Наш Семёныч
С Виктором Кунгурцевым, игроком, высоко ценимым Эпштейном, встретился я в конце ноября 2003 года. И была для нас та встреча первая и последняя — через месяц Виктор скоропостижно скончался, такой мощный в свои 63 года, такой жизнелюбивый. Так и стоит перед глазами его плотная фигура с крепкой шеей на широких плечах, грудь колесом, взгляд вприщур, улыбка. И слышится чуть глуховатый его голос…
— Родом я из Челябинска, отца не знаю, — стряхивая сигаретный пепел, отвечал на мой вопрос Кунгурцев. — Он на фронт ушел и пропал там без вести. Был я у матери один, она меня и поднимала, ни родни, никого. В хоккей сперва играл с мячом, а уж потом, в 1958 году пришел в «Трактор». И играл в этом знаменитом уральском клубе до тех пор, пока не скончался замечательный человек и тренер Захватов Сергей Иванович, один из первых заслуженных тренеров СССР по хоккею. С Эпштейном он в середине сороковых годов вместе за челябинский «Дзержинец» выступал, когда команду курировал легендарный «красный директор» Зальцман.
И перешел я в «Химик», куда меня давно зазывал Эпштейн, когда мне уже 25 лет было, когда я уже поиграл и кое–что повидал в хоккее, и уже включался в список 33 лучших игроков страны. Всю жизнь я играл центрального нападающего, и поставил меня Семёныч вместе с Мичуриным Юркой, игроком очень одаренным. Лучшим, я с этим согласен, партнером Мальцева. Но вливался я в «Химик», надо признаться, непросто. Потому, что команда была весьма своеобразная, думающая. Николай Семёнович отбирал в команду людей не по атлетическому сложению, а по уровню мышления. Брал ребят с головой. Целый год прошел, прежде чем я в команде стал своим. И это при том, что в Челябинске–то я был ведущим игроком.
Трудно было понять специфику «Химика», его стиль: то ли сыграть от обороны, то ли как–то запутать соперника, ничего как бы не отдавая, и в то же время приглашая в собственную зону, чтобы тут же перейти в контратаку. Все это были тренерские замыслы. Умел Семёныч игроков находить и подбирать для команды. Он Сапелкина, к примеру, пригласил, а тот кататься на коньках не умел! А он пригласил и научил и кататься, и играть. А дело все в том, что Сапелкин здорово играл в футбол, а Семёныч это очень ценил, он любил игровиков. Была такая пятерка даже: Сапелкин — Ляпкин в защите, Козлов, Кунгурцев и еще кто–то — забыл кто — в нападении. Сильная была пятерка, что там говорить. Мы всегда играли против первых пятерок противника и были своего рода пятеркой сдерживающего порыва. Вот почему я поиграл против Полупанова, Старшинова, Петрова, Якушева Виктора, то есть разменивал центра на центр. И скажу, нехвалясь, удавалось мне зачастую нейтрализовать моих опасных визави. Тяжелей всего игралось, пожалуй, против Старшинова, но мне было интересно поиграть против лучших центров страны. Был такой азарт: не дать себя переиграть, а наоборот, самому перехитрить соперника.
— А где жили, когда приехали в «Химик» играть?
— Сначала пожил в гостинице, потом Семёныч выхлопотал комнату в Жуковском. Мне хватало, я ведь был тогда неженатый. А потом Семёныч же посоветовал мне поменять комнату в Жуковском на комнату в Москве с дальним прицелом: мол, потом легче будет сделать квартиру в столице. И когда я женился, он мне помог с квартирой на Пресне. Много времени он уделял быту игроков, и я убежден, многие ему за это благодарны. Мудрый тренер меня еще и в институт физкультуры областной в Коломне пристроил. И я закончил институт, как и многие другие. А ведь понятно, что когда у тебя диплом на руках есть, то и люди на тебя по–другому смотрят. Да что там говорить, Семёныч всегда умел глядеть далеко в будущее.
