мечом и метательными иглами означали месяцы тяжелых упражнений. Стрельба из лука была искусством. Сила, ловкость, даже знания мало что тут значили, – всего лишь три сотни добровольцев обладали талантом воина. Всем остальным явно предстояло погибнуть в первом же бою.
Иситтала понимала это. Она назначила в командиры ополченцев две сотни воинов-учителей и вызвала в долину шестьсот девушек-учениц Кумы, – они умели обращаться с луком и попадали в блюдце за двести шагов.
Под её руководством Суру пытался укрепить оазис – поперек ведущего в него ущелья строилась каменная стена, она же плотина со шлюзами, чтобы смыть врага, если он попробует прорваться по речной долине. Кем мог оказаться этот враг, – знали все, и старались не думать.
Элари был в их числе. Он знал, что времени ему осталось мало, – сурами подойдут к долине максимум через несколько недель, – и хотел прожить их как можно лучше, но вот как? О прогулках ему пришлось забыть – в Лангпари пришло предзимье. Тяжелые тучи заволокли небосвод, собираясь в долине, словно в чаше, – он уже начал забывать, как выглядит чистое небо. Из них постоянно что-нибудь сеялось, – морось, дождь со снегом, снег с дождем, – и всё это вместе с сильным промозглым ветром. А когда ветра не было, в долине воцарялась болотная сырость, – и туман, туман, туман...
Отчасти его утешали мысли о сурами, бредущих по ледяной грязи в вечном сером полумраке, – но лишь отчасти. Ведь перед ними брели и другие, менее всего заслужившие такую участь. Даже редко выходя на улицу, он хорошо представлял, как скверно им приходится, – но что он мог сделать? Отчасти ему удалось выучить файлин. Теперь он мог изучать историю файа и их культуру, – но на это просто не осталось времени. Военная подготовка поглощала его теперь почти целиком. Иситтала и его друзья тоже постоянно были заняты. Они все старались занять руки и голову текущими делами и как можно меньше думать о будущем. В жизни Элари остался теперь единственный просвет: он любил Иситталу, хотя она была сурова, а его натура требовала веселья. Но её уроки всё же не прошли зря, и юноша знал, что, когда придет срок платить по счетам, он докажет, что усвоил их сполна.
3.
Наконец, однажды утром его разбудил поднявшийся в здании шум. Как оказалось, именно сюда, в Золотые Сады, где хватало пустых комнат, привезли первых достигших Лангпари беженцев. Спешно одевшись, Элари выбежал на улицу. После душной спальни холодный сырой воздух показался ему удивительно вкусным и бодрящим. Без труда выяснив, куда поместили беглецов из Байгары, он направился туда.
По дороге ему встретились Иситтала и Суру, – они поздоровались, и пошли дальше уже втроем. По дороге юноша смущенно косился на своих спутников. Несмотря на холод, Суру ходил в том же сером комбинезоне и сандалиях на босу ногу. Теперь, правда, на нем была ещё куртка из коричневой кожи, – такая же, как у Элари, но тот предпочитал сандалиям теплые башмаки, дополненные рабочими штанами из грубой ткани. Вообще-то, файа переносили холод гораздо легче, чем люди, – их родной мир был холоден и суров, как и они сами, – зато жару ненавидели и переносили гораздо хуже людей.
На поясе Суру висел двадцатизарядный автоматический пистолет и ещё два кармашка с четырьмя обоймами, – там были все патроны к нему, какие ещё остались, да и сам пистолет был одним из трех в оазисе Лангпари.
Наряд Иситталы, напротив, отнюдь не отличался скромностью. Её роскошную теплую куртку из зеленой кожи украшал хитроумный тисненый узор, а темно-синие шаровары дополняли изящные сапожки из красного сафьяна, расшитого тончайшими золотыми арабесками. Всё это смотрелось ярко, пёстро, по-варварски.
Голова Иситталы была непокрыта, но густейшая грива её черных волос делала шапку излишней. Тончайшей работы серебряная диадема, отделанная сапфирами, служили ей лишь украшением, или, точнее, средством сохранения прически. На её зеленом кожаном поясе висел кинжал. Элари знал, что не только тонкой работы рукоять, но и весь клинок был из золота, но это древнейшая реликвия отнюдь не служила игрушкой, – длинные продольные царапины, оставленные на лезвии чьими-то ребрами, могли подтвердить это.
Увидев беженцев, юноша вскрикнул от изумления, – среди них он узнал Яршора, Гердизшора и ещё восемь девушек из приюта! Ему захотелось спросить, где остальные, но это он и сам уже знал. Все они выглядели ужасно, – тощие, в лохмотьях неопределенной формы, таких грязных, что нельзя было назвать их первоначальный цвет. На сей раз, Яршор выглядел хуже всех. Его лицо напоминало череп, обтянутый землистой кожей, глаза глубоко ввалились, а бритая голова делала его действительно похожим на мертвеца. Тем не менее, они сразу узнали друг друга, – без всякой радости.
– И ты здесь? – удивился Яршор. – Я вижу, тебе хорошо здесь живется, продажная тварь! Как ты сюда попал, а? Устроился на корабль с дружком и удрал, бросив нас! А мы... Ты не знаешь, что это, – хоронить девочек, умирающих у тебя на глазах, одну за другой, когда ты ничего не можешь сделать! Ты!..
Элари не испугался, – ему ничего не стоило справиться с этим живым скелетом, да и кинжал тоже был при нем, – но ему вдруг стало стыдно за свой цветущий вид и красивую одежду.
Одна из девушек вдруг потянулась к нему. Лишь когда она завладела его ладонью, он узнал её, – тогда, в школьном убежище, она так же играла с его рукой. Всё остальное исчезло для него, – он видел лишь эти большие, беспредельно печальные глаза.
– Как тебя зовут?
– Усвата... – её голос донесся словно из другого мира, так он был слаб.
– Ты хочешь есть? У меня тут есть дом... теплый, много еды... – он сам не понимал, зачем говорит всё это. Получив в ответ на свои вопросы несколько односложных "да..." он подхватил её на руки и понес, легко, словно ребенка, не обращая внимания на протестующие возгласы Яршора. Тот было попытался кинуться за ним, но Суру одним коротким тычком швырнул его на скамью. Элари этого уже не заметил.
На улице его догнала Иситтала, – раскрасневшаяся и злая.
– Тебе повезло, что она дошла сюда. Больше мы
