— Обещаю.
— Она писала анонимные письма. Я получила одно такое.
Сердце Урсулы дернулось в груди.
— Откуда вы знаете? — быстро спросила она.
— Потому что мое письмо было отпечатано на машинке Грейс Уиллисон, а я накануне вечером видела, как Мэгги печатает. Дверь офиса была приоткрыта. Мэгги не знала, что я ее вижу.
— А о чем там говорилось?
— Да так, про одного человека, который в меня влюблен. Собственно, это один продюсер с телевидения. Хотел развестись с женой и увезти меня. Это наделало в больнице кучу шума, все мне завидовали. Отчасти поэтому я и уехала оттуда. На самом деле, захоти я только, могу в любую минуту к нему уйти.
— А Мэгги откуда узнала?
— Она ведь была медсестрой. Наверное, водила знакомство с кем-нибудь из персонала моей прошлой больницы. Мэгги отлично умела все про всех разнюхивать. Она и про Виктора Холройда что-то такое знала, только не говорила, что именно. Я рада, что она умерла. И если вы тоже получали такие письма, теперь можете не волноваться. Мэгги мертва, и письма прекратятся. Расчесывайте, пожалуйста, чуть сильнее, Урсула. Возьмите вправо. Вот так — чудесно, чудесно. Нам с вами надо дружить. Когда появятся новые пациенты, нам стоит держаться вместе. Конечно, если я решу все же остаться здесь.
В очередной раз занеся расческу, Урсула увидела в зеркале отражение лукавого и самодовольного личика Дженни.
V
В начале одиннадцатого, поужинав, Дэлглиш вышел из дома. Туман исчез так же таинственно, как и появился. Прохладный ветер, пахнущий омытой дождем травой, обвевал разгоряченное лицо коммандера. Стоя в абсолютной тишине, он различал в отдалении слабое шипение моря.
Со стороны Тойнтон-Грэйнж к нему двигался луч фонарика, пляшущий и хаотичный, точно болотный огонек. Коренастая фигура отделилась от ночной мглы и постепенно обрела форму. Миллисента Хэммит возвращалась домой. У двери коттеджа «Вера» она остановилась и окликнула Дэлглиша:
— Добрый вечер, коммандер. Ваши друзья уехали? Пронзительный голос звучал почти агрессивно.
— Да, инспектор уехал.
— Вы, верно, заметили, что я не присоединилась к общей сумятице по поводу опрометчивой выходки Мэгги. Мне эти развлечения не по душе. Эрик решил сегодня ночевать в Тойнтон-Грэйнж. Без сомнения, так для него будет гораздо лучше. Но раз полиция, как я поняла, забрала тело, он прекрасно мог бы и не разыгрывать сверхчувствительную натуру. Кстати, мы проголосовали за передачу приюта «Риджуэл траст». Так что, учитывая все в целом, вечерок вышел богатым на события.
Она повернулась открыть дверь, однако на пороге остановилась и снова взглянула на Дэлглиша.
— Мне сказали, ногти у нее были покрашены красным лаком.
— Да, миссис Хэммит.
— И на ногах тоже. Он не ответил.
— Поразительная женщина! — с неожиданным гневом произнесла Миллисента.
Он слышал, как затворилась ее дверь. Секундой позже за шторами вспыхнул свет. Дэлглиш вернулся к себе и, усталый настолько, что сил не было подниматься на второй этаж в спальню, вытянулся в кресле отца Бэддли, глядя в потухший камин. Белый пепел чуть шевельнулся, обгорелый брусок дерева на миг снова вспыхнул жизнью, и Дэлглиш впервые за этот вечер услышал знакомый и успокаивающий стон ветра в трубе. А следом раздался другой знакомый звук. Из-за стены Донеслась веселая мелодия. Миллисента Хэммит включила телевизор.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ЧЕРНАЯ БАШНЯ
I
На следующий день Дэлглиш отправился в Грэйнж, чтобы объяснить Уилфреду Энсти, что вынужден задержаться в коттедже «Надежда» до конца следствия, а заодно внести символическую арендную плату. Он нашел Уилфреда в конторе одного. И что удивительно, Дот Моксон в непосредственной близости не было и в помине. Уилфред изучал расстеленную на столе карту Франции. Один из углов карты придавливала перехваченная резинкой стопка паспортов. Казалось, Энсти не слушает гостя.
— Следствие. Да-да, конечно, — ответил он и снова склонился над картой, точно речь шла о забытом по нечаянности приглашении на ленч. О смерти Мэгги он даже не заговаривал, а формальные соболезнования Дэлглиша принял весьма холодно, точно проявление плохих манер. Да и вообще держался Энсти так, будто, добровольно отказавшись от Тойнтон-Грэйнж, мгновенно сбросил с плеч какую бы то ни было ответственность и перестал даже интересоваться судьбой своего детища. Осталась лишь его двойная навязчивая идея — чудо исцеления и паломничество в Лурд.
