Брат с женой должны были со временем приехать туда же, но долго не являлись, Удога забеспокоился, не заболел ли Чумбока оспой, и приехал в Онда. Здесь он узнал страшные новости, что Одака убита и брошена в воду, а брату помог избежать смерти китаец Тун. Удога стал всюду искать брата, и всюду куда бы он ни приезжал, свирепствовала оспа. Никто не знал, где Чумбока. Долго искал его Удога.
- Всюду оспа. В деревнях люди умирают, Онда опустела. Кто жив остался - в тайгу ушел. Шаманы говорят, что во всем ты виноват, и велят тебя найти и убить. Не показывайся никому и никуда не езди. Тебе несчастье угрожает. Слухи, распущенные шаманами, уже и в здешние деревни дошли.
- Пусть теперь меня убьют, - безразлично отвечал Чумбока, - я жить не хочу.
- Никто его не убьет, - отвечал Фома, - будем жить вместе. Пусть только попробуют подойти!
- Нет, Фомка, ты не знаешь. Люди глупые, а шаманы хитрые, говорят им, что во всем брат виновен. Оспа стала стихать - они говорят: это потому, что Одаку убили. Требуют убить Чум-боку, тогда, говорят, болезнь совсем прекратится. И уже находятся люди, которые хвастаются, что найдут Чумбоку и убьют его.
Удога привез какое-то лекарство на топленом медвежьем жире, которое приготовила старая Ойга. Этим лекарством он лечил брата, мазал ему корки ран.
Дюбака часто заговаривала с Чумбокой, старалась его развеселить. Но того ничего не радовало.
- Я жить совсем не хочу, - говорил он.
Удога советовал Чумбоке уехать в землю гиляков.
- Пусть у меня живет, - отвечал русский, - никто не тронет его.
- Нет, Фомка, - говорил Удога, - шаманы говорят, если его убить, оспа совсем прекра-тится. Люди его подкараулят. Узнают, что он здесь...
Удога добывал в тайге мясо, приносил домой. Вместе с Фомкой, Настей и Дюбакой он ловил рыбу неводом.
Наступила осень. Желтели осины и клены...
Однажды утром Чумбо понуро сидел на крылечке дома. Удога сказал ему:
- Послушайся, брат. Надо уехать куда-нибудь далеко. Туда, где ты сможешь забыть горе. Раны твои зажили, а ты все думаешь про несчастье... Когда ты все позабудешь, наберешься си-лы, тогда будешь знать, что надо сделать. Если ты убьешь себя или тебя убьют - что хорошего? Обрадуются враги твои.
Чумбо молчал, опустив голову, но шея его дрогнула, словно сила вдруг ожила в ней. Удога почувствовал, что у брата явилась какая-то надежда. Значит, он еще не погиб. Еще жить хочет.
- Живи у меня, - басил Фомка. - Невесту тебе высватаю. А родичи успокоятся...
- А где останется мать? - спросил вдруг Чумбока у брата.
- Мать как живет сейчас на устье реки, так и жить там будет. Со мной проживет, ты об этом не думай. Я там строиться буду или пойду на новое место, я знаю - есть хорошее место на озере Бельго. Никто там не живет.
Чумбока поднял голову и посмотрел на брата.
- Куда же мне ехать? - спросил он. - К гилякам?
- Да, поезжай на море! Найди Позя, - ответил Удога.
- А как же ты? Ведь тебя могут схватить торговцы и выдать Дыгену.
- Нет, торговцы лавку бросили и скрылись. Они тоже оспы боятся. А я в Онда не вернусь, пойду на новое место, наверно, на озеро Бельго. Там меня никто не тронет. Маньчжуры теперь долго не появятся - может быть, никогда не придут. Скоро большие перемены в жизни будут, сердце мое чует.
- А ты думаешь, русские скоро придут? - спросил Чумбока.
- Так все говорят, - ответил Удога. - Я много думал об этом.
- Он теперь все думает, - ласково сказала Дюбака, - как старый старик стал...
Чумбо поднялся.
- Я поеду, Фомка, - сказал он русскому.
Весь день братья готовились к походу.
Ночью они простились с Фомкой. Их лодка пошла вниз. Дюбака гребла, а Удога сидел на корме. Чумбо лежал на дне лодки.
Уже начались по утрам заморозки. Прошла осенняя рыба. В эту пору обычно у людей Мангму начинается новый год, все сыты, все радуются осенней добыче и готовятся к зимнему промыслу.
Но нынче на берегах Мангму тихо. Торчат голые палки и пустые вешала. Нигде не видно тучных связок свежей юколы, не стучат молоточками женщины, не выделывают рыбью кожу на паруса, на палатки и на охотничью одежду.
Братья проплывали мимо опустевших стойбищ.
- Всюду люди умирали, - говорил Удога. - Уже и сюда оспа дошла.
