— Вполне может быть, — последовал беспечный ответ. — Меня в известность не ставили, я действую в рамках договора, не более.
— А как они звучат, эти рамки? — выбрав кремовое платье с окантовкой кофейного цвета, я обернулась к ангелу. — Только охрана или нечто большее?
— Это профессиональная тайна, Ольга Андреевна, — сурово поджал губы собеседник. — Я не вправе разглашать ни заказчика, ни объект, ни подробности контракта — это основы нашего кодекса.
— Но вам не говорили делать из меня демона? — не унималась я. — Этого ведь не было в контракте? Не говорите, просто кивните!
Никак не отреагировав на мои слова, ангел указал на платье.
— Одевайтесь.
В груди начало зарождаться глухое раздражение, но я не позволила ему оформиться, подавив в зародыше. Самаэль прав, правила есть правила. Но как же иногда хочется их нарушить! И обещание не исполнить. И после никуда не ходить. И вообще — плюнуть, рухнуть в постель и помечтать о том, что ничего такого не было и я всё ещё самый обычный человек самой обычной внешности, рода деятельности и привычек. Ладно, раз уж нельзя говорить о контракте, то буду выяснять подробности вечера.
— Самаэль, ещё вопрос: я вчера вела себя прилично? Никто завтра в офисе не будет в меня пальцем тыкать? Я плохо помню, как завершился вечер…
— Не беспокойтесь, ваше поведение оставалось в рамках. Ни развратных танцев на столах, ни сомнительных знакомств, ни скабрезных высказываний в адрес посетителей, — мне почудилось в голосе ангела ехидство, но лицо Самаэля оставалось ровно любезным. — Вы лишь раз назвали меня сволочью, видимо, слегка расстроившись от выбора места для отдыха, и всё.
И всё? Недоверчиво прищурилась, но память категорически отказывалась признаваться в чём-то большем, и я решила поверить Самаэлю. Всё, так всё. Со сволочью я, конечно, дала лиха, но если Самаэль не в обиде, то я и не буду заострять на этом внимание.
— А дома я как оказалась? В кровати?
— Контракт предусматривает помощь объекту, даже когда он в бессознательном состоянии, — последовал загадочный ответ, и после него ангел отвернулся к окну, тем самым показывая, что беседа завершена.
Не очень приятно, но и не смертельно. Главное я узнала. Думая о том, как на самом деле прекрасно быть ребенком ясельного возраста и отвечать только за свой горшок, я собирала по рекомендации ангела сумку с пляжными вещами, одевалась, расчесывалась и накладывала простенький макияж. Естественно, такой красоты как вчера, у меня не получилось, но всё равно из зеркала на меня смотрела весьма привлекательная особа. Чуть бледновата, но серые круги под глазами без труда спрятал тональный крем, губы облагородил розовый блеск, а ресницы удлинила волшебная тушь. С волосами оказалось проще всего — достаточно было распылить на них выданный Патриком спрей — и вчерашние локоны послушно легли на плечи сами собой. Во всём бы так!
— Готова, — бросив контрольный взгляд в зеркало, я повернулась к ангелу, который тут же встал с кресла, изъял у меня пляжную сумку и отправился в прихожую.
Там мы обулись, сказали добро утро проснувшейся маме и отправились в мастерскую. Наверное, если бы я вчера не злоупотребила алкоголем, то была бы приветливее и терпеливее, но следующие часы и события слились для меня в одну бесконечную серую полосу. В отличие от меня Малыгин фонтанировал энтузиазмом, немного суетливо выбирая фон, освещение и позу, снимая с меня платье и драпируя в различного рода ткани, делая набросок за наброском и вслух восторженно рассуждая о том, в каком образе меня видит. Очнулась я, когда художник заявил, что видит во мне свою музу. Чего-чего? Отмерла, недоверчиво сморгнула, обернулась, потому что сейчас сидела к мужчинам практически спиной, нашла взглядом якобы дремлющего у окна Самаэля, но моментально заработала грозный окрик мастера.
— Оля, сидим ровно!
Да ровно я сижу… Вновь вернулась в предыдущую позу, для чего потребовалось отвернуться, красиво выгнуть шею и томно глянуть на потолок. Но вот разговаривать мне никто не запрещал.
— Евгений, вы меня, конечно, простите, но это невозможно.
Особенно учитывая тот факт, что у меня затекло всё, включая мозг. Оказывается, быть моделью — тяжкий труд! А это всего первый день! Да и не таким уж и приятным человеком оказался Малыгин: стеснительным, но в то же время требовательным, неуместно суетливым и довольно обидчивым. Не привыкла я контролировать совсем уж каждое своё слово, чтобы не задеть чьи-то нежные чувства. Тем более мужские. Профессионал? Будь профессионалом во всём!
— Почему? — прозвучало достаточно оскорблено.
— Я не настолько предана искусству, как вы, — мысленно вздохнув, я попыталась сгладить отказ. — Я бесконечно признательна вам за приглашение и предложение, но моя работа занимает большую часть моего времени. Уверена, ваша муза бродит где-то совсем рядом и это не я.
На это художник ничего не ответил, но я без особого труда расслышала недовольное сопение за мольбертом. Спустя ещё час мои мучения подошли к концу — Малыгин сделал больше двадцати карандашных зарисовок и более сотни фото, пообещав позвонить, когда портрет будет закончен.
— Следующая выставка планируется зимой, но я уже сейчас вижу, что ваш портрет станет её основой, — самодовольно щурился художник, провожая нас у дверей студии. — И если вы всё-таки решитесь позировать мне снова, то я с удовольствием вас жду. Мой телефон у вас есть.
И таким преданно-восхищенным и одновременно умоляющим взглядом сопровождались эти слова, что я окончательно поняла — сюда больше ни ногой. Такого типа мужчины мне не нравились от слова совсем. И не в благосостоянии и возрасте дело, а в том, как Евгений себя вёл. Сформулировать неприятные качества словами даже для себя оказалось невероятно трудно, всё оставалось на уровне ощущений, но они прямо твердили мне о том, что и дальнейшее общение впечатления не улучшит.
— До свидания.
ГЛАВА 19
На обед мы заехали в уютное кафе, где я смогла выдохнуть накопившееся напряжение и спокойно поесть. Анализировать свои ощущения и делать выводы не хотелось. Самаэль в мою апатичную задумчивость не вмешивался, заказав себе сразу три десерта из свежих фруктов и желе, так что у меня появилось время не только неторопливо поесть, но и прийти в себя. А также понять, что музой я быть не хочу. Не хочу вдохновлять, сдувать пылинки, контролировать хорошее настроение и пресекать попытки недоброжелателей. Мне намного более близки бумаги: они не обижаются. Интересно, бывают музы-кадровики? Подумала и усмехнулась. Нет, бред. Не бывает муз- работников, это противоестественно их природе и задумке бога-создателя. А вот интересно, почему у меня, дочери музы, нет никаких способностей к музыке? Я ведь помню многочисленные мамины попытки приобщить меня ко всему, что так или иначе было с нею связано. Но ни слуха, ни голоса у меня не обнаружили ни в пять, ни в шесть, ни в семь лет, ни позднее. С чем это связано? Неужели из-за отца и того, кем он является? Раньше я никогда не думала об этом в данном ключе, не зная истинного положения дел, но сейчас мысль казалась мне дельной. Связавшись с падшим, мама, скажем так, потеряла расположение бога и… И дальше мысль буксовала. Проклятье? Чересчур. На ум не шло ничего толкового, требовалось больше информации, так что я предпочла немного отложить решение этого вопроса и переключиться на текущие дела.
