Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный
Волны, плеснувшей в берег дальний,
Как звук ночной в лесу глухом.
Оно на памятном листке
Оставит мертвый след, подобный
Узору надписи надгробной
На непонятном языке.
Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я.
Любовь Пушкина к Собаньской, их взаимоотношения в зиму 1829/30 года и их отражение в творчестве поэта — тема, возникшая в пушкиноведении сравнительно недавно, в тридцатые годы, и еще очень далекая от завершения. Здесь много еще неразгаданных тайн. В особенности это относится к дошедшим до нас черновикам двух писем Пушкина, написанных в Петербурге и адресованных Собаньской 2 февраля 1830 года. В этом отношении, как мы увидим, записки Собаньской и письма к ней княгини Голицыной приобретают неожиданный интерес.
Обращаясь к Собаньской, Пушкин скрывает имя адресата: «Дорогая Элленора, позвольте мне называть Вас этим именем». И несмотря на установленную Т. Г. Цявловской атрибуцию писем, и сейчас еще ее иногда подвергают сомнению. Один из фрагментов этих писем до сих пор вызывал даже текстологический вопрос. Пушкин писал Собаньской: «Рано или поздно мне придется все бросить и пасть к Вашим ногам. Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму (?). Там я смогу совершать паломничества, бродить вокруг Вашего дома, встречать Вас, мельком Вас видеть…» (подлинник по-французски). В академическом издании русского перевода после слов «клочок земли в Крыму» стоит знак вопроса, так как в рукописи слово написано неразборчиво. Еще только исследуя письма Пушкина и не зная о том, что они адресованы Собаньской, Т. Г. Цявловская писала: «По слову Крым Пушкиным написано другое слово, до сих пор никем не прочитанное… По-видимому, здесь стоит название какого-нибудь крымского поселка или имения. Если удастся прочесть это название имения, то может подвинуться и вопрос о том, кто была его обитательница». И даже установив атрибуцию писем и их датировку, Т. Г. Цявловская писала позже: «В статье моей… в „Звеньях“, 1933, № 2, это слово прочитано как Crimèe. В настоящее время я сомневаюсь в этом чересчур смелом чтении».
Совершенно неожиданно ответ на эти вопросы дают записки Собаньской и письма княгини Анны Сергеевны Голицыной. Вот перевод только некоторых выбранных мною фрагментов писем А. С. Голицыной. Читателю мой выбор станет понятен из дальнейшего.
Первое письмо Голицыной датировано 2 октября 1830 года и отправлено Собаньской из Кореиза в Одессу. Надпись на конверте по-русски: «В Одессу, в доме господина Ризнич». Следовательно, Собаньская к этому времени вернулась из Петербурга в Одессу и остановилась, по-видимому, в том самом доме Ивана Степановича Ризнича на Херсонской улице, где Пушкин встречался с Амалией Ризнич в 1823–1824 годах. Вигель свидетельствует, что Собаньская «высватала меньшую сестру свою (Паулину Ржевусскую) за одного весьма богатого, любезного и образованного негоцианта Ивана Ризнича, который в угождение ей давал пышные обеды, что составляло ей другой дом, где она принимала свое общество». Именно в этот дом и адресовано письмо Голицыной. Княгиня пишет: «От Вас нет ни слова после Вашего последнего письмеца из Симферополя. Откуда это молчание? Мы сперва боялись за Ваше здоровье, но потом красивый драгунский офицер нас успокоил. Он сказал нам: „Я имел честь встретить г-жу Собаньскую на прогулке у оперы“, — и прибавил, что Вы уже отъезжаете. Я должна Вам признаться, что мы верны нашим обещаниям. Каждый день мы читаем Святое Писание и думаем о Вас. Я говорю себе каждый раз: „Господи, помилуй ее, помилуй нас, прости ее и прости нас“. Мы провели день в Кучуке и Ореанде с Шепиловым и Кебахом, садовником Алупки. Надеюсь, что здесь Вам понравится».
