сыном трижды кяфира неверующего, если кяфир — друг государства. Вы здесь живете из милости падишаха, пользуетесь благами из наших рук, господа бухарцы, а потому извольте открыть уши внимания и склонить головы повиновения. Идите.
Весьма довольный собой и своими поступками, губернатор отправился на соколиную охоту, — собственно, этим и вызван был ранний приезд в подворье. А бухарцы, желчные, недовольные, разбрелись по чайханам и караван-сараям, не смея даже ворчать вслух.
Да, Сахиба Джеляла бухарские эмигранты боялись и уважали. Сахиб Джелял — властелин богатый и могучий. Его тоже считают беглецом и изгнанником, нашедшим прибежище на Востоке. Сам эмир бухарский Сеид Алимхан, живущий в изгнании во дворце близ Кабула, сажает Сахиба Джеляла рядом с собой по правую руку и слушает его советы. Алимхан слушался Сахиба Джеляла еще во времена, когда сидел на своем троне в Бухаре, бывшей средоточием исламской веры и силы всего мусульманского мира, пока революция не сокрушила ее стен. Еще в те времена слово Сахиба Джеляла было непререкаемо.
И, удаляясь, почтительно и подобострастно вспоминали бухарцы-эмигранты Сахиба Джеляла. Революция их всех выгнала из Бухары — едва ноги унесли. Они здесь, в Мазар-и-Шерифе, влачат нищенское существование. А мудрый, страшный Сахиб Джелял живет как ни в чем не бывало, и богатств у него не убавилось, и могущества. Вот и властелин провинции всесильный господин губернатор почтительно ловит каждое его слово.
Нет, нельзя ссориться с Сахибом Джелялом. Из-за чего? Из-за какого-то мальчишки, сына того уруса-командира. И самого кяфира-уруса никто теперь даже пальцем тронуть не посмеет, проклятие на его голову!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
В каждой складке слов по червяку.
Рудаки
С юга Балхскую степь окаймляет один из высочайших в мире снеговых хребтов — Гиндукушский. Но можно много дней ехать по степи и не подозревать о существовании гор. Злой ветер «афганец» поднимает столько серо-оранжевой мельчайшей пыли, что вся местность словно задернута плотным занавесом. А кто плохо знает пути и перепутья среди тугаев, зарослей седого камыша, бесконечных древних насыпей земли, выкопанных невольниками при проведении гигантских каналов, ныне ничего не орошающих и только уродующих равнину, тот обязательно заблудится и будет без конца плутать среди топких солончаков, песчаных барханов. И даже если он наконец наткнется на унылое нагромождение холмов лессовой, пухлой глины, груды битого кирпича и глиняных черепков, глинобитных приземистых хижин, скорее похожих на жалкие землянки, нежели на дома, он никак не догадается, что вступил в город Балх — прославленную некогда столицу обширной страны.
Что делали после странствования по приамударьинским пескам, среди развалин геолог Мориц Бемм и его кашгарские спутники в древнем Балхе, трудно сказать. Они с шумом, радостью и с неизменными банками пива в руках встретили Сахиба Джеляла и Мансурова, провозглашая: «Прозит!», «Скоу!» — и требовали, чтобы утомленные путешественники присоединились к их довольно уютно расположившейся компании. Немцы забрели, оказывается, в Балх, чтобы осмотреть археологические памятники и… присмотреть здесь местечко для постройки туристского отеля.
Уставшего, раздраженного медлительностью розысков, Мансурова мало интересовало все это. Он думал о злоключениях своего мальчика: «Даже травы пустыни вздыхают о нем… даже звери степные плачут».
Строфы эти вертелись настойчиво в мозгу. Несмотря на заверения губернатора о том, что мальчик жив, Алексей Иванович очень беспокоился, и мстительные мысли не оставляли его.
Да сгинет тот, кто не отвечает
Услугой за услугу
И нападением
за нападение.
Последние строфы четверостишия арабского поэта Али ибы Зейда, конечно, относились прежде всего к великому мюршиду, разрушившему покой семьи комбрига. Едва ли мюршид Абдул-ар-Раззак мог ждать приятного от встречи с ним.
— Великий сардар, — говорил о Мансурове моманд Бетаб, топорща свои длинные усы. — Благородный начальник! Золотой человек, но он с берега надежд упал в пучину отчаяния. Какая жена красавица! Какой сынок, истый маленький Рустем! Все было. Розы наслаждения смешались с шипами несчастья!
Немцы беседовали очень оживленно с Сахибом Джелялом. Они увивались вокруг него. Их потрясла его борода, его лицо бедуина-аравитянина, пышное восточное одеяние. Принимая его за высокопоставленного вельможу, они делились с ним своими планами. А когда к Сахибу Джелялу начало стекаться население Балха во главе с чалмоносным духовенством, появились персидские гранатовые ковры, богатые дастарханы, ключевая вода со льдом и блюда с пловом, Мориц Бемм окончательно уверовал во всемогущество Сахиба Джеляла и принялся вербовать его в союзники. Он не отходил от него и с упорством маньяка твердил о завоевании Индостана победоносными армиями арийцев-германцев и звал Сахиба Джеляла повернуть в русло великого рейха азиатские страны. Он чуть ли не силой потащил по жаре и солнцепеку Сахиба Джеляла на соседнюю возвышенность и, показывая рукой вдаль, гудел:
— Вот здесь мы построим отель… Номера «люкс», горячая, холодная вода, теплые клозеты, бары, девчонки — комфорт в пустыне. А там подальше казармы для славных воинов, плацы, стадионы, бордели. Левый фланг обеспечим, чтобы армии спокойно через Герат двигались на юго-восток к берегам Инда. Балх — база, военный оплот от угрозы с севера…
— Плохая вода, лихорадка, — угрюмо заметил Сахиб Джелял. Он вспотел, изнемог от духоты. — Комары, мошки. После чингисовского погрома райский Балх обратился в ворота ада… Народ, мусульмане перебиты, многие вымерли. Уцелевшие — слабее камышинок…
— Ничего. Мы, немцы, отличные организаторы. Свойство высшей расы. Сгоним туземцев, восстановим ирригацию. Здешних дикарей заставим копать землю. Природную лень вышибем быстро. Край даст великому рейху дешевый хлопок, зерно, каракуль.
Всю дорогу до Меймене Мориц Бемм заносил какие-то цифры, пометки в записную книжку. Он прикидывал, где строить казармы, склады, офицерские отели. Расспрашивал, сколько в пустынных, нищенских селениях живет узбеков, хезарейцев, туркмен. Искренне возмущался варварскими методами земледелия.
— Завоеватели-пуштуны захватили земли. Сами помещики-пуштуны сосут соки из крестьян, ничего не давая взамен. Вечная история — завоеватели и рабы. Но и раба надо кормить.
В Меймене Мансурова ждало полное разочарование — ни джемшидов, ни великого мюршида не оказалось. Ржавыми прямоугольниками в лучах повернувшегося к холмам солнца чахли скудные посевы. Громады гор багровели в пыльном тумане. Земля звенела под копытами. Поля изнывали от сухости и навеянного каракумскими ветрами песка.
— Держу душу на ладонях, высокий господин, — лебезил выехавший их встречать уездный начальник, вихрастый, с хитрыми глазами пуштун. Он был полон усердия и готов ко всему, ибо он понял по-своему приказ губернатора и расшибался в лепешку. Службист, как и подобает полицейскому, действовал круто. — Проклятый мюршид вздумал бунтовать. Мятеж получился. Массовые убийства. Матери кричали так, что слышно было на небесах. Мерзавцев отправляли в мгновение ока
