Подскочив к люку в полу, он открыл его.
— Скорее! Нет времени! Уходи!
Он толкнул Борланда в люк, и сталкер машинально побежал вниз, ничего не видя и не слыша вокруг себя, думая только об одном…
Литера, Литера, Литера!..
Ястреб захлопнул за ним крышку люка и повернулся к двери. Вовремя.
Дверь слетела с петель. В комнату ворвался Анубис и с ним шестеро бойцов.
Лидер клана продолжал стоять на месте. Стройный и мощный, преисполненный истинного величия.
Во взгляде его стыла беспросветная тоска.
Анубис посмотрел на люк, затем взглянул главному командиру в глаза.
Ястреб улыбнулся заместителю и коротко кивнул.
Очень медленно Анубис повернулся на месте. Бросив короткий взгляд на своих товарищей, он заложил руки за спину и уставился в потолок.
"Долговцы" подняли оружие, нацелившись в Ястреба, который в последний раз с уважением оглядел своих подопечных.
Автоматы закончили безмолвный разговор.
Борланд так и не осознал, что потайной ход из кабинета Ястреба ведет за пределы штаб-квартиры клана. Он не помнил, как сумел спуститься по ступенькам с Литерой на руках, как дошел по узкой трубе, по колено в воде, до выхода, как выбрался в пустоши Темной Долины, навстречу ночи. Он не думал о том, что только что произошло, что могло произойти и чего не случилось. Все его сознание заполнило лишь стремление поскорее убежать, выбраться из этого страшного места и из оков собственных ошибок, унести Литеру в безопасное укрытие. Он видел лишь смутные силуэты деревьев, звезды в чужом небе, спутанные волосы девушки, ее застывшее лицо, невидящие глаза, безвольно спадающую руку, бьющуюся о его бок при каждом шаге…
Борланд упал на колени, опустив девушку в траву. Наклонился над ней, безжизненно покоящейся на земле. Ее комбинезон был пропитан кровью с обеих сторон.
Литера была мертва.
Борланд неподвижно сидел перед ней, пока его не начала бить дрожь, переходящая в судороги. Сталкер в отчаянии провел рукой по лицу девушки, пощупал пульс, прижался ухом к груди в безумной надежде услышать биение сердца, которое она совсем недавно хотела вырвать и отдать ему.
Медленно поднявшись, он с силой сжал голову руками. Ему не хватало воздуха. Борланд начал дышать быстро и часто, проклиная себя, что не может поделиться дыханием с девушкой.
Ненароком коснувшись ножа Сенатора, он обнаружил за поясом посторонний предмет. Вытащил его и долго не мог сообразить, что же это такое.
На его ладони лежал карманный персональный компьютер Литеры.
Борланд снова уселся в траву, дрожащими пальцами пытаясь привести устройство в рабочее состояние. В его замутненное горем сознание все же проникло четкое понимание того факта, что этот КПК мог оказаться у него единственно возможным образом: девушка сама сунула его за пояс Борланду, пока он уносил ее прочь из штаба клана.
И это движение руки было последним, что она совершила в этой жизни.
Экран засветился мягким голубым сиянием. Борланд тупо щелкал кнопками, соображая, что за страницы перелистываются перед его глазами.
Дневник Литеры.
Сталкер продолжал щелкать, пока не добрался до одной из страниц, на которой увидел фотографию.
Внимательно вгляделся в нее.
Крепко-крепко зажмурился.
Потом открыл глаза и вгляделся еще раз.
Его внезапно обессилевшие пальцы разжались. Уронив КПК в траву, мокрую от крови Литеры, Борланд поднял невидящие глаза к небу, и из его груди вырвался неистовый, звериный крик.
Глава 18
Литера
Теплые руки отца нежно подхватили ее и поставили совсем рядышком с мраморным львом.
— Вот так, малышка. — Папа потрепал дочку по взлохмаченной головке. — Сейчас.
Он отошел подальше, с улыбкой оценив картину. Девочка стояла с ромашкой в одной тоненькой ручке, возложив другую ладошку на каменную гриву льва.
— Улыбайся, — подбодрил ее папа, слегка наклоняясь и поднимая фотоаппарат.
Вспышка.
Девочка подошла к двери, обнимая любимого плюшевого мишку. Папа и мама о чем-то спорили, и это ее беспокоило. Поднявшись на цыпочки, она прижалась ухом к замочной скважине.
— Она очень плохо выглядит, — говорил папа. — На фотографии особенно заметно.
— Перестань, — сказала мама с испугом в голове. — Это просто плохое освещение.
— Завтра я отведу ее к доктору. Мне это не нравится.
Девочка побрела в свою комнату. Она не знала, что такое "освещение", и не хотела к доктору. Усевшись на кровать, она сильнее обняла плюшевого друга и опять стала покачиваться.
