого ответа она и не ожидала.
— Еще виски? — предложила красавица, коснувшись пальцем горлышка уже опустевшей бутылки, зажатой у него в руке.
Он искоса посмотрел на нее. Она знала ответ и на этот вопрос и спрашивала, только чтобы задержаться хоть немного дольше. Ее черные, блестящие, как вороново крыло, волосы задели его лицо, когда она потянулась через стол за бутылкой.
— Виски не поможет тебе забыть ее, — страстно шепнула она, облизав пухлые губы, — а вот я могу помочь.
Скользнув рукой под стол, она стала нежно поглаживать его бедро. Билли лениво убрал ее руку и поглядел на нее с мрачной усмешкой.
— Спасибо, сеньорита, но я никогда не вынимаю оружие, если не собираюсь пустить его в ход.
Ощетинившись, девица сердито откинула назад длинные волосы и стала пробираться назад, к стойке.
Покуривая, Билли снова погрузился в глубокое раздумье. Девица ошибалась, как и многие. Он пил не для того, чтобы забыть. Просто алкоголь мог хоть немного развеять тоску, которая терзала его все это время. Когда по утрам Билли выгонял овец на пастбище, ослепительное солнце делало эту тоску еще более невыносимой, и тогда он молил темноту как можно скорее спуститься на землю. Порой он старался успокаивать себя тем, что и тоска когда-нибудь уймется и он забудет Эсмеральду. Забудет эту необыкновенную отважную девушку, которая не испугалась его матери. Забудет ее трогательную доверчивость, с которой она отдалась ему. Забудет бледное, испуганное лицо в тот миг, когда он так грубо отказался от нее.
Но кое-что он все же оставит для воспоминаний. Ее нежную улыбку, смягчившую надменное выражение лица, когда она открыла ему дверь в тот незабываемый день в Джулали. Вкус ее сладостных поцелуев и ощущение гибкого девственного тела в его объятиях…
На столе появилась бутылка виски. Не поднимая глаз Билли бросил банкноту через стол. Она вернулась к нему, как осенний листок, гонимый ветром.
— Придержи свои деньги, парень. Сегодня вечером плачу я.
Билли поднял глаза. У стола стоял шериф Макгир.
— Боже, Уильям, ты чертовски плохо выглядишь! — воскликнул Дрю, усаживаясь напротив.
Сам он, несмотря на адскую жару, был похож на новенькую хрустящую банкноту в своем новом двубортном жилете, начищенных до блеска сапогах и широкополой шляпе.
Настороженно глядя на друга, Билли потер заросшую щетиной щеку.
— Ты шел через всю Мексику, чтобы сказать мне об этом?
— Если хочешь знать, я пришел сделать тебе предложение.
— Извини, Дрю, не понимаю, о чем ты.
Билли потянулся в бутылке, но вместо нее обнаружил тарелку с горячей едой — пестрые бобы и еще что-то, очень аппетитно пахнущее и завернутое в кукурузную лепешку. Он не мог оторвать глаз от тарелки, только сейчас осознав, что очень голоден. Ни слова не говоря, он схватил вилку и начал расправляться с едой.
Дрю довольно наблюдал, как он ест, и тоже не проронил ни слова, пока тарелка не опустела.
Билли кинул на товарища хмурый взгляд.
— Мне казалось, ты собирался угостить меня выпивкой.
— Верно, — сказал Дрю и щелкнул пальцами, подзывая черноволосую девицу.
Та подошла, вызывающе виляя бедрами, и грохнула на стол большую глиняную бутыль. Билли жадно отхлебнул из нее, но тут же выплюнул жидкость на пол.
— Это же вода! — возмутился он.
— Ну да! А если хочешь чего-нибудь покрепче, заказывай сам.
Билли вскочил на ноги. Он презирал Дрю за жалость к нему и себя за то, что вызывал эту жалость.
