Из-за паранойи, уже сказывающейся на его личности, возникали недоразумения, дезорганизовывавшие работу. Например, секретарь фирмы, открывая дверь, порезала палец, но Шокли был убежден, что это саботаж. Он потребовал, чтобы все сотрудники прошли тест на детекторе лжи. Большинство отказалось, и Шокли пришлось отступить. Впоследствии выяснилось, что все дело было в сломанной кнопке, которой пришпиливали к двери записки. “Не думаю, что слово «тиран» подходит Шокли, — говорит Мур. — Он был сложным человеком. В нем был очень силен дух соперничества. Своими конкурентами он считал даже людей, которые с ним работали. Мой диагноз неспециалиста: он был параноиком”64.
Хуже того, как оказалось, страстное увлечение Шокли четырехслойным диодом не привело к желаемым результатам. Иногда разница между гением и тупицей определяется только тем, будут ли их идеи признаны правильными. Если бы оказалось, что диод Шокли имеет практическое значение, или если бы удалось включить его в интегральную схему, возможно, его опять сочли бы пророком. Но этого не произошло.
Ситуация ухудшилась после того, как Шокли со своими прежними коллегами Бардином и Браттейном получили Нобелевскую премию. Когда рано утром 1 ноября 1956 года Шокли позвонили, он поначалу решил, что это розыгрыш. Затем у него возникли зловещие подозрения, что есть люди, которые хотели бы лишить его Нобелевской премии. Он стал писать в Нобелевский комитет, пытаясь узнать, кто выступал против него. Этот запрос был отклонен. Но, по крайней мере, благодаря этому наступила передышка, напряженность ослабла, и было решено отпраздновать это событие. Прием с шампанским устроили в Rickeys.
Шокли все еще сторонился Бардина и Браттейна, но, когда они с семьями собрались в Стокгольме на церемонию вручения премии, атмосфера была сердечной. Глава Нобелевского комитета в своей речи подчеркнул, насколько важны оказались для изобретения транзистора комбинация таланта каждого из них и работа команды. Он назвал это “величайшим достижением дальновидности, изобретательности и настойчивости, проявленными как порознь, так и в команде”. Поздно вечером Бардин и Браттейн выпивали в баре “Гранд-отеля”, после полуночи туда зашел Шокли. Они практически не разговаривали шесть лет, но, отставив в сторону свои разногласия, пригласили его подсесть к их столику.
У вернувшегося из Стокгольма Шокли голова кружилась от успеха, но его ощущение надвигающейся опасности осталось тем же. В разговорах с коллегами он отмечал, что “пришло время” признать его заслуги. Атмосфера, по замечанию Ласта, “ухудшалась очень быстро”, и скоро фирма начала напоминать “большой сумасшедший дом”. Нойс сказал Шокли, что “чувство обиды” растет, но его предупреждение не возымело эффекта65.
Шокли не желал делиться лаврами, поэтому и атмосферу сотрудничества создать не удавалось. В декабре 1956 года, через месяц после вручения Нобелевской премии, его сотрудники написали статью, которая должна была быть направлена в Американское физическое общество. Шокли потребовал, чтобы и его указали как соавтора. То же самое происходило и при подаче большинства патентных заявок, представляемых его фирмой. Помимо этого, он настаивал, несколько противореча самому себе, что у каждого устройства есть только один истинный изобретатель, поскольку “требуется только одна вспыхивающая в голове электрическая лампочка”. Другие участники, добавлял он, “просто помощники”66. Его собственный опыт работы в команде при создании транзистора должен был бы, казалось, излечить от подобных иллюзий.
Шокли конфликтовал не только с собственными подчиненными, но и со своим номинальным боссом и владельцем фирмы Арнольдом Бекманом. Когда Бекман прилетел на совещание, где обсуждалась необходимость контролировать расходы, Шокли удивил всех, объявив в присутствии всего руководства фирмы: “Арнольд! Если вам не нравится то, что мы здесь делаем, я могу забрать всю группу и получить поддержку где-нибудь в другом месте”. Затем он выскочил из комнаты, оставив оскорбленного Бекмана наедине с сотрудниками.
Поэтому Бекман внимательно выслушал Гордона Мура, который позвонил ему в мае 1957 года, чтобы по поручению других обеспокоенных коллег изложить их претензии.
— Что-то у вас там пошло не так, правда? — спросил Бекман.
— Действительно, не так, — ответил Мур, уверив Бекмана, что ведущие сотрудники останутся, если Шокли уйдет в отставку67.
Мур предупредил, что и обратное справедливо: если Шокли не заменят на компетентного руководителя, сотрудники намерены уйти.
Примерно тогда Мур и его коллеги посмотрели фильм “Бунт на «Кейне»”[32] и начали плести заговор против своего капитана Квича68. Прошло несколько секретных встреч Бекмана с ведущими сотрудниками фирмы, во главе которых был Мур. Они разработали план, согласно которому Шокли отводилась роль главного консультанта без каких-либо руководящих обязанностей. Бекман пригласил Шокли на ужин и известил о грядущих изменениях.
Сначала Шокли хоть неохотно, но согласился. Он позволит Нойсу управлять лабораторией, а свои обязанности ограничит. За ним будет идейное руководство, он будет давать стратегические советы. Но затем он передумал. Не в характере Шокли было упускать бразды правления. Плюс к этому у него были сомнения относительно административных способностей Нойса. Он сказал Бекману, что Нойс не сможет быть “агрессивным лидером”, что он недостаточно решителен. Доля правды в этой критике была. Шокли мог быть слишком напорист и тверд, но Нойсу, от природы расположенному к людям и готовому услужить, толика жесткости не повредила бы. Самая сложная задача для руководителя — уметь и принимать решения, и прислушиваться к мнению коллег, но ни Шокли, ни Нойс эталонами в этом смысле не были.
Бекман, поставленный перед необходимостью выбирать между Шокли и сотрудниками, струсил. “Чувство лояльности дезориентировало меня, я считал, что обязан Шокли, и хотел ему предоставить возможность полностью реализовать себя, — объяснил Бекман позднее. — Если бы тогда я знал то, что знаю сейчас, я бы с Шокли распрощался”69. Решение Бекмана ошеломило Мура и поддержавших его коллег. “По существу Бекман сказал нам: «Начальником будет Шокли. Соглашайтесь или уходите», — вспоминал Мур. — Мы обнаружили, что группе молодых докторов не так уж легко отодвинуть в сторону новоиспеченного нобелевского лауреата”. Бунт был неизбежен. “Мы были поставлены в совершенно глупое положение и поняли, что надо уходить”, — рассказывает Ласт70.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
