Мало того: д-р Менгеле устроил в Освенциме детский сад! X. Кубица сообщает:
«На территории цыганского лагеря Менгеле приказал устроить в бараках 29 и 31 детский сад, где дети находились днем и учились. В него ходили не только дети, находившиеся под его наблюдением, но и все цыганские дети до 6 лет… Используемые в качестве детского сада бараки находились в лучшем состоянии, чем остальные, они были оштукатурены изнутри и украшены цветными картинками, изображавшими сцены из сказок. На протяжении короткого времени дети, которые там жили, получали лучшее питание: молоко, масло, белый хлеб, супы на основе мясного бульона и даже варенье и шоколад… Территория за бараком 31 была окружена забором; там находилась площадка для игр с песочницами, каруселью, качелями и гимнастическими приборами» [435].
Студент: «Ангел смерти» — друг детей, да к тому же цыганских! Как объясняет это польский историк-женщина?
Ф. Брукнер: Тем, что это делалось в «пропагандистских целях».
Студентка: На кого же была рассчитана эта пропаганда? Журналистов в Освенцим не приглашали, а делегация Красного Креста посетила лагерь лишь в сентябре 1944 г, как вы рассказали вчера.
Ф. Брукнер: Совершенно верно. Вы видите, какие нелепые объяснения приходится «притягивать за волосы» ортодоксальным историкам, чтобы защитить свои догмы.
И последний пункт: произвольные избиения и убийства заключенных в лагерях. Поступая на службу в концлагерь, каждый эсэсовец должен был подписывать заявление следующего содержания:
«Мне известно, что только Фюрер властен над жизнью и смертью врага государства. Я не имею права нанести физический вред врагу государства (заключенному) или убить его… Я знаю, что буду немедленно привлечен к ответу в случае нарушения этого обязательства» [436].
Студент: Часто предписания остаются только на бумаге.
Ф. Брукнер: Это верно, и я не сомневаюсь, что насилия имели место. Но против них, хотя и не всегда, принимались меры, о чем свидетельствует, например, следующий случай. 6 июля 1943 г. лагерный врач Освенцима сообщил коменданту, что польский заключенный Рихард Еджейкевич был избит немецким заключенным Отто Остерло резиновым шлангом, в результате чего получил увечья. Доклад заканчивался словами: «Эсэсовский врач просит провести расследование и наказать виновного» [437].
Итак, в «лагере уничтожения» врач по случаю избиения заключенного написал доклад коменданту и потребовал наказания виновного!
Студент: Какие наказания предусматривались регламентом лагеря?
Ф. Брукнер: 1) Предупреждение, 2) внеурочные работы, 3) временный перевод в штрафную команду, 4) арест, 5) строгий арест с лишением пищи на несколько дней, 6) телесные наказания (макс. 25 ударов по заднице), причем сначала врач проводил экспертизу, позволяет ли состояние здоровья заключенного выдержать наказание, 7) смертная казнь — расстрел или повешение. Все смертные приговоры утверждались Главным имперским ведомством безопасности СС в Берлине [438].
Кстати, о смертных казнях. Два коменданта концлагерей: Герман Флорштедт (Майданек) и Карл Кох (Бухенвальд) — были казнены эсэсовцами за совершенные в этих лагерях преступления. Как видите, предписания не всегда оставались только на бумаге.
«Душегубки»
Ф. Брукнер: Теперь вернемся к нашей основной теме — Холокосту, и обратимся к вопросу о масштабах убийств евреев на Восточном фронте. Как вы помните, при этом якобы использовались два разных метода: убийство направляемыми внутрь выхлопными газами автомобильных моторов «душегубок» и расстрел. Сначала о «душегубках», которые, кроме оккупированных советских территорий, якобы применялись также в «лагере уничтожения» Хелмно и (в меньших масштабах) в Сербии.
Во всей ортодоксальной литературе по Холокосту эти «душегубки» подробнее всего описаны в сборнике «Национал-социалистические массовые убийства с помощью ядовитого газа », где этой теме посвящены 63 страницы [439]. Вот эта книга. Наташа, просмотрите бегло эти 63 страницы и скажите, что вам при этом бросилось в глаза. Даю вам на это всего одну минуту.
Студентка: Но невозможно прочесть за одну минуту 63 страницы, притом на иностранном языке!
Ф. Брукнер: Я вас об этом и не прошу. Я не прошу, чтобы вы сказали мне, что написано на этих страницах, скажите лишь, чего вы не видите.
Студентка: А, я поняла, чего вы хотите. На этих 63 страницах нет ни одной фотографии «душегубок».