В безлюдных деревнях понемногу разваливались брошеные глинобитные дома. С лодки видны были провалившиеся, гнилые крыши, прутья и жерди стен, выступавшие из-под опавшей глины. Ветер хлопал неподпертыми дверями. Неотпиленные концы балок, как черные рога, еще выше поднимались над падавшими гнилыми соломенными крышами. А ветер становился все холодней. Тот же ветер, что и в прошлом году в эту пору, дует с низовьев реки, зовет братьев на охоту. Чувствуется приближение суровой зимы.
Удога молчал, печально вспоминая, как в прошлом году собирался в тайгу с женой и братом. Тогда казалось всем, что горе было большое, а сейчас кажется Удоге, что славное то время было.
Да, собираться на охоту уж пора. День ото дня погода становится все холодней, на речке появились забереги, уже облетела листва с лесов, почернели дубовые рощи, первый снег выпал в тайге и лежит белыми пятнами на черных хребтах и косогорах.
"А дедушка Падека в это время уже ушел... - думает Удога. - В прошлом году так хоро-шо дома в эту пору было!.. Мать молоточком все стучала и стучала, очаг пылал, тепло было, мы вещи укладывали, в тайгу собирались. Взяли с собой жидкий жир. А вот нынче придется бросить старый дом и в деревню совсем не возвращаться".
- Далеко мы с тобой отъехали, - говорит Чумбо, - уже начались гиляцкие деревни.
- Тут, наверно, нет оспы, - отвечает Удога. - Вон видны дымки на островах.
Великая река стремилась на север, к холодному морю. Здесь на берегах ее не видно ни липы, ни пробковых деревьев. Нигде не рос виноград. На скалах стояли леса из берез и листвен-ниц. Вокруг была чужая, холодная природа.
К вечеру завиднелась большая деревня.
Ветер заливал лодки. Братья подъехали к берегу и вылезли на пески.
- Ветер какой сильный, - заметил Чумбока, - даже не видно, как дым из труб идет. Его или разносит быстро, или печки не топятся. Может, в такой ветер печей топить нельзя. У гиляков, говорят, бывают такие сильные ветры, что дым обратно в дом идет.
Братья приблизились к крайнему дому. Собака пробежала мимо, держа что-то в зубах.
Вдруг ветер рванул. В крайнем доме дверь распахнулась со страшной силой и так хлопнула о стенку, что дом дрогнул, посыпалась глина.
Братья переглянулись со страхом. Они сразу почувствовали, что дом пустой. Никто не вышел, не закрыл дверь. Ветер взвыл и поднял на амбаре полотнища бересты и со свистом держал их стоймя в воздухе и хлопал берестой, как парусом.
Чумбо подошел к дому и со страхом заглянул в дверь.
- Там окна нет, сквозняк.
Он шагнул было через нары и в ужасе отступил обратно.
У кана, положив голову на глину, стоял на коленях мертвый человек. Двое других мертвецов лежали на кане. Одичавшая собака возилась около них. Завидя людей, собака с визгом кинулась в разбитое окно.
- Оспа! - в ужасе пролепетал Чумбока.
Удога молчал. Братья вышли, прикрыли дверь Чумбока подпер ее палкой.
Ветер снова поднял бересту над амбаром, из-за угла выбежала еще одна собака, но увидя людей, со страхом и воем прыжками метнулась в сторону, под жимая зад и хвост.
Ветер пошел по деревне, наперебой захлопал дверями в пустых домах. Между растрескав-шихся, черных лодок собаки грызли человеческие кости.
- Пойдем скорей отсюда, - сказал Удога.
Братья поспешили к лодке. Дюбака и Чумбо потянули ее бечевой, а Удога сидел с ребенком на корме. Лодка плясала на тяжелых и шумных волнах, и ее даже по течению приходилось тянуть на длинной веревке - так силен был встречный ветер.
Гольды провели лодку мимо деревни, разбили палатку и заночевали. Утром они снова пус-тились в путь. Ветер переменился. Подул попутный. Братья подняли парус. День был холодный и сумрачный.
- Может быть, все люди на Мангму умерли? - спросил брата Чумбо.
- Те, кто разбежался по островам и в тайге, можеть быть, живы останутся, - отвечал Удога.
На берегах опять виднелись пустые, падающие амбары, пустые дома с открытыми дверями и гниющими крышами.
А Мангму становился все шире. Выше поднимались скалы. Исчезли деревни и острова. Начались скалистые, крутые берега.
Высокая голая сопка в глубоких складках, как гигантский веер, стояла над рекой. Дальние хребты упирались в облака. Погода хмурилась. Студеный сырой ветер дул навстречу.
- Море близко, - говорил Удога, проезжая вблизи горла в озеро Кизи.
Вода прибывала, и узкий лесистый перешеек, висевший, как веревка, между двух гор, был затоплен. Мангму, врываясь через этот перешеек в заливное озеро Кизи, топил все вокруг.
Ночью шел дождь со снегом. Утром лужи на берегу за косами подернулись ледком.
У гиляцкой деревеньки Тебах Мангму круто поворачивал к морю. Мыс обрывался в реку рыжими скалами. Река огибала его. На мысу над гиляцкими зимниками вились дымки. Дети бегали по отмели у лодок.
