Санюли были со мной долго, целую вечность – они так же, как и я, перебирались с острова на остров. Саня первым захотел поскорее попасть на «взрослую» равнину, потому что понял, кем будет в этой жизни.
– Я буду летчиком! – вдруг заявил он, когда мы сидели на скамейке перед домом и во все горло распевали военные песни.
Мы с Сонькой онемели. Саня будет летчиком! Он это уже решил, как взрослый.
– И я… – подхватила было Сонька своим капризным голоском, но, заметив мой вспыхнувший взгляд, осеклась на полуслове.
Я сплюнула сквозь выпавший зуб прямо в муравейник и небрежно перевела разговор:
– А мой папа – Чапаев!
Недавно я посмотрела фильм об этом герое Гражданской войны, и когда он тонул в реке, а я уже собиралась разреветься, мой отец подмигнул и сообщил таинственным шепотом:
– Не плачь. Чапаев – это я… Только это – тайна, договорились?
Я оцепенела от счастья и поклялась молчать. И вот теперь, когда Саня поразил нас «летчиком», я решила – пора.
Санюли перестали дышать.
– Докладывай, – по-военному приказал Саня.
Наши головы сблизились, и, взяв с друзей страшную клятву, я рассказала захватывающую историю о том, как моему отцу удалось выплыть и скрыться на противоположном берегу.
– А теперь он ждет секретного задания. Шпиона будет ловить. Но вы об этом – цыц! За предательство расплачиваются кровью!
– А разве кровью расплачиваются? – удивилась Соня, – расплачиваются ведь деньгами…
Саня поднес к ее лицу кулак и страшным голосом произнес:
– А ты расплатишься кровью! – и зловеще рассмеялся.
Затем он встал и, засунув руки в карманы, направился к дому, сообщив мимоходом:
– Ладно, некогда мне тут с вами… Изучаю устройство самолета – учебники ждут.
И он ушел деловым шагом.
– Да, – подтвердила Соня, – он вчера книжку принес про летчиков и перерисовывает оттуда самолеты. Все мои карандаши забрал…
Я не слушала ее.
– Сонька! Сейчас я скажу тебе очень важную вещь. МЫ ТОЖЕ БУДЕМ ЛЕТЧИКАМИ!
– Ура-а-а!!! – заорала Соня.
И мы составили план…
…Утро следующего дня выдалось на редкость пасмурное и грозило расплакаться. Из-под одеяла вылезать не хотелось. Я высунула руку, пробуя воздух: рука тотчас покрылась мерзкими пупырышками. Но тут я представила, как Саня летит на самолете и лузгает семечки, выплевывая шелуху прямо на нас с Сонькой, стоящих внизу. Ну уж нет! Мы станем летчицами гораздо раньше!
Через час, после ужасных мук над тарелкой с гречневой кашей, я была уже во дворе. На удивление бабушки я надела папины тренировочные брюки, подвязав их веревкой, а на голову – мамину замысловатую шляпку, напоминающую шлем. Кроме того, на моей руке красовалась отцовская повязка с яркой надписью «ДНД». Сонька тоже вышла в отцовских спортивных брюках, а на свои банты натянула Санину вязаную шапочку.
– Сначала мы будем тренироваться, – сказала я. – Пока Санька сидит за книгами, мы так закалимся, что нас возьмут в летчики первыми! Сегодня сделаем пробежку к реке и с каждым днем будем увеличивать расстояние на одну троллейбусную остановку.
Соня с уважением смотрела на мой «шлем» и не перечила. Как учили в саду, мы построились в шеренгу и на «первый-второй» рассчитались. После того как Соня пискнула: «Расчет окончен!», – я скомандовала: «Направо! Бегом марш!», и тренировка началась.
Мы выбежали на бульвар и мелкой трусцой направились к реке. Бежать было легко: дорога шла под уклон. Люди в проезжающих мимо троллейбусах с удивлением смотрели на нас. «Завтра попрошу бабушку вышить на майке самолет!» – решила я.
В конце пути, уже почти у самой реки, легкость куда-то испарилась. Дышали мы с трудом.
– Стоп! – скомандовала я.
И мы снова (чтобы проверить, никто ли не потерялся в пути) рассчитались на «первый-второй»:
– Первый! – крикнула я.
– Второй! – пискнула Сонька.
– …третий, – произнес кто-то за спиной.
Мы как по команде повернули головы: чуть поодаль стоял незнакомый мальчишка.
– Я тоже хочу играть! – сказал он.
– Мы с незнакомыми не водимся, – строго ответила я, но Сонька уже толкала меня в бок, указывая глазами куда-то вниз: у ног мальчишки лежала… черепаха. Она как раз высунула голову и стала водить ею справа налево, словно обнюхивая траву.
Заметив наш немой восторг, мальчишка преобразился и, деловито подбоченившись, сплюнул себе под ноги. Причем вместе со слюной вылетел и зуб.