Инспектор Дэниел и судебная лаборатория времени зря не теряли. Дознание проводилось ровно через неделю после гибели Мэгги — неделю, во время которой обитатели Тойнтон-Грэйнж, похоже, также старательно избегали Дэлглиша, как и он их. Никто, даже Джулиус, не выражал желания поболтать о смерти Мэгги. Словно все теперь видели в Дэлглише лишь полицейского, нежеланного чужака с неясными убеждениями, потенциального шпиона. Каждое утро он уезжал с Тойнтон-Хэд, а возвращался лишь поздно вечером, встречаемый темнотой и безмолвием. Ни действия полицейских, ни жизнь Тойнтон-Грэйнж не затрагивали его. Он продолжал ежедневные судорожные исследования Дорсета, точно добровольный узник, и ждал дознания, как дня освобождения.
И вот этот день настал. На дознании не присутствовало никого из пациентов Тойнтон-Грэйнж, кроме Генри Каруардина, что тоже удивляло, так как его не вызывали давать показания. Пока публика почтительно ждала, рассыпавшись по двору суда беспорядочными группками, как всегда бывает после наиболее мрачных общественных ритуалов, Каруардин энергичными движениями рук подкатил кресло к тому месту, где стоял Дэлглиш. Инвалид явно пребывал в приподнятом настроении, а голос у него звучал почти радостно.
— Я, конечно, понимаю, что вам в отличие от меня эти церемонные попытки увязать болтающиеся концы законов не в новинку. Однако сегодняшнее действо было не лишено интереса, правда? С технической и научной точки зрения —далеко не так завораживающе, как дознание по поводу смерти Холройда, зато чисто по-человечески куда живее.
— Вы говорите как знаток дознаний.
— Если у нас в Тойнтон-Грэйнж и дальше продолжится нечто подобное, скоро стану таковым, А Хелен Рейнер сегодня прямо звезда дня. Этот невообразимый костюм и шляпка, в которых она появилась, насколько я понимаю, государственная униформа медсестер. Мудрый выбор. Волосы зачесаны, минимум макияжа, общее впечатление безукоризненного профессионализма. «Возможно, миссис Хьюсон полагала, будто между мной и ее мужем существуют какие-то более близкие отношения. У нее было слишком много свободного времени на беспочвенные фантазии. Разумеется, нам с доктором Хьюсоном приходится работать плечо к плечу. Я высоко ценю его доброту и компетенцию, однако между нами никогда не происходило ничего предосудительного. Доктор Хьюсон был глубоко предан жене». Ничего предосудительного! Вот уж не верил, что в реальной жизни хоть кто-нибудь так говорит.
— На дознаниях еще как говорят, — заметил Дэлглиш. — И как вы думаете, суд ей поверит?
— О да. А вы как считаете? Трудно представить, чтобы наша дамочка, одетая в серое сукно — или это габардин? — столь таинственная и прекрасная, вдруг затеяла постельную возню. По-моему, с ее стороны было весьма мудро признать, что они с Хьюсоном провели отведенное на медитацию время вместе у нее в комнате. Хотя, как она объяснила, лишь оттого, что оба уже приняли решение и не могли потратить целых шестьдесят минут даром, когда им требовалось обсудить столько профессиональных вопросов.
— Пришлось выбирать между алиби, чего бы оно ни стоило, и риском для репутации. В общем и целом они выбрали мудро.
От избытка воинственности Генри крутанул кресло на месте.
— Впрочем, честных дорсетских присяжных все это изрядно сбило с толку. Так и видно было, какие у них мысли в голове крутятся. Если эти двое не любовники, к чему уединяться? А если они были вместе, значит, Хьюсон не мог убить свою жену. Но если они не любовники, то у него не было мотива убивать жену. Если же у него был мотив, зачем признаваться, что они были вместе? Очевидно, чтобы обеспечить ему алиби. Но если у него не было обычного мотива, то и алиби ему ни к чему. А если мотив был, значит, они с девушкой были вместе. Прямо голова кругом.
Позабавленный Дэлглиш спросил:
— А какого вы мнения о выступлении Хьюсона?
— Он тоже неплохо справился. Не совсем такая профессиональная выдержка и самоотстраненность, как у вас, коммандер, зато присутствует тихая, искренняя, тщательно сдерживаемая скорбь. Разумно с его стороны признать, что Мэгги отчаянно хотела, чтобы он уехал из Тойнтон-Грэйнж, а вот сам он чувствовал себя в долгу перед Уилфредом, «который взял меня, когда найти работу было не так-то легко». Разумеется, никаких упоминаний о том, что он был вычеркнут из медицинского реестра, и никому не хватило бестактности поднимать этот вопрос.