— Конечно, когда мы играли, режим был суровый, сплошные сборы да игры. Я женился в 29 лет, и жили мы с женой душа в душу. Это были счастливые годы, но могли они быть еще лучше, если бы не это казарменное положение. Но Семёныч в отличие от других тренеров, отпускал нас со сборов, получались у нас после некоторых праздников перерывы, он даже чарку мог разрешить. Да, а что? И вот ведь с хитрецой был: после чарки–то языки у игроков развязывались, а он все слушал и запоминал, все про всех знал в команде. В автобусе, бывало, пока едем на вокзал, позволит выпить, а сам сидит и слушает, о чем мы распинаемся, и сам вроде участие в беседе нашей принимает. Чувствовал он команду и игроков, психолог был хороший. Умел он видеть в игроке и перспективу.
У нас была отлажена система игры против команд, которые были сильнее нас, мы всегда играли по системе 1–4. Это значит, что один игрок действует впереди, на острие, а четыре сзади. Почти половину поля отдавали противнику, но только они шайбу теряли (не без нашей помощи, естественно), мы сразу же в контратаку переходили. Вот мы, к примеру, атакуем и теряем шайбу. Сразу два наших защитника занимали места у синей линии по углам и получался «квадрат», я же как игравший впереди атаковал их защитника. Или, например, мы идем в атаку и теряем шайбу. Я как центр, занимавший место около ворот соперника, или крайний нападающий наш сразу шли на того из игроков противоборствующей команды, у кого в тот момент была шайба. Если наш крайний шел на их игрока, то я как центральный нападающий катил в угол к синей линии противника, чтобы «квадрат» наш не нарушался.
И так действовали все хоккеисты, этот «квадрат» как живой был. Ну, конечно, чтобы он жил, нужна была хорошая физическая подготовка, чтобы голова у хоккеистов работала и кругозор хоккейный был развит. Такое построение мы первыми применили, потом только стали его шведы культивировать.
Благодаря этому «квадрату» у ЦСКА зачастую не срабатывала в играх с нами их тактика первого паса. А почему? Да потому, что мы только потеряем шайбу, а уж все на своих местах. И уже атака с ходу сорвана, ничего не попишешь, и это при том, что в ЦСКА великие игроки играли, скажем, Толя Фирсов, с которым мы начинали играть еще в молодежной сборной, когда он за «Спартак» выступал…
Я когда в хоккей начинал играть, то только ради удовольствия, никаких таких мыслей о деньгах не было.
Поначалу мне платили 700 рублей, это еще до хрущевской денежной реформы. А потом стали платить 160 рублей, а тогда министр 300, ну пусть 400 рублей получал! Все–таки была какая–то социальная справедливость, чтобы там сейчас ни говорили. А мы ведь еще премиальные за победы получали, а еще Семёныч чего–то там по цехам наскребал. И ничего получалось, жить можно было.
— А что–нибудь, Виктор, запомнилось особенное из хоккейной жизни?
— Да. По драматизму один матч очень запомнился. По драматизму и курьезности ситуации вокруг него. Играли мы у себя дома с ЦСКА четвертьфинал Кубка СССР 1972 года. Вот сюжет был так сюжет. 5:4 мы выиграли, но как! Первый период 2:0, второй — 3:1. А третий вчистую проиграли 0:3. Но выиграли же, черт возьми! А ведь армейцы так были уверены в своей победе, что уже заказали билеты на самолет в Челябинск, на полуфинал. Афиши там уже расклеили — ЦСКА — «Трак тор», полуфинал Кубка СССР по хоккею… Вот конфуз–то какой. Ну, ладно. Но нам–то надо лететь теперь самим в Челябинск, а у нас билетов нет. Как сейчас помню: сидим в Быкове на аэродроме, билетов нет. Ну, Семёныч что–то где–то пробил, сделали нам спецрейс. Прилетели в Челябинск и там еще «Трактор» обыграли на глазах у всего честного народа. А Челябинск–то все же мой родной город, я многих знаю, меня знают многие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
