«А потом войне конец, наступили перемены, и они сошли со сцены и отнюдь не под венец». Какой пронзительной печалью пронизаны эти строки Константина Ваншенкина, одного из лучших фронтовых поэтов! Пока девушки были на фронте, подросло новое поколение семнадцати восемнадцатилетних. Они были юны и целомудренны и более привлекательны для немногих вернувшихся с войны парней. А фронтовички могли услышать в свой адрес: «Знаем, за что ты медаль получила!» Жестоко и несправедливо. Многие из них остались одинокими на всю жизнь. Коротким было их фронтовое счастье, и долгой одинокая женская судьба.
Можно добавить и такую деталь. В освобожденных населенных пунктах, случалось, женщины, родившие от немцев — и не всегда в результате насилия, — в тревоге и ожидании возвращения с фронта или из плена своих мужей, подбрасывали детей нашим фронтовым девушкам…
В одном из самых фальшивых по моему глубокому убеждению фильмов о войне «Ангелы смерти» командир зенитно-артиллерийского дивизиона, состоящего из одних женщин, оказавшегося на танкоопасном направлении в районе Сталинграда, говорит своим девушкам: «Вы будущие матери. Идите домой. Я приказываю». Не говоря уже о том, что по его «приказу» они могут дойти только до своей землянки в искусстве допустима гипербола.
Но я человек пожилой и еще помню, что для того, чтобы стать матерью, нужен еще и отец… Говорят, что теперь это не обязательно. Не уверен, что этот способ лучше, но в отношении постановщиков фильма у меня закралось подозрение. Женщин в тылу хватало. Мужчины были на войне. Перед каждым командиром на фронте ставится боевая задача. При появлении танков он что, сам будет бегать от орудия к орудию и вести огонь? А подносить, а заряжать, а наводить? Опять гипербола? Не слишком ли много.
На фронте можно получить пулю в лоб. А можно и в затылок. Это не кино. Это война.
А голые девочки! Ну, как же без этого. Кто поймет? Кто оценит? К сведению тех, у кого хватит терпения дочитать до этого места: поколение девушек Великой Отечественной войны вовсе не раздевалось так охотно перед объективами кинокамер, как это принято сейчас. Сам этот кадр дикость. На передовой, когда кругом одни мужики, нет обстоятельств, которые позволили что-нибудь подобное. Благостный финал фильма нестерпимо фальшив. Фильм неправдоподобен, образно говоря, «по обе стороны фронта». И за что только платят деньги «военным консультантам»?
В одной из частей службы ВНОС служила моя школьная подруга Лена. Через друзей и родных она разыскала меня на фронте, и мы стали переписываться. Ближе к концу войны, в долгой обороне, оказавшись почти рядом, на попутных машинах пустился на розыск.
Она была старше на год-полтора. На круглом, немного скуластом лице, под высоким, умным лбом, светились большие синие глаза. Лена писала прекрасные, мне казалось, стихи, но и без того я был влюблен в нее возвышенно и романтически. В твердом убеждении, что все женщины, и она в том числе, богини или, по крайней мере, ангелы, ниспосланные нам с небес, чтобы мы стали лучше, я смотрел на нее снизу вверх с восторгом и обожанием, совершенно исключавшим, чтобы ее мечты совпадали с моими низменными желаниями. Поэтому, когда она однажды сказала: «Сними меня с пьедестала!», — я не снял. Не мог.
И вот теперь мы встретились вновь.
Узнал у военного коменданта, где расположена их воинская часть.
Прихожу. В просторной комнате большого мирного учрежденческого дома сидело за столами несколько мужчин-военных и она. Все они что-то писали. Дверь скрипнула. Все, как по команде, оторвались от бумаг и посмотрели на входящего В том числе и Лена. Но она тут же, как и все, опустила голову и продолжала писать. Я молча стоял в дверях. Прошло несколько секунд, прежде чем она снова, рывком подняла голову и кинулась к дверям: «Я думала, мне пригрезилось!»
Расставаясь, она стала обрывать пуговицы на моей шинели. Я смотрел на нее с недоумением и некоторым испугом. Перехватив мой взгляд и перекусывая зубами нитку, она сказала: «Сейчас я их пришью обратно, и ты будешь обо мне помнить». Я и не знал о такой примете.
Помню.
Зимой сорок третьего сорок четвертого года у меня была девушка, молодая, красивая. Да и все мы были тогда молоды и красивы. По прошествии стольких лет можно сказать, что Клава была наделена редким уже тогда талантом необыкновенной, самоотверженной до пугавшего самосожжения любви, к которой я еще не был готов. Во мне до сих пор живет тепло, которым она меня одарила. Война нас развела. Некоторое время от нее приходили письма. Душевные письма писала она и моим родным, однажды послала матери деньги. Потом переписка оборвалась. Война уже шла за пределами Союза, кругом были офицеры с орденами, положением, трофеями. Устроила свою судьбу? Не похоже. Но и не исключается.
Через тридцать лет, когда стал писать книгу, нашел старую записную книжку с адресами родных своих фронтовых товарищей. Написал и по адресу, где когда-то жили ее родные, в Новохоперск и когда стало ясно, что никакого ответа уже не может быть, через несколько месяцев получил письмо из Уссурийска: «Вы разыскиваете Губернатскую Клаву. Я ее племянница. Вот выписка из документа: «…в боях за Социалистическую Родину, верная воинской присяге, проявив геройство и мужество, погибла 29 декабря 1944 года. Похоронена на русском кладбище в городе Фельшегала (Венгрия)»…
Где-то в конце войны наша армейская газета опубликовала очерк о знатном так тогда говорили снайпере 51-й Армии Ольге Бардашевской и поместила ее портрет. Даже на не очень четкой фотографии она выглядела красивой и привлекательной. Как и я, Ольга ушла на фронт из института. Я написал ей письмо через редакцию, она ответила. Завязалась переписка, которая, впрочем, вскоре оборвалась. Дело на войне обычное. Так мы и не встретились.
Ольга уничтожила сто восемь фашистов. На сто девятом получила тяжелейшее ранение, и в медсанбате решили, что отправлять ее в госпиталь не имеет смысла, только лишние мучения. Рядом с медсанбатом естественно (!..) возникает дивизионное кладбище. Чтобы не терять времени — дивизия передислоцировалась — подготовили для нее могилу. Но молодой организм не хотел умирать, на четвертые сутки появился проблеск надежды, и Ольгу отравили в госпиталь. На фронт она уже не вернулась.
Однако свой гроб она успела увидеть. Было это, правда, в другой раз. Во всякой работе существует обмен опытом. Был он и на войне. Ольгу направили обменяться своим снайперским опытом в соседний полк. Обмен опытом проходил достаточно активно, немецкий снайпер засек Ольгу, разрывная пуля ударила в камень возле виска. Осколок попал под бровь, над глазным яблоком. Лицо залилось кровью, находившимся рядом показалось, что пуля попала в глаз и Ольга убита. Сообщили по телефону в часть. Ольга сидела в землянке командира батальона и в ожидании, когда стемнеет и можно будет вернуться в свой полк, пила кипяток из железной кружки. Вдруг плащ-палатка приоткрылась, и командир трофейной роты, в обязанности которой входило и захоронение убитых, не узнав в перевязанной, со следами крови на лице свою однополчанку, обратился к комбату: «Где тут труп Бардашевской? Мы гроб привезли!» Ольга с интересом взглянула на незадачливого капитана: «Бардашевская это я. Но я еще не труп!» Коренная одесситка, она за словом в карман не лезла. И когда еще доведется увидеть собственный гроб: «А ну, покажите, что вы там привезли?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
