Нет. Конфас отчетливо понимал, что при всех прочих равных дядюшка непременно попытается его убить. Он разгромил скюльвендов – и этого достаточно. Даже если, как опасался Конфас, его триумф не преобразится в возможность свергнуть дядюшку, Ксерий, который подозревает заговор каждый раз, как двое из его рабов пёрнут в унисон, на всякий случай предположит, что такая возможность у него есть. При всех прочих равных Конфасу следовало бы вернуться в Момемн с ультиматумом и осадными башнями.
Но дело обстояло не так просто. Битва при Кийуте была всего лишь первым шагом в обширных планах перехватить Священную войну, вырвать ее из рук Майтанета. А Священная война была ключом к дядиной мечте о восстановленной империи. Если удастся раздавить кианцев и все старые провинции будут отвоеваны, тогда Икурей Ксерий III останется в истории не в качестве императора-воителя, подобно Ксатантию или Триаму, но как великий правитель, подобный Кафрианасу Младшему. Такова была его мечта. И до тех пор, пока Ксерий за нее цепляется, он будет делать все, чтобы не поссориться со своим богоравным племянником. Одержав победу над скюльвендами, Конфас сделался более опасным, но еще более полезным.
Из-за Священной войны. И снова все сводится к этой проклятой Священной войне!
С каждым шагом Конфаса Форум надвигался все ближе, заслоняя небо. Дядюшка, который выглядел еще нелепее теперь, когда Конфас осознал, что у него на голове, тоже становился все ближе. Несмотря на то что на таком расстоянии его загримированное лицо казалось совершенно бесстрастным, Конфас увидел – или ему показалось? – как его руки на миг смяли складки пурпурного одеяния. Неужели нервничает? Главнокомандующий едва не расхохотался. Немногие вещи он находил более забавными, чем дядюшкина нервозность. Так и надо: червякам положено извиваться!
Дядюшку Конфас ненавидел всегда, даже мальчишкой. Но несмотря на все свое презрение к нему, он давно отучился его недооценивать. Его дядюшка был как те редкостные пьяницы, которые сутками напролет пребывают в полусонном состоянии, но стоит им столкнуться с опасностью — они тут же делаются бдительными и смертельно опасными.
Интересно, сейчас он чует опасность или нет? Икурей Ксерий III внезапно показался загадкой – неразрешимой загадкой. «О чем ты думаешь, дядюшка?»
У Конфаса так чесался язык задать этот вопрос вслух, что он не мог не поделиться им с кем-то еще.
– Скажи, Мартем, – спросил он вполголоса, – что бы ты ответил, если бы тебя попросили угадать, о чем думает мой дядя?
Мартем был не расположен к разговорам. Возможно, он полагал, что в подобных обстоятельствах болтовня неуместна.
– Вы его знаете куда лучше, чем я, господин главнокомандующий.
– Эк ты ловко вывернулся!
Конфас помолчал. Его внезапно осенило, что, возможно, Мартем так нервничает вовсе не оттого, что ему впервые в жизни предстоит императорская аудиенция. Когда это Мартем боялся высокопоставленных особ?
Никогда.
– Ты думаешь, мне есть чего опасаться, Мартем?
Взгляд легата остался прикованным к далекому императору. Он даже глазом не моргнул.
– Да, есть.
Не заботясь о том, что могут подумать те, кто на них смотрит, Конфас повернул голову и внимательно вгляделся в профиль легата, еще раз отметив его классический нансурский подбородок и сломанный нос.
– Это почему же?
Мартем некоторое время – Конфасу показалось, что очень долго, – шагал молча. Конфасу отчаянно захотелось его стукнуть. Ну зачем нарочно тянуть с ответом, когда решение всегда известно заранее? Ведь Мартем говорит только правду!
– Я только знаю, – промолвил наконец легат, – что, будь я императором, а вы моим главнокомандующим, я бы вас опасался.
Конфас фыркнул себе под нос.
– А кого император опасается, того он убивает. Вижу, далее вы, провинциалы, знаете ему истинную цену. Однако дядюшка опасался меня с тех самых пор, как я обыграл его в бенджуку. Мне тогда было восемь лет. Он бы тут же велел меня удавить – потом сослался бы на то, что я подавился виноградом, – если бы не моя бабка.
– Я не очень понимаю…
– Мартем, мой дядюшка опасается всех и вся. Он слишком хорошо знает историю нашей династии. Поэтому убивать его заставляют только новые страхи. Старых страхов, таких, как я, он почти не замечает.
Легат чуть заметно пожал плечами.
– Но разве он не…
И осекся, словно испугался собственной дерзости.
– Разве он не казнил моего отца? Казнил, конечно. Но поначалу он моего отца как раз не боялся. Он начал бояться его со временем, после того как… как приверженцы Биакси отравили его сердце слухами.
Мартем взглянул на него краем глаза.
– Но то, что вы совершили, господин главнокомандующий… Подумайте об этом! Стоит вам отдать приказ, и каждый из этих солдат – все до последнего! – отдаст за вас жизнь. Уж конечно, императору это известно! Чем не новый страх?
Конфас думал, что Мартему не по плечу его удивить, однако же он был ошеломлен как серьезностью ответа, так и его смыслом. Что Мартем предлагает? Мятеж? Прямо сейчас? Здесь?
Внезапно он представил, как поднимается на Форум, отдает честь дяде, потом разворачивается к тысячам солдат, выстроенных на плацу Скуяри, и взывает к ним, прося… – нет, приказывая взять штурмом Форум и Андиаминские Высоты. Его дядя падает, изрубленный в кровавые клочья… У него перехватило дыхание. Может, и это своего рода откровение? Видение будущего? Не следует ли ему… Да нет, это чистый идиотизм! Мартем просто не знает о великом замысле.
Но даже так все: ряды солдат, преклоняющие колени, когда он проходил мимо, блестящие от масла спины вестников, шагающих впереди, дядя, ожидающий его словно на гребне какого-то отвесного обрыва, – все стало как в кошмарном сне. Конфас внезапно рассердился на Мартема с его беспочвенными страхами. Ведь это должен был быть его день! День его торжества!
– А как насчет Священной войны? – сухо осведомился он.
Мартем нахмурился, однако не отвел взгляда от приближающегося Форума.
– Не понимаю.
Конфаса внезапно охватило раздражение, и он возмущенно уставился на легата. Ну почему им так трудно понять такие простые вещи? Наверно, так же чувствуют себя боги, в очередной раз сталкиваясь с тем, что люди не способны понять все великое значение их замыслов… Быть может, он просто хочет от своих приверженцев слишком многого? Боги-то действительно хотят слишком многого.
Но, возможно, как раз в этом все и дело. Как иначе заставить их шевелиться?
– Вы думаете, что алчность императора сильнее его осторожности? – продолжал Мартем. – Что его стремление восстановить империю перевесит страх перед вами?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