Ф. Брукнер: Вы правильно меня поняли. С учетом того, что в этих машинах якобы было убито огромное количество людей, следовало бы ожидать, что нам покажут хотя бы одно из этих ужасных орудий убийства. Но в литературе по Холокосту вы тщетно будете искать такие снимки, если только вам в руки не попадется книга третьеразрядного писаки, английского еврея Джеральда Флеминга, вышедшая в 1982 г. под названием «Гитлер и окончательное решение» [440]. В ней есть снимок «душегубки», и я вам его показываю. Вадим, скажите, пожалуйста, что вы видите на этом снимке?
Студент: «Душегубку», разумеется.
Ф. Брукнер: Очень хорошо. Теперь объясните мне, пожалуйста, по каким признакам вы определили, что эта машина-«душегубка».
(Студент задумывается.)
Ф. Брукнер: Прошу вас, Вадим, вы видите признаки этого или нет?
Студент: Нет.
Ф. Брукнер: Так что же вы видите, Вадим?
Студент: Грузовик.
Ф. Брукнер: Вот именно.
Еврейский исследователь-антиревизионист Ежи Хальберштадт утверждает, что изображенный на этом снимке грузовик был найден в ноябре 1945 г. комиссией по расследованию немецких преступлений в Польше на территории фабрики в городе Коло (Западная Польша), в 12 км от «лагеря уничтожения» Хелмно. Грузовик этот был выпущен заводом «Магирус» в Ульме в 1939 году, т. е. в тот период, когда, согласно официальной истории, «душегубок» еще не было. Комиссия пришла к выводу, что этот грузовик использовался для перевозки мебели, и исключила возможность его использования в качестве «душегубки», хотя, конечно, утверждала их существование вообще [441].
Студент: Значит, не нашли ни одной машины, которая, судя по ее конструкции, могла бы использоваться в качестве душегубки?
Ф. Брукнер: Этим вопросом заинтересовался французский инженер и конструктор автомобилей Пьер Марэ, который позже написал единственную до сих пор в мире книгу на эту тему «Душегубки под вопросом» [442]. В ходе своих исследований П. Марэ в 1987 году письменно обратился к немецкому историку Матиасу Бееру, специалисту в этой области и автору статьи о душегубках [443], спросив его, сохранился ли хоть один такой автомобиль. М. Беер ответил, что, насколько ему известно, в польском городе Конин стоит душегубка «как памятник жертвам» [444]. Тогда П. Марэ сделал письменный запрос бургомистру города Конин и получил следующий, лаконичный, но совершенно ясный ответ:
«В связи с Вашим письмом бургомистру города Конин от 26 мая 1988 г. имею честь сообщить Вам, что в нашем городе нет душегубки, установленной в качестве памятника. Начальник отдела связей инженер Казимеж Робак» [445].
В государствах, на которые распался Советский Союз, на территории которых якобы были убиты в «душегубках» десятки, если не сотни тысяч людей, вы также тщетно будете искать такой экспонат.
Студентка: Официальные историки, несомненно, объясняют эти обстоятельства тем, что немцы своевременно уничтожили все «душегубки»?
Ф. Брукнер: Разумеется, а как же иначе?
Студент: Я много слышал и читал о «душегубках» и не могу поверить, что речь идет всего лишь о пропагандистской выдумке. Как могла возникнуть такая история, если для этого не было никаких реальных оснований?
Ф. Брукнер: Советские власти провели 14–17 июля 1943 г. в Краснодаре показательный суд над 11 советскими гражданами, обвинявшимися в сотрудничестве с немцами. Восемь из них были повешены, остальные трое приговорены к 20 годам лагерей каждый. Их обвиняли в том, что они, как помощники палачей, помогали немцам убивать невинных людей (что это были евреи, не утверждалось) выхлопными газами дизельных моторов в «машинах смерти» [446]. Второй процесс такого рода состоялся в Харькове в декабре 1943 г, причем на этот раз трем немецким солдатам и одному украинскому пособнику предъявили такие же обвинения — массовые убийства в автомобилях с помощью выхлопных газов дизельных моторов — и повесили их. Еврейский писатель Артур Кестлер писал по этому поводу:
«Иностранному наблюдателю Харьковский процесс (документальный фильм о нем публично показывался в Лондоне) мог показаться столь же сюрреалистическим, как и московские показательные процессы, поскольку обвиняемые облекали свои признания в помпезные фразы, которые они явно выучивали наизусть, и порою играли не свою роль, подменяя прокурора» [447].
