— Вот и отлично. Я переживала, что там кто-то живет сейчас. Не можешь сдать мне комнату, а то тут… Ну, в общем, нужно очень…
Долгая напряженная пауза свидетельствует, что я затронула какую-то неприятную тему.
— Нет, — отчаянным совсем тоном говорит Сонечка. — Я ее не сдаю. Знаешь, другому бы кому соврала. Сказала бы, что там родственники живут, или что нет той комнаты уже, но… Тебе скажу правду. Я там встречаюсь с одним человеком. Он музыкант. Совсем юный и его жалко. Подошел и говорит: «Хотите быть моей музой?» Я согласилась и мне понравилось… Он талантливый очень и обязательно прорвется, и… — Сонечка переводит дыхание и добавляет страшным шепотом: — Теперь ты вправе меня загубить, рассказав Павлуше все! Но ты — это же ты — ты никогда не сделаешь этого… И потом, моя комната совсем не так близко от метро, как ты думаешь. Твоя — ближе… Про музыканта я тебе при встрече лучше расскажу, не доверяю телефону. А про Павлушу… Слушай, когда мы увидимся?
Она даже не спросила, что заставило меня искать жилье. Впрочем, это логично. Почему Сонечка должна задумываться о моих проблемах… Шабутная, веселая, одержимая то замужеством, то приемным ребенком, то начинающим музыкантом, которого жалко…
Наврала с три короба о прекрасном настроении и богатых планах. Пообещала созвониться-встретится, поахала над Павлушиной юностью, посмеялась над Сонечкиными волнениями… И испытала искреннее облегчение, положив-таки трубку…
А поэзии, значит, для нее больше не существует? Не жизнь меняет людей, люди — жизнь. И потому очень-очень грустно, когда тот, кто мог сделать мир лучше, сдался и спрятался за стеной эгоизма…
— Что-то не так? — Волкова, бестактно — не из невоспитанности, а от беспокойства — стояла все время разговора над моей душой. — Не вышло?
— Просто у подруги комнату уже снимают… Не переживайте, у меня много подруг!
Говорю, а на душе паршиво так, словно с кем-то важным расстаюсь. Всю жизнь соседей элементами квартирной мебели почитала, а тут в сентиментальность ударилась.
— Давай уж по-мирному разъедемся. — в такт моим мыслям опомнилась Волкова. — А тортик? Так будем друг к другу в гости ходить… — она уже добилась своего, и теперь устраняет последствия. — Я что-то нервная последнее время, ты уж не серчай, — подлизывается.
И тут, чувствую — не нужны мне уже ее подлизывания. Всем хороша баба, да мало того, что своего никогда не упустит — это черта простительная, — так еще и предсказать нельзя, что из твоего ей в следующий раз своим покажется.
— Пойду я. Дел много!
Ой, Димка, Димка, Димочка. Мир рушится! Иду иудой в свою комнату, глажу стены, заглаживая вину вместе с рельефом на обоинах.
А может, я просто ленива стала? Хлопотно это — поиски нового гнезда, переезд, привыкание. Вот и придумываю себе затаенную любовь к конкретной недвижимости. Ладно. Позже разберусь. Тогда же поисками нового пристанища на ближайшие два года озабочусь. А пока — банный день, уборка и прочие давно забытые прелести стационарного проживания. Ты как думаешь?
«Разыщи Артура! Разыщи Артура!» — почерком Димки сообщает моя стенка в ответ. Сползаю по ней медленно.
Не от страха, не от удивления — привыкла уже. Просто как-то жалко себя вдруг сделалось. И работу надо искать, и Артура и жилье новое. И психоаналитика хорошего, чтоб от тебя, Димка, вылечиться. Прямо будто не человек я, а сыскное агентство. Зачем вылечиваться? Да это я шучу так, не заморачивайся.
Ты это, кстати, очень хорошо придумал. Спасибо! Ведь и правда, раз Артур в бегах, то жилье в Москве ему пока не потребуется. Разыщу, арендую, за квартирой поухаживаю…
Объективный взгляд
Сидит на ковре, разбитая, измученная… Оглядывается в панике, словно со всех сторон действительно с укором глядят преданные ею стены комнаты. Нашла зацепку для очередного трагизма, теперь себя накручивает.
Она как кошка привыкает к месту, как собака — к людям… Сплошь инстинкты и нет уже ничего осознанного, человеческого.
* * *
Волкову, Сонечку и Свинтуса обвиняла в эгоизме, а сама докатилась до такого, что и сказать, Дим, стыдно. Знаешь, где нахожусь сейчас? В чужом доме, как последняя воришка. Удивлен?
Вторжение в чужую жизнь всегда было противно мне. Что же сейчас делается? Обыск санкционирован и инсценирован Геннадием, а я послушным механическим роботом, выполняю чужие планы. А ведь поначалу совестилась, отказывалась. Ты же не осуждаешь? Понимаешь, разделяешь, правда же? Иногда на показ пасть «ниже некуда», значительно полезней для общего дела, чем открыто парить в мечтах о справедливости… Димка, ты же видел это?
