Одновременно Тепкин исполнял обязанности одного из двух заместителей «тибетского представителя». Вторым стал бурят Бадма Намжил Очиров, также вернувшийся из Тибета в 1922 г. и преподававший монгольский язык (халхаский диалект) в недавно открывшемся в Петрограде Институте живых восточных языков (ПИЖВЯ).
А тем временем в наркомате по иностранным делам уже полным ходом шла подготовка новой экспедиции в Тибет. По сути дела, она началась сразу же после отъезда В. А. Хомутникова. Об этом рассказывал в своих воспоминаниях один из ее участников Ф. В. Баханов[384]. Сын бурятского бедняка, комсомолец-активист Ф. В. Баханов являлся переводчиком монгольской делегации, принимавшей участие в работе 3-го конгресса Коминтерна (состоялся в Москве 22 июня — 12 июля 1921 г.). После этого поступил в Коммунистический Университет Трудящихся Востока (КУТВ). В сентябре того же года его неожиданно вызвали в НКИД к Г. В. Чичерину. Согласно рассказу Ф. В. Баханова, Г. В. Чичерин первым делом ознакомил его с международным положением, рассказал о том, как Советская республика стремится прорвать кольцо империалистической блокады и ищет пути к установлению нормальных дипломатических и иных отношений со всеми странами. С этой целью НКИД намеревался отправить особую экспедицию в Тибет для восстановления утраченных связей с этой страной и ее правительством, в которой ему, Ф. В. Баханову, и предлагалось принять участие.
От Г. В. Чичерина Ф. В. Баханов узнал, что руководить тибетской экспедицией будет С. С. Борисов, ответственным за хозяйственное обеспечение назначен Д. Молонов, а ведение «научной работы» во время путешествия поручено буряту Баярто Вампилону (очевидно, заменившему Сампилона, имя которого Ф. В. Баханов нигде не упоминает). Собственно самому Ф. В. Баханову предстояло вести кино- и фотосъемку всего путешествия. Связь с Центром экспедиция должна была поддерживать через советское полпредство в Монголии.
Руководитель экспедиции Сергей Степанович Борисов (1889–1937), по происхождению ойрот из Горно-Алтайска, сын священника, один из активных сотрудников Дальневосточного Секретариата Коминтерна, где он некоторое время заведовал монголо-тибетским отделом. Одновременно с конца 1921 г. он работал заместителем уполномоченного НКИД в Монголии. В мае 1922 г. его перебросили в Москву, где зачислили на должность консультанта НКИД[385]. Фактически же С. С. Борисов занимался подготовкой второй тибетской экспедиции, которой Г. В. Чичерин придавал исключительно большое значение.
Начавшаяся в НКИД подготовка к поездке состояла из штудирования ее будущими участниками книг и других материалов наиболее известных путешественников по Центральной Азии — Н. М. Пржевальского, Г. Н. Потанина, П. К. Козлова, В. А. Обручева, Свена Гедина и др. Особое внимание уделялось их сообщениям о нравах и быте туземных народов, обычаях и обрядах, а также способам обеспечения себя в пути продовольствием.
8 февраля 1922 г. Политбюро ЦК приняло решение об ассигновании 20 тысяч серебряных рублей на вторую экспедицию в Лхасу[386]. А в конце года, вскоре после возвращения В. А. Хомутникова, Г. В. Чичерин отправил в Тибет к Далай-ламе курьера С. Бакбушева. В то же время он дал согласие на посылку в Тибет научной экспедиции П. К. Козлова, зная из отчета В. А. Хомутникова о посещении Тибета английскими научными экспедициями.
Летом 1923 г. в ожидании С. Бакбушева Г. В. Чичерин обсуждал с руководством РВС СССР вопрос об оказании военной помощи Тибету в форме посылки инструкторов и продажи оружия его армии. К переговорам, вероятно, была подключена и третья сторона — монгольская: известно, что в июне-июле в Москве находилась военно-дипломатическая миссия Монголии во главе с уже известным нам Э. Д. Ринчино, председателем РВС Монгольской народной армии.
4 августа Г. В. Чичерин направил письмо в Политбюро (лично И. В. Сталину), в котором изложил свой план второй тибетской экспедиции. «Наша первая Тибетская экспедиция, — писал он, — носила ориентировочный характер. Это было первое знакомство советского правительства с Далай-ламой. Тогда же с ним было условлено, что после возвращения экспедиции в Москву к нему будет отправлена вторая экспедиция, которая оформит связи Советского Правительства с Тибетом. Это теперь нам и предстоит сделать»[387].
О каких предметах идет речь, неясно; в записке Г. В. Чичерина в Политбюро от 6 февраля 1922 г. довольно туманно говорится о «подарках технического характера, чрезвычайно интересующих Далай-ламу»[388]. Возможно, это те самые предметы, которые предлагал послать Далай Ламе А. Доржиев. Оценивая обстановку в Тибете, Г. В. Чичерин ссылался, в основном, на данные экспедиции В. А. Хомутникова:
«Положение стало более серьезным и требует от нас большей активности ввиду наступательных действий английского империализма в Тибете. В настоящее время Англия занимает часть тибетской территории и имеет там главного уполномоченного Тейхмана. При этом Англия поддерживает программу некоторых тибетских вельмож о создании независимого Великого Тибета с присоединением к его территории части соседних китайских провинций.
