— Нет, я их не заплачу, — сказал Нащокин, — вы их записали, но я их не проиграл.
— Может быть, это и так, но я привык руководствоваться тем, что записываю, и докажу это вам, — отвечал граф.
Он встал, запер дверь, положил на стол пистолет и прибавил:
— Он заряжен, заплатите или нет?
— Нет.
— Я вам даю десять минут на размышление.
Нащокин вынул из кармана часы, потом бумажник и отвечал:
— Часы могут стоить пятьсот рублей, а в бумажнике двадцатипятирублёвая бумажка, вот всё, что вам достанется, если вы меня убьёте, а в полиции вам придётся заплатить не одну тысячу, чтобы скрыть преступление; какой же вам расчёт меня убивать?
— Молодец! — крикнул Толстой и протянул ему руку, — наконец-то я нашёл человека!
В продолжение многих лет друзья жили безотлучно, кутили вместе, играли и попадали вместе в тюрьму.
В эти годы также наделала много шуму в Москве криминальная история, случившаяся во время азартной игры; виновником оказался молодой адъютант начальника корпуса генерала Бороздина, известный в то время любимый композитор Алябьев; последний играл в карты на крупный куш с князем N в доме не пользовавшегося хорошей репутацией господина, слывшего в обществе под кличкой калмыка. Ал-ву везло очень; раздосадованный на неудачу, князь крикнул на всю залу:
— Здесь наверняка играют, у вас баламут подтасован!
— Как баламут? — вскрикнули партнёры во главе с Ал-вым. Последний в азарте ударил шандалом по голове князя и прямо угодил в висок; после удара князь не вставал и отдал богу душу. Ал-в был судим и отправлен в каторжную работу в Сибирь. На этот случай написан Писемским роман «Масоны».
Пржеславский в своих воспоминаниях упоминает, когда при министре внутренних дел Перовском начато было гонение на шулеров, то открыто было, что, кроме мелких трактирных и кабачных искусников, вращавшихся в низших слоях населения, всему городу были известны шулера высшего полёта, принимаемые в обществе, как-то: гг. С., Г., Б., Л., К., Е., князь О., Г., К. и т. д. Некоторые имели свои дома и давали вечера. Они-то постоянно обыгрывали Карабахского хана. Все они были привлечены к следствию, но никто из них не был пойман на деле и никто не признался в азартной игре. А так как это происходило в то время, когда ещё требовалось собственное признание, то следствие кончилось ничем. В производстве его наиболее замечательно было объяснение одного из этих господ С., который, как всем было известно, всё своё значительное состояние приобрёл игрою. На допросе он показал, что он не играет ни в какую игру, а карты знает только по пасьянсу, который часто раскладывает. Все люди домашней прислуги подтвердили его слова. Но по обыску открыт был большой сундук, стоявший в передней. В нём оказалось большое количество карт, углы и края которых были загнуты в виде паролей и на пэ, что и составляло наглядное доказательство, что в доме играли в банк или в штос. Но камердинер и тут нашёлся. Он сказал, что эти карты служили для чистки золочёных пуговиц на фраках их господина и то, что имело вид паролей, делалось для охранения самого платья от последствий чистки.
Поводом для гонения и обнаружения шаек петербургских шулеров послужило следующее обстоятельство. На углу Гороховой и Малой Морской, в собственном доме жила княгиня Голицына, мать тогдашнего генерал-губернатора, известная в высшем обществе под названием «Princesse moustache». Она имела у себя первого в Петербурге повара француза, обеды у неё считались самыми гастрономическими и нередко на них присутствовали высочайшие особы. В таких случаях княгиня обыкновенно приказывала сервировать обед на серебре, подаренном императором Петром I одному из предков княжеского дома. Раз, когда высокопоставленное лицо должно было обедать у княгини, вошёл к ней дворецкий и, став на колени, со слезами заявил, что исторический сервиз не будет подан к обеду, потому что он заложил его в ломбарде и не имеет возможности выкупить; причиною этого поступка было, по словам виновного, то, что он, производя какую-то коммерцию, проторговался, закладом этим хотел поправить свои дела и тогда выкупить сервиз. Княгиня тотчас же распорядилась о выкупе, и сервиз к обеду был готов, дворецкий был замещён другим, более надёжным лицом, а вместе с тем стало известно, что он никакой торговли не производил, а играл в карты и был обыгран шулерами; тогда же узнали, что игра производилась в особых комнатах трактира «Вена», напротив дома княгини Голицыной.