– Я его языком всю неделю раскачивал, – пояснил он.
Мы кинулись искать зуб. И как бы невзначай Сонька «наткнулась» на черепаху.
– Я нашла черепаху, – объявила она.
– Это моя черепаха. Я за ней в камыши лазил. Принесу домой и буду дрессировать!
– Подумаешь! А у меня брат – летчик! – не сдалась Сонька.
– А у моего брата вот такенное золотое кольцо, так блестит – закачаешься…
Еще никогда и никто не пользовался такими аргументами, и мы озадаченно сникли.
– А твой брат кто, шпион? – спросила я.
Пришла очередь растеряться мальчишке.
– Только у шпионов много золота и драгоценностей, – пояснила я. – Ну-ка, говори свой адрес!
Сбитый с толку незнакомец заученно назвал свой адрес.
– Смотри, больше никому не говори про своего брата – мы его первые поймаем! – деловито сказала я. – Давай сюда черепаху!
Мальчишка торопливо протянул нам животное и, словно продавец в магазине, смахнул с панциря пыль.
– Эх ты, шпионенок! – презрительно сказала Соня. – А еще с черепахой!
Потом мы вернулись во двор и стали черепаху купать, потом пеленать, потом кормить. Под конец она спрятала голову и ножки в панцирь и ни за что не хотела вылезать. Потом мы гуляли по пустырю и по очереди держали ее за пазухой. Когда наступила пора идти домой, Сонька не обнаружила у себя черепахи – она выскочила из-под майки.
– Знаешь, – сказала задумчиво Сонька, – а ведь это была шпионская черепаха…
Мы вздохнули, представляя, как ехидно улыбается «шпионская черепаха», пробираясь сквозь заросли.
А летчицами мы так и не стали…
* * *
Впрочем, потом мне было не до игр. Ушла бабушка. Так, по крайней мере, мне сказали родители, и я сделала вид, что поверила в их жалкое вранье. Я помнила: вначале бабушку увезла белая машина с красным росчерком на боку. А через несколько дней меня отправили к соседке (о ней я тоже расскажу, но не теперь). Вечером зашла мама и принесла тете Вале кусок белого сатина. Соседка села за швейную машинку и сострочила две полосы – одну длиннее, другую – короче, а после сшила их в форме креста и аккуратно разгладила горячим утюгом. Снова забежала мама, забрала крест, похвалила работу и рассеянно провела рукой по моим волосам.
Утром соседка повела меня гулять. Впервые мы заехали так далеко – в луна-парк на другом конце города, но ни карусель, ни «американские горки» почему-то не обрадовали меня. На обратном пути я смотрела в окно троллейбуса и видела, как снаружи плачет осень…
Мое первое вранье связано со смертью. Теперь я знаю точно, что дети думают о ней, почти так же, как и взрослые. Однажды, когда бабушка была еще жива, мне приснился сон о том, что ее не стало. Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечи: своим плачем я разбудила всю семью. «Что тебе приснилось?» – спросил отец. Я неожиданно поняла, что высказанная правда о моем сне может стать реальностью, ведь это была настоящая взрослая правда о смерти. И я сочинила историю о том, что «удав съел двух маленьких крольчат». Не могла же я признаться, что впервые ощутила состояние потери и невозвратности. После похорон, от которых меня оградили, я вошла в совершенно новый дом. Самым страшным была пустая, аккуратно застеленная бабушкина кровать, а еще мне надо было притворяться, будто бы я верю, что она уехала. И вести себя как обычно. Наверное, именно тогда я возненавидела взрослый мир, в котором нужно скрывать свои истинные эмоции. И чаще всего от того, что не хочешь расстроить своих близких. Врать из чувства жалости к ним…
Квартира стала для меня пустой. Я зашла в детскую и плотно закрыла двери. Я знала, что отныне никто не будет контролировать меня. Я сорвала со стены уже здорово выгоревший на солнце плакат с медведем – обои под ним остались темными – и нарисовала третью Дверь. И очень удивилась, что на этот раз она оказалась больше прежнего, еле различимого контура. Я поняла, что выросла и что отныне это будет неотвратимо. Не знаю, почему я не обрадовалась этому, как другие дети. Я вспомнила, как радовались Санюли каждой следующей зарубке на лутке двери, на которой отец отмечал их рост и вес. Каждый сантиметр приближал их к удивительному миру взрослых – и они были счастливы. Но почему я не ощутила подобного восторга? Я почувствовала отчаяние. Я сгребла всех кукол, которые лежали на моей кровати, и с силой швырнула их в стену – туда, где была нарисована Дверь, и они провалились в легко приоткрывшийся проем. Мои верные любимые маленькие друзья. Неужели они мне больше не нужны?! Гнев сменила жалость. Я толкнула третью Дверь…