Тогда же, в июле 1922 г., Англия предъявила Китаю ряд требований, [таких] как формальное признание автономии Тибета с отказом Китая от права иметь в Тибете свои войска и пересмотр границ Тибета.
По нашим сведениям небольшая кучка реакционных продажных вельмож поддается на заискивание английского империализма. Огромное большинство ламства и народные массы ненавидят Англию. Глава прогрессивной партии, главком Тибета, хочет ориентироваться на Россию. Сам Далай-лама стал обнаруживать к нам большое тяготение, как только наша первая экспедиция рассеяла ложные представления о Советской Республике. Между тем, Англия развивает лихорадочную деятельность, и за последние полтора-два года Тибет посетил целый ряд английских экспедиций, то под научно-разведочным флагом, то с открытыми официальными заданиями. (Очевидно, Г. В. Чичерин имел в виду две британские экспедиции на Эверест и миссию Ч. Белла — А. А.)
Задача нашей второй экспедиции — установление постоянных дружественных отношений с Тибетским Правительством. Другая сторона этой задачи, борьба против английской экспансии, должна осуществляться чрезвычайно осторожно, чтобы не вести к новым ультиматумам Керзона. Разоблачение английских интриг и воздействие на Далай-ламу в целях недопущения английских войск и т. д. в Тибет должны проводиться только устно и со всеми предосторожностями»[389]. (Здесь необходимо пояснить, что 8 мая 1923 г. лорд Д. Н.? Керзон направил Советскому правительству ноту, в которой обвинил его в ведении антибританской пропаганды на Востоке, прежде всего в Афганистане и Персии, в нарушении условий соглашения 1921 г.)
Оценка Г. В. Чичерина во многом не соответствовала действительному положению вещей. Англия отнюдь не стремилась к захвату или аннексированию Тибета, будь то частичному или полному, равно как и не поощряла территориального расширения владений Далай-ламы за счет соседних китайских провинций, то есть не являлась сторонницей создания Великого Тибета. Столь же мало привлекала ее и идея установления формального протектората над Лхасой. Подобная откровенно империалистическая экспансия была чревата для Лондона серьезными осложнениями с Пекином и, к тому же, наверняка вызвала бы резко негативную международную реакцию. Но с другой стороны, англичан также не устраивал и полностью независимый Тибет, т. к. их основные соперники в Азии, большевики, могли превратить его в плацдарм для революционного наступления на Индию. Гораздо более приемлемой для Уайтхолла в 1920-е гг. являлась формула Симлской конвенции: «символическое подчинение Тибета Китаю при сохранении широкой автономии, под бдительным присмотром Великобритании»[390]. Что касается англо-китайских переговоров 1922 г., которые так встревожили Г. В. Чичерина, то известно, что 13 сентября этого года британский посланник в Пекине сэр Б. Алстон имел беседу с китайским министром иностранных дел доктором Веллингтоном Ку, в ходе которой вновь поднял тибетский вопрос. Алстон призвал Китай возобновить переговоры по Тибету, однако, В. Ку, несмотря на заверения, данные год назад, что Китай вернется к обсуждению тибетской проблемы по окончании Вашингтонской конференции, вновь заявил о неготовности китайской стороны к таким переговорам. Никаких «требований» к Пекину британским дипломатом выдвинуто не было[391].
В том же письме Г. В. Чичерина к И. В. Сталину содержалась конкретная программа предстоящей тибетской экспедиции. Ее первым и наиболее важным пунктом был вопрос о создании официального советского представительства в Лхасе. Необходимость такого шага остро ощущалась советской дипломатией ввиду удаленности Тибета и невозможности пока что поддерживать прямую связь с его правителями, прежде всего с Далай-ламой. К такому шагу подталкивало также и тревожное сообщение В. А. Хомутникова о намерениях англичан послать в Лхасу своего представителя. Правда, Г. В. Чичерин делал при этом существенную оговорку — стремиться к созданию советского представительства в Тибете надо лишь в том случае, «если окажется, что английское представительство там уже создано». Поэтому он предлагал дать главе экспедиции С. С. Борисову «мандат на официальное представительство от нашего имени условно для предъявления его лишь в том случае, если в Лхасе окажется официальный английский представитель. В противном случае, связь с Далай-Ламой должна осуществляться посредством какого-нибудь преданного нам монгола, бурята или калмыка, который может находиться в Лхасе в качестве благочестивого пилигрима». Для прикрытия С. С. Борисову и Б. Вампилону следовало также дать «мандаты религиозного характера от буддийского населения СССР и местные мандаты от Бурятской Автономной Республики и Калмыцкой Автономной Области». Такие мандаты, пояснял Г. В. Чичерин, дадут Далай-ламе возможность «отводить английские протесты» (пункт 2)[392].