Нестерова Наталья «Канаста». 1983 г. Холст, масло 120 × 100 см. Новокузнецкий музей советского изобразительного искусства
Описание одного петербургского игорного дома находим в воспоминаниях В. Н. Гетуна; последний, ещё молодой человек, был введён туда одним из приятелей; там метал 25-тысячный банк известный в то время игрок грек Полукучи; против него пункировало более двадцати человек, и все, как и надо было ожидать, оставались в проигрыше. Этот картёжный дом содержал некто Смагин; тайны этого притона открыл Гетуну некто майор Гарновский, который за большую картёжную игру был выслан из Петербурга и проживал в Твери под надзором полиции. Этот Гарновский впоследствии испросил разрешение возвратиться в Петербург, с обязанием его подпискою, чтобы он впредь в карты не играл; он признавался Гетуну, что он хотя в доме Смагина не бывает, а барыши от игры получает; он уверял, что между картёжниками существует своего рода честность и одного к другому доверенность, без чего компания их не могла бы существовать. В Москве и в Петербурге, лет пятьдесят тому назад, существовало три аристократических картёжных дома — это были в Петербурге дома гг. Ж. и Р. и в Москве Б. По рассказам, если в Петербурге Ж. и Р. не успели обыграть кого-нибудь вконец, то в Москве Б. пускал его просто по миру, так велико было его искусство в азартной игре.
Шулера в старину жили широко и открыто; многочисленные наши ярмарки были поприщем их подвигов и богатою жатвою. Шулера ездили артелью, знакомились с богатыми помещиками, питали также особенную привязанность к ремонтёрам и казначеям. В конце сороковых и начале пятидесятых годов особенно часты были проигрыши казённых денег; так, много шуму наделал в своё время в Петербурге проигрыш 300 000 казённых денег, сделанный чиновником Управы Благочиния, действительным статским советником Клевенским. Правда, часть этих денег он проиграл не в азартную игру, а в преферанс; в выигрыше от него участвовали лица, прикосновенные к сфере блюстителей благочиния, и были не кто иные, как полицмейстеры 2 и 3 отделений города Петербурга, полковники Трубачеев и Ломачевский. Клевенский был предан военному суду и приговорён к лишению всех прав состояния и отдаче в арестантские роты, что были тогда в городе Нарве.
Сезанн «Игроки в карты». 1890–1892 гг. Холст, масло 81 × 65 см. Нью-Йорк, Музей Метрополитен
Другой случай проигрыша казённых денег был сделан тайным советником Политковским; про роскошную жизнь последнего рассказывали просто невероятные вещи; по богатству его называли петербургским Монтекристо. Вид этого господина не представлял ничего особенного; Политковский был брюнет, низенького роста, довольно тучный, с манерами в высшей степени самоуверенными. Он держал танцовщицу Волкову на содержании. Тогдашнее общество не допытывалось до источника дохода этого барина; все полагали, что тут главную роль играли карты. Политковский долго гремел своим богатством. Вдруг в одно прекрасное утро сделалось известным, что в инвалидном капитале оказалось похищение нескольких миллионов рублей. В действительности украдено было 1 100 000 рублей. В тайне похищения участвовали чиновники счётного отделения: Путвинский, Рыбкин и Тараканов; довереннейшим лицом Политковского, собственно, был первый чиновник, страшный гуляка и забубённая голова. Дело, как ходили слухи, началось с 10 тысяч, которые при первой поверке инвалидной суммы на лицо не оказались. При известии об этом Политковский заболел и спустя несколько дней умер накануне ревизии. Слухи носились, что он отравился.
После проигрыша казённых денег Политковским особенно строго стали следить за игорными домами и картёжниками; с этого времени известная в Петербурге местность, угол Тюремного переулка и Офицерской улицы, прозванная в шутку игроками «Le passage des Termopiles», не стала уже по вечерам гореть огнями в двух угловых домах и манить проезжающих по улице то направо, то налево. По рассказам, в этих двух домах всевозможные приманки и соблазны были собраны для посетителей: груды золота, прелестные женщины, дорогие вина и роскошные яства, всё было к услугам посетителей. Игра здесь шла самая ужасная, самая адская. Известно, что все игроки суеверны, а эта местность — ввиду тюрьмы, Литовского замка, и жилища палача — считалась самою благополучною для игры. Как известно, ещё во времена процветания Венецианской республики таким суеверием не брезгали, и на небольшой площадке, против самого дожевского дворца, где возвышаются колонны св. Марка и св. Феодора и где между этими колоннами предавались казни повешением все неполитические преступники, там-то и было единственное счастливое место, где шла азартная игра и стояли золотые столы с грудами золота, за которыми совершенно спокойно сидели банкомёты с картами в руках, не пугаясь царством палача.