Второе письмо Голицыной, датированное 13 ноября 1830 года, отправлено Собаньской по тому же адресу: в Одессу, в дом Ризнич. И даты, и содержание писем говорят о том, что за время между вторым и первым письмом Собаньская успела приехать в Крым и уехать обратно в Одессу. Во втором письме Голицына пишет: «Мы занимаемся Вашей маленькой Ореандой. Ашер по Вашему желанию посадит там деревья. Сообщите мне, пожалуйста, адрес Витта. Нам надо многое ему написать об Ореанде». Видимо, Ашер — имя управляющего. Из письма Голицыной следует, что для Витта и Собаньской благоустраивают Ореанду, строят дом или небольшое поместье. Это видно и из более поздних писем Голицыной, в которых она обеспокоена тем, что Витт не присылает денег для этих работ. Письмо, датированное 12 июля 1831 года, послано Собаньской в Дрезден. Витт участвует в подавлении польского восстания, а Собаньская по его поручению следит за польской эмиграцией в Дрездене.
Голицына пишет: «Благодаря Ореанде и Ашеру мы получили известие о Вас. Как наши сердца жаждали этого известия! Мне тягостно, что граф В. не пишет и что Вы, мадам, не отвечаете, деньги не приходят, а Ашер слишком добр и доверчив. Я ему советовала отпустить большинство рабочих и оставить только трех-четырех, чтобы заниматься виноградником. Оплачивать и кормить сотню рабочих в этом году ему не под силу, слишком дорого. Я не могу добиться от Ашера, чтобы он их отпустил и остановил работы. Я сержусь на него, потому что я люблю его и вижу, как он наивен и слеп. Я вижу, какие невзгоды он себе готовит… Вы не представляете себе всего, что здесь сделано, — скалы, которые снесли, земля, которую выкопали, всех бесчисленных трудностей, которые Ашер преодолел… Ашер ничего не желает слушать, уехал в Ореанду и Симферополь. Когда он вернется, мы, как Вы хотите, проверим счета. Смерть великого князя Константина меня очень огорчила. Я его любила, зная его душу и сердце…» Последняя фраза письма напоминает нам, что муж княгини (с которым она жила «в разъезде»), князь Иван Александрович Голицын, был адъютантом Константина Павловича.
Вот письмо Голицыной, отправленное Собаньской из Кореиза в Дрезден 22 августа 1831 года. Польское восстание подавлено, через неделю Витт будет назначен военным губернатором покоренной Варшавы. Голицына пишет: «Я создала для Вас уголок в Ореанде, думаю, он будет любим Вами и Констанцией (дочь Собаньской от первого брака). Здесь говорят, что маршал Паскевич скоро окончит эту жестокую и ужасную войну. Работаем над Вашим домом. Надеемся, что он понравится Вам и Вашему дорогому графу. Вам нужна ласка, и я собрала для Вас коллекцию полированных камней. Нет ни одного дня, когда я бы Вами не занималась…»
Примерно через месяц, 26 сентября 1831 года, Голицына пишет Собаньской из Кореиза: «Вы успокаиваетесь. Вашу душу покидает страх, происходит успокоение. Я молюсь за Вас. Что делают Ваши друзья в Петербурге? Дело, которое, казалось бы, больше всего должно интересовать Витта, кажется, забыто. Мне хотелось бы, чтобы оно окончилось; это гораздо важнее для Констанции, чем для Вас. Но пусть будет не наша, а Господня воля». Не ясно, на какие события в жизни Собаньской откликается это письмо. Трудно предположить, чтобы Собаньская делилась с Голицыной своими неприятностями в Дрездене и вообще сообщала ей подробности своей секретной миссии в Польше. Во всяком случае, обсуждаемое дело, которое, «кажется, забыто», никак не связано со строительством дома для Собаньской в Ореанде. Это видно хотя бы из письма Голицыной, посланного Собаньской в Варшаву из Кореиза в феврале 1833 года. Голицына выражает радость по поводу замужества Констанции и далее пишет: «Ореанда стала культурнее, она Вас ждет, соседи тоже были бы рады Вас увидеть. Когда Вы будете писать любимой дочери, скажите ей, что у моря живут два любящих ее сердца». «Два любящих сердца», как ясно из писем, — сама Голицына и ее управляющий Ашер.
