Хотя я четыре года записывал с группой собственные песни и кое-какие композиции, а Аня Кинг не записала пока ничего, она лишь терпела меня как аккомпаниатора плюс доморощенного продюсера. Но я не возражал, понимая, что присутствую при рождении чего-то небывалого.
Рик то и дело предпринимал попытки утащить Аню обратно в город. Он подыскал для нее ангажемент в одном из баров Сохо, – тогда еще там была совсем не освоенная площадка. Начать выступления Аня могла лишь в сентябре, но Рик твердил, что ей необходимо вернуться в город, порепетировать, обжиться на новом месте.
– Еще несколько дней, Рик, – отвечала она. – Здесь у меня все в голове по полочкам раскладывается, правда.
– Оставайся, лапушка, – говорила Лори.
Лето шло. Сюзанн и Бекки освободили вторую спальню дома, и Аня поселилась в ней. На ночь девушки выносили спальники на крыльцо или на траву, хоть там их навещали и облизывали Грейс и Дженис.
Рик иногда удалялся в какой-нибудь стоявший у большого шоссе мотель, но через несколько дней возвращался и ночевал на диване в гостиной. Деревенский универсам торговал почти всем, что нам требовалось, овощи мы приобретали на местных фермах, а раз в неделю кто-нибудь из нас отправлялся в городок и закупал в супермаркете упаковки пива.
Днем еще бывало жарковато, однако ночи стали достаточно прохладными, и спалось хорошо. Каждый вечер после ужина Рик говорил:
– Нам надо с кем-то договориться о записях этой цыпочки, дружок.
А я отвечал:
– Ты лучше косячок мне верни, подлый прохвост. А для этих дел всегда есть завтра.
Аня же наставительно добавляла:
– Утро вечера мудренее.
Лори наблюдала за нами и забавлялась.
– Такие дни, как сегодня, выпадают нечасто, – заявил я однажды вечером.
– А вчера было не так? – спросила Аня.
– Ага, – сказал Рик. – И позавчера.
– И завтра, – добавила Лори.
Это показалось нам самой уморительной шуткой, какую мы когда-либо слышали. Минут двадцать мы катались от хохота по траве, пока первый, кто сумел отдышаться, не пролепетал:
– А поза. позапро-о-о-ошлая среда разве не такая была?
В конце концов нам позвонили из «Эм-Пи-Ар-рекордз». Какой-то натравленный на нас Джоном Винтелло мальчишка из отдела поиска новых талантов желал приехать к нам сию же минуту – или прислать Ане билет на поезд, чтобы она вернулась в город.
– Да пошел он, – сказал я. – Поиграй лучше в здешних барах. Давай мы тебе подыщем какой-нибудь. До конца августа. В городке полным-полно маленьких заведений и туристов – слушатели у тебя будут.
И на следующий день Аня, Рик и я уселись в «шеви» и поехали в городок. Мы заходили в открытые днем бары, где пахло вчерашним пивом, а подошвы, когда ты собирался уйти, приходилось отдирать от липкого пола. Рик произносил рекламную речь, Аня изображала скромность и холодность, я смотрел в оба – мало ли кто может к нам прицепиться. Малый с белокурой афрошевелюрой и шестью низками бус на груди усадил Аню с гитарой на высокий барный табурет, спустился со сцены, сел за низкий столик и уставился ей под юбку. Распоряжавшаяся в бильярдной старуха сказала, что Аня может играть у нее за чаевые. В береговом баре она понравилась настолько, что ей предложили недельный контракт, но опять-таки в сентябре.
Мы вернулись к белому африканцу и ударили с ним по рукам: пять зеленых в час, пиво и чаевые. Он попросил Аню спеть какой-нибудь фолк – да она и так пела бы его, потому что собственных песен ей на целый вечер не хватало.
– Мне нравится, – сказал он, послушав. – Что-то с Аппалачей вроде?
– Конечно. До субботы.
В машине Рик спросил:
– Этот поц пытался разглядеть твои трусы?
– Вроде бы да.
– Извращенец.
– Да ты не волнуйся, я их все равно не ношу.
Никому, кроме Ани, не удавалось лишить Рика дара речи.
В те несколько недель я был до того счастлив, что еле дышал. Думаю, такое случается со всеми. Семьи могут разваливаться так же быстро, как создаются, и никому не по душе разговоры о том, почему одна уцелела, а другая рассыпалась. С Лори я познакомился, приехав в Лос-Анджелес после распада моей английской группы. Лори жила тогда в Лорел-Каньоне, в доме, где обитало еще шесть человек, трое из которых обладали гигантским самомнением. Она была чем-то вроде клея, который удерживал их рядом друг с другом, и никто, похоже, не замечал, насколько она прекрасна – карие глаза, соломенные волосы, россыпь мелких веснушек. Она всегда старалась держаться в тени. Но я-то на нее мигом глаз положил. Мы с ней побывали в «Трубадуре» и в «Виски-э-Гоу-Гоу», я увидел кучу людей, которые потом стали знаменитыми. Так началось мое возвращение, там, на Западе. А этим летом все повторялось с Аней и Риком. Почему в нашем фермерском доме все шло так гладко? Возможно, благодаря непредсказуемости Рика: он давал людям слишком много поводов для недовольства и потому был всеобщим громоотводом. А может быть, причина состояла в персонажах второстепенных, в Бекки и Сюзанн, которые днем работали на большой ферме неподалеку, копя деньги на осеннее путешествие, а с нами расплачивались за кров, помогая по дому, неизменно сохраняя спокойствие (и, сильно подозреваю, навещая ночами Рика на его диване. Этот коротышка умел заставить девушку ублажить его). А может быть, нам помогало близкое соседство Марии и Джона, позволявшее менять обстановку. Ну и с деньгами у нас сложностей не было – благодаря еще получаемым мной отчислениям от продаж последнего альбома.
Аню мы приняли. Никогда не повышавшая голоса, молодая, ничего еще не записавшая, мягкая… Что в ней могло внушать нам беспокойство? Размеры ее таланта, я полагаю. Безмолвная мощь ее веры в себя. Эта вера создавала вокруг нее своего рода силовое поле. Вернуться в Нью-Йорк она не спешила, словно зная, что ее время придет, торопиться некуда. Возможно, она предвидела также появление лимузинов, людей, отвечающих за связи с прессой, безликие отели и многое иное, что угрожало ее способности отыскивать в себе незамутненные мысли.
Выступления Ани в городке проходили неплохо. Публику составляли любители фолка, немалое число проезжавших через городок отпускников плюс солидное ядро местных выпивох, завоевать благосклонность которых было непросто. Если ей требовалось настроить или сменить гитару, а они вдруг требовали, чтобы она «спела так», Аня обдавала их холодом. Она никогда не брала ни единой ноты, не будучи готовой на сто процентов.
Когда же я полюбил Аню Кинг? Еще до встречи с ней. До того, как узнал ее. Когда ее голова показалась из машины Рика… мне почудилось, будто я знал ее всю жизнь и вот наконец дождался. Но я и боялся ее до смерти, потому что она заняла во мне слишком много места, стала слишком большой частью меня и была в каком-то непонятном мне смысле сильнее, чем я. Аня была мною в большей степени, чем я сам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
