– Разобрался?
– Нет пока еще. Но разберусь.
– Разберись обязательно. А пока послушай меня. Циолковский творил, когда мы с тобой еще и в родительских планах не числились. А страна наша называлась не Советским Союзом, а Императорской Россией. И астронавтика в той стране была не в чести, считалась занятием для чудаков и сумасшедших изобретателей. В лучшем случае, темой для фантастов. Непонятно было, кому она нужна и зачем. Перед Циолковским стояла почти непосильная задача. Он должен был не просто описать проект космического корабля, не только доказать, что выбранная им схема лучше всех остальных, но и объяснить простым людям, почему они должны строить космические корабли. Он был обыкновенным школьным учителем из Калуги, но сумел стать Учителем с большой буквы – он создал не теорию, но мировоззрение. И создал его из того, что было. Многие его идеи кажутся нам сегодня странными. Или даже антигуманными. Но никогда не следует забывать, что он был сыном своего времени. И говорил на языке своего времени. И на фоне многих других Циолковский выглядит исключительным гуманистом. Вспомни, чем кончил Вернер фон Браун. Тоже ведь считается пионером астронавтики…
– А как же формула?
– А что формула? Мещерский создал научную теорию, которая и тогда, и теперь непонятна для дилетантов. Так бы она и осталась теорией. А Константин Эдуардович сделал шаг вперед – он вдохнул в эту теорию жизнь. Кто еще в России до революции был способен на это?…
Такой вот у нас с Алексеем разговор получился. И можно сказать, он мне открыл глаза. Ведь раньше я незатейливо восхищался гением Константина Эдуардовича, а теперь начал понимать, какую мыслительную работу учителю из Калуги пришлось проделать, чтобы вырваться за пределы обыденности, подняться над провинциальным мировоззрением и разглядеть будущее. А сколько нужно иметь терпения, воли, чтобы достучаться до других людей, зажечь их своей мечтой, убедить и повести за собой?…
И меня он тоже убедил. И зажег. И повел. Я вообще-то впервые задумался о космических полетах после того, как в Саратовском техникуме наш преподаватель физики Николай Иванович поручил мне сделать двадцатиминутный доклад о Циолковском. Пришлось отправиться в библиотеку и взять все, что там было за его авторством. Помню, отыскал книгу «Труды по ракетной технике» 1947 года издания и потрепанную довоенную брошюрку с повестью «Вне Земли». Начал читать и увлекся. Потрясал размах воображения. Картины глобального заселения космоса завораживали. И вся наша жизнь как-то сразу обрела смысл. Я ведь вошел в тот возраст, когда нужно уже решать, какой путь в жизни выбрать, и вопрос осмысленности этого выбора был для меня вовсе не праздным.
В самом деле, думал я, ведь когда-нибудь коммунизм победит. Голод, разруха, болезни уйдут в прошлое. Каждый будет жить в красивом дворце посреди цветущего сада. Изучать науки, творить искусство, развивать себя спортом. Всю грязную нетворческую работу будут делать умные машины. Но что дальше? Неужели наступит конец истории? Это, конечно, хорошо, когда все проблемы решены, думал я, но какая сила будет двигать коммунаров вперед, не давая им успокоиться, почить на лаврах? И Циолковский отвечал на мои вопросы. Тех, кто будет жить при коммунизме, увлечет идея освоения и заселения космических далей. Сначала нужно построить ракеты, затем совершить пробные полеты в околоземное пространство, еще позже – высадиться на Луну и планеты Солнечной системы. Потом нужно начать строительство «эфирных островов» – огромных обитаемых станций, способных десятилетиями носиться в космосе. А еще позже потомки жителей этих станций отправятся к звездам. Человечество расселится по Млечному Пути и станет самой могущественной цивилизацией во Вселенной.
Я, конечно, не надеялся стать одним из тех, кто полетит в космос, – ведь Циолковский писал, что произойдет это еще очень нескоро. Но одна мысль в его работах меня зацепила. В малоизвестной работе «Основы построения газовых машин, моторов и летательных приборов» Константин Эдуардович утверждал, что путем достижения космоса может стать поэтапное совершенствование аэропланов с ракетными двигателями. Сначала простые и дешевые летательные аппараты докажут преимущества новых двигателей при достижении больших высот и скоростей. А когда население к ним привыкнет, когда появятся подготовленные кадры, способные работать с этой техникой, тогда можно будет говорить о построении сложных авиакосмических комплексов. Понадобятся летчики, понял я, много летчиков. Я решил стать одним из них…
31-е сутки полета
Алексей читает мои записи и посмеивается. Не верит, что студент техникума, приехавший из глубинки в Саратов, может так связно излагать самому себе столь сложные идеи.
– Придумываешь, – говорит Алексей. – Ты это потом для себя упорядочил. Уже когда в Отряде был. И про движущие силы коммунизма. И про конец истории. И про ракетопланы.
– Ничего подобного! – отвечаю резко, потому что сомнения Алексея в моей искренности задевают. – Я сформулировал уже тогда. Мне доклад поручили, ты забыл? А когда пишешь доклад, то нужно делать выводы на основе изученного материала. Вот я и сделал.
– И какую оценку тебе поставили за доклад?
– Хорошо.
– Ха-ха, – смеется Алексей. – А почему не отлично? У меня готов ответ:
– Потому что не надо было коммунизм пристегивать. Времена-то были еще те. Ошибиться в понимании политического курса было опасно. Тогда, если помнишь, очень популярна была теория о возрастании сопротивления врагов по мере приближения к коммунизму.
– Во-во, и я про это. С чего бы вдруг студенту техникума о таких вещах думать?
– А с чего бы я тогда из литейщиков в летчики подался? Алексей посмотрел с непонятной искринкой в глазах, но спорить больше не стал. И правильно. Нечего тут спорить.
А я точно помню, что после того доклада стал за темой следить. Если встречалась заметка или статья о ракетной технике и астронавтике, то внимательно изучал ее. Узнал тогда о Цандере и Кондратюке. Узнал о запусках советских геофизических ракет и о теории марсианской растительности. Прочитал книжки Чернышева, Космодемьянского и Ляпунова. Так что с тех пор астронавтика для меня стала предметом увлечения – хобби, как говорят англичане.
Это знание мне сильно помогало: и в аэроклубе, и потом, в Оренбургском училище. Летчики – люди заводные. Их завораживают разговоры о полетах еще выше, еще быстрее. А я как бы не только языком трепал, но мог на авторитеты ссылаться. И цитировал к месту. За это в училище меня выделяли, и закончил я его истребителем первого разряда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