Едва весть о необходимости предать свою комнату утряслась в голове, как захлестнуло новое разбирательство. Они пришли без договоренности и предупреждения, улыбались резиново, как благодетели в детдоме, через который деньги отмывают: брезгливо поеживаясь, но старательно демонстрируя радушие.
— Здравствуй, Мариночка! — это Геннадий, первым перешагнувший порог. Догадалась бы, дверь не открыла бы. А так бросилась, едва заслышав трель дверного звонка, как на встречу праздника. Подумала даже, доверчивая, что-то вроде: «Не все еще по своим жизням разбрелись, кому-то я еще нужна, кто-то помнит еще…» Тем глупее себя чувствовала, разочаровываясь.
— Это Миша, — Рыбка представил хрупкого молодого человека, удивительно похожего на Артура, довольно почтительно. — Он твой временный телохранитель.
— Кто? — пригласила, естественно, всех в комнату. — Мне душеприказчик требуется, а вы телохранителя подсовываете.
— Зачем душеприказчик, стряслось что-то? — Рыбка так самодовольно ухмыльнулся, что на какой-то момент я даже, грешным делом, подумала, будто историю эту с переселением он самолично подстроил. О чем ему тут же и заявила. Странное у нас с Рыбкой в последнее время общение: как какую гадость друг про друга думаем, так тут же в глаза и говорим. А хорошее — умалчиваем даже от самих себя. Как в лучших психологических описаниях. Явные враги, стало быть.
— Ну, ты, я смотрю, совсем рехнулась, — мило заявляет мой гость. — И зачем мне, скажи, тебя жилья лишать? Какая в этом выгода? Вот если б ты отказалась сотрудничать, тогда, может, и наказал бы тебя. В педагогических целях. А так…
Тоже мне, Макаренко!!!
— Ты партнеров себе по внешнему виду, что ли подбираешь? — не удерживаюсь от колкости, когда Миша робко поинтересовался, где можно помыть руки, и, прихватив по дороге мой стульчак, отправился по делам.
— Среди женщин — да, — ответил Рыбка, подмигивая, — Среди мужчин — по навыкам. Ты тоже заметила, что он на наш объект смахивает?
Вот так вот! Был всю жизнь Артуром, и водку с Рыбкой вместе пил литрами, и под обстрел пронырливых журналистов первым выскочить не боялся, а сейчас обезличен, преследуем, и даже по имени тебя здесь не зовут больше. Объектом стал. Поделом, конечно, но все-таки…
— А никак нельзя без Миши обойтись, — спросила, впрочем, без особой надежды. — Я себя под колпаком не уютно чувствую…
— А я, когда ты без наблюдателя шляешься, переживаю. Я старше, мои нервы надо больше беречь… Ты барышня не глупая. Понимать должна, что у меня в тебе прямой интерес. Там в поезде, ты могла и скандалить и открещиваться. Сейчас же, ни о чем тебя не прошу, ничего делать не заставляю. Живи себе, как живется, только мелькая почаще в местах, о которых Артур знает… Мишу я тебе представил, чтоб не пугалась. Он вообще мальчик незаметный, но ты ж глазастая. Заметишь слежку — панику не поднимай — свои следят…
Миша вернулся из коридора сияющий, и мне подумалось даже, что не прилично так открыто свое облегчение от пикантных нужд демонстрировать…
— Коридоры и общие площади обыскал! — доложился Миша, и оправдавшись, и наоборот одновременно. — Никаких чужих жучков в доме не обнаружено!
А свои, значит, уже есть! Вот бухгалтера обрадуются…
— Странно, объект мне все уши прожужжал своими шпионскими способностями. Все клялся, что Бесфамильная у него вся, как на ладони, и каждый шаг ее отслеживается. И тут врал, что ли?
Я умница, бешенство в себе подавила, протестовать не стала, сидела, играясь в покладистость.
— Вот тебе ключи от квартиры, — Рыбка продолжил командование. — Официально разрешить не могу, но, коли хочешь, можешь пожить там в свое удовольствие.
— В какой квартире? Ты о чем?
Вместо человеческого ответа, Рыбка назвал адрес. Оказалось, от квартиры Артура ключи. Оказалось, Рыбка считает, что если я начну активность в поисках изображать, Артур это заметит и предпримет ответные шаги.
— Не стану я! — вслух еще сопротивляюсь, а про себя думаю о выгоде мероприятия.
Нет, нет, Димка, жить там без разрешения хоязина, естественно, не стану. Просто ты же, Димочка, сам Артура найти хочешь. Значит, нам с тобой, сейчас любая информация о нем нужна. А дома у него ее столько найти можно. Вот, например, что он там о своем американском друге говорил? Сюжет помню, а факты — нет. Телефонную бы книжку с его номером разыскать или еще какое сведетельство. Ведь не зря Артур в последнюю встречу об этом друге вспоминал, ведь не зря я эту тему сокрыла от допрашивателей… Может, наш беглец в Америку к другу подался?