От этого ее тело болело меньше.
Она шла по парку, держа папу за руку. Дорожка перед ними была прямой и красивой. Папа смеялся, открывал ей красоту каждого листика, объяснял, почему идет дождь и светит солнце. Они купили целую кучу булочек и скормили их голубям. Они болтали обо всем, кроме школы, и она была этому очень рада. Им редко выпадали такие дни. Даже когда папа был не на работе, на которой обычно пропадал по несколько месяцев, не появляясь дома, — даже тогда дни, подобные этому, случались очень редко.
Она сидела у папы на коленях, разглядывая непонятное драже, высыпанное ей на ладошку. Слушала о том, что теперь эти конфетки можно есть каждый день и даже нужно. На вкус они были не очень приятные, но папе так редко удавалось принести ей конфеты. Она послушно ела их каждый день, чтобы не расстраивать его.
К тому же он и так был чем-то расстроен.
В эту ночь она заснула рано и не слышала, как отец в гневе разбил фарфоровую вазу, подаренную бабушке. Она теперь спала очень крепко, потому что сильно уставала к концу дня.
— Папа, я заболела? — спросила она прямо, когда они гуляли по парку в очередной раз.
Он взял ее на руки и заботливо посмотрел в глаза.
— Да, ласточка моя, — сказал он. — Но это пройдет. Через неделю ты ляжешь в больницу, и я буду приносить тебе персики каждый день.
— Не хочу в больницу. — Она упрямо поджала губки. — Я хочу ходить в школу. Там все мои друзья,
— В больнице у тебя тоже появятся друзья, — утешил ее папа. — Там много других детей. У тебя появятся новые, хорошие друзья.
— Если ты хочешь этого, папа…
— Хочу, ласточка. Послушай меня, и все будет хорошо.
Она ничего не ответила, просто обхватила его шею руками.
* * *
Папа выполнил обещание. Он и в самом деле приходил в больницу каждое утро и подолгу ждал, когда закончится сеанс под капельницей.
Но других детей там почти не было. Она лежала в палате совсем одна, подолгу глядя в потолок или рассматривая пустующие застеленные кровати. Лишь в палате напротив жили двое мальчишек, с которыми иногда доводилось сталкиваться в коридоре. Каждый раз она смеялась, глядя на их пухлые щеки, усеянные непонятными синими точками.
Смеяться она перестала, когда однажды в зеркале увидела такие же следы на своем лице.
— Что это такое, папа? — спрашивала она, крутя персик в руках.
Папа осторожно присел на край постели и погладил ее по волосам, густым и волнистым.
— Такое иногда бывает, ласточка, — ответил он, о чем-то беспокоясь. — Это из-за твоей болезни. Потерпи немного, малышка. Скоро я заберу тебя домой, и ты снова станешь такой, как раньше.
Она улыбнулась и прижалась к нему. Папа поцеловал ее в лоб, проведя рукой по голове.
Ласточка не заметила, как изменилось лицо папы.
Она не знала, что прядь ее волос осталась у него в руке.
Доктор в белом халате поставил подпись на какой-то бумаге и вручил лист взволнованным родителям одного из мальчишек.
— Острая, — произнес он с сожалением.
Мальчик посмотрел на девочку, сидящую напротив. Слез со стула и ушел с родителями. Его друг болтал ногами, внимательно глядя на врача.
— Острая, — сказал доктор, протягивая другой листок его матери, которая закрыла лицо уголком накинутого на голову платка. Она вывела сына в коридор, и дверь за ними захлопнулась.
Папа медленно встал, глядя на доктора. Увидев лицо врача, он все же подошел к столу и принял третий бланк.
— Хроническая, — услышала девочка странное слово.
Папа чуть не смял бумажный лист в кулаке. Подойдя к дочери, он поднял ее на руки.
— Пойдем, ласточка, — сказал он. — Еще несколько дней в палате, и ты вернешься домой.
Она ничего не ответила. Ей очень хотелось домой, и ради этого она была готова на все. Даже вытерпеть в палате еще несколько дней.
Она не знала, что теперь одиночество только усилится — обоих мальчишек забрали по домам. Она кусала маленькие пальчики от горькой мысли, что так и не успела с ними подружиться.
— Папа! — рыдала она. — У меня кровь идет из зубов!
Отец опять прижал ее к себе. Его грудь вздымалась и опускалась все чаще. Объятий было явно недостаточно. Девочка продолжала плакать, зарывшись в его плечо, не обращая внимания на то, что от этого кости начинали болеть еще сильнее. Она не понимала, что с ней происходит. Папа часто пытался ей это объяснить, и она уже запомнила его слова наизусть. Но все равно не понимала их значение.
