Подойдя ко мне, старшина лихо сбросил автоматы с плеча. Один из них, ударившись прикладом о не оттаявшую еще землю, выпустил очередь ему в грудь! Тускнеющими глазами старшина в недоумении посмотрел на меня, улыбка медленно сползла с его лица, и он молча упал на собранные им автоматы…
На Миусском фронте, из-за недостатка строевых офицеров, командир полка назначил меня командиром 3-й стрелковой роты.
Природа здесь сделала исключение, и в этом месте левый берег реки был выше и нависал над пологим правым берегом. Наши пулеметчики постоянно держали немцев на прицеле. В отместку противник густо засыпал нас минами и потери для обороны были довольно значительными, и мы постоянно просили о пополнении. Командир полка ругался: «Строевку подаете на полную роту, а воевать некому!» Но обещал прислать несколько человек. Строевка ежедневная строевая записка о наличии и убытии личного состава и лошадей. Строевка всегда подается вчерашняя общеизвестная хитрость, чтобы получить на несколько порций больше сахара и водки.
Под вечер, когда стало смеркаться и из траншеи по горизонту хорошо видно, появилась редкая, человек восемь, цепочка солдат. По тому, как идут, издалека можно понять пожилые. А куда их девать? Обоз и без них забит беззубыми стариками. Было этим «старикам», впрочем, не более пятидесяти, но на фронте зубов не вставляют, вырвут в медсанбате и слава богу. (У немцев вставляли и на фронте…) Вот и размачивают сухари в котелке. А тут, даже на расстоянии двух километров заметно — один солдат сильно припадает на ногу.
Подошли. Спрашиваю: Ты что? Ранен что ли? Не долечили? Нет! отвечает. У меня одна нога с детства на семь сантиметров короче. Да как же тебя взяли? Да так вот и взяли. С самой Сибири следую. Куда ни приду: да как же тебя взяли? И отправляют дальше. Там, мол, разберутся. Вот и пришел. А куда дальше? Дальше некуда. Передовая.
Тяжело писать об этом, но по моим подсчетам не менее одного процента похороненных в братских могилах люди в состоянии клинической смерти. При наших потерях это колоссальная цифра. Определить, клиническая ли это смерть или летальный исход, может только врач. Врачей на передовой нет. Их в госпиталях и медсанбатах не хватает. Об одном из таких случаев в свое время рассказали «Известия». Я расскажу о другом.
Мой товарищ, Семен Шастун, в одном из боев был тяжело контужен. Из ушей, носа и рта пошла кровь. И он потерял сознание. Когда на него наткнулись санитары, никаких признаков жизни он не подавал. Понесли в братскую могилу. Один из санитаров сказал: «Вроде живой! Неси!»
Надо понять санитаров. Пожилые люди, натаскались, намаялись. На поле боя еще шлепаются мины и посвистывают пули. Подошел санинструктор батальона. Что скажет? В яму? В бричку? Жить или умереть! Минута сомнения: В бричку!
Семен пролежал в госпитале полгода. Поначалу не видел, не слышал, не говорил. К концу срока встретился раненый, на костылях: Ты Сенька? Из какого полка?
Это был тот санитар.
Девушки
Произнести мою фамилию правильно без предварительной тренировки дело довольно безнадежное. Впрочем, и написать ее с ходу не менее сложно. Достаточно сказать, что мы с родным братом писались через разные буквы: он — через «а», а я — через «о».
Дня два или три перед отправкой на фронт маялись в какой-то школе в районе Ленинградского вокзала. Школа новая, четырехэтажная, с большим двором. Сутра по этажам ходит дневальный и бормочет какую-то непонятную фамилию вызывает на проходную. У меня в Москве никого нет, родные далеко, в эвакуации, со старыми тетками попрощался, из института тоже, вроде, прийти некому. Лежу наверху в пустом классе, на полу, положив под голову вещмешок. Невесело. Война только разгорается. Что-то будет?
Наконец, дневальный кричит: МГПИ им. Ленина! Меня! У проходной стоит очаровательная девушка, очень милая, очень яркая, очень обаятельная. Принесла книгу и машинку для точки лезвий безопасной бритвы: «Я тут с утра стою!»
Немудрено. Пока дневальный перейдет двор, да поднимется на четвертый этаж, от моей фамилии в его памяти останется мало вразумительного. На минуту представляю: она стоит здесь с утра и всех проходящих просит вызвать меня. Все проходящие мужчины… Сколько взглядов она выдержала, сколько разных слов выслушала!
Когда в конце войны ей вручали в институте медаль «За оборону Москвы», сидевшая в президиуме наша «мать-командирша», курировавшая в войну институтскую команду ПВО, Мария Александровна Верпаховская, поздравляя ее, сказала: «Недаром вы с Ефимом в слуховых окнах целовались!» — зал грохнул и взорвался аплодисментами.
Тяжело на войне всем, а девушкам особенно. С первых дней войны девушки осаждали военкоматы, записывались добровольцами, подделывали документы, добавляя себе возраст, да их не больно и проверяли, нужда была большая. Вскоре и призывать стали.
Большинство из них имело о войне героико-романтическое представление, и первое соприкосновение с действительностью, с неприукрашенной правдой войны, действовало отрезвляюще. Но они быстро привыкали к фронтовому быту и безропотно несли нелегкую службу.
Большая часть девушек направлялась в медицинские учреждения: госпитали, санитарные поезда, дивизионные медсанбаты, подразделения связи. Штабные роты корпусных батальонов и армейских полков связи, а также служба ВНОС воздушное наблюдение, оповещение, связь почти сплошь состояли из девушек, а банно-прачечные отряды целиком из женщин, только командир пожилой или после тяжелого ранения офицер.
Командовать ими было не просто, и офицеры женских подразделений зачастую просились на передовую уже через неделю…
Некоторые девушки прорывались на передний край санинструкторами батальонов или на полковой коммутатор. Были девушки летчицы, снайперы. Об их подвигах написано много.
И везде трудно.
Тяжелораненые в госпиталях несамостоятельны, за ними нужен уход, в палатах тесно и душно. Молодые выздоравливающие настойчиво ухаживают за сестрами, им передовой не пригрозишь.
Полегче было в частях ВНОС. Бывалые солдаты, добродушно посмеиваясь, расшифровывали эту аббревиатуру по первым буквам: Война-Нас-Обошла-Стороной. Так-то оно так, все не передний край, но когда эти части перешли в Прибалтику, Западную Украину, Польшу на одиночные посты ВНОС стали нападать националисты.
Банно-прачечные отряды назывались у солдат мыльно-пузырными комбинатами, в этой грубоватой солдатской шутке не было злословия, скорей скрытая солдатская нежность. Этим девушкам приходилось особенно тяжело. И воды натаскать, и дрова заготовить, и белье прокипятить, и простирать его, и просушить, и все вручную. О стиральных машинах и порошках никто и представления не имел. Корыто, мыло и руки вся техника. Электричества на фронте нет, гладили угольными утюгами, а большей частью просто катали. Если представить, какое белье приходит с передовой, где солдату по неделям, а то и по месяцам не приходится переодеваться!.. Надо до костей стереть пальцы, чтобы выстирать солдатское белье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
