Молчание. Илья поднял голову. И вздрогнул, увидев кривую, неестественную усмешку на лице Насти. Она беззвучно смеялась, а лицо ее морщилось, словно от боли. По щекам бежали слезы. Испугавшись, не лишилась ли девушка ума, Илья шагнул было к ней, но Настя отпрянула.
– Знала, что дурак… – сдавленно сказала она, – но что сволочь такая!..
И, не договорив, выбежала в сени. Дробный, удаляющийся перестук каблуков. Хлопнувшая наверху дверь. Тишина.
Илья постоял немного у окна, прижавшись лбом к ледяному стеклу. Затем медленно вытащил из-за пазухи свернутый набросок Немирова. Не глядя, изорвал его, сунул обрывки в печь, натянул на одно плечо чужой кожух и, споткнувшись на пороге, вышел из кухни.
Глава 10
По ночной Живодерке гуляла февральская метель. Белые смерчи поднимались выше заборов, снег летел косыми полосами. Низкие домики замело до самых окон. Время перевалило за полночь, и обитатели улочки давно спали. Горело лишь маленькое окно в домике Макарьевны.
На кухне за столом сидели Варька, Кузьма и хозяйка дома. Свеча, вставленная в горлышко старой бутылки из-под мадеры, отбрасывала на лица цыган шевелящиеся тени. Насупленная Макарьевна пыталась вязать носок. Кузьма вертел в пальцах ржавый гвоздь, смотрел в пол. Варька всхлипывала, вытирая глаза полотенцем. Никто не утешал ее. За печью трещал сверчок. Ветер визжал и бросался на оконные рамы.
– Не знаю я, что с ним… Ничего не пойму… На дворе ночь-полночь, метель, а его где носит? Ушел, ни слова не сказал. И так вторую неделю уже!
– Будет он докладываться, как же! – проворчала Макарьевна, подцепляя спицей упавшую петлю. – Что он у тебя – подлеток сопливый? Двадцать лет парню, дело известное. Кралю себе завел, только и всего.
– Да?! – вскинулась Варька. – Если так, я в церковь пойду и сто свечек Богородице воткну! На здоровье, пусть бегает!
– Так что ж ты маешься?
– А то! – Варька смолкла. Шумно высморкалась в полотенце, уткнулась подбородком в кулаки. Свеча треснула, уронив каплю воска. По стене метнулся сполох света. – Злой, как черт, ходит. Разговаривать совсем разучился. Целыми днями сидит, молчит, в стену смотрит. Даже гитару не мучит. Даже на Конную не идет! Второго дня Конаковы приходили, звали, так отказался. А чуть вечер – за ворота, и нет его всю ночь. И вчера тоже под утро явился! У меня уже терпеж лопнул, сунулась к нему, спрашиваю: «Где ты был?» В «Молдавии», говорит, с цыганами сидел. Да какая «Молдавия», когда трезвый, как архиерей! Врет, и сам видит и знает, что я вижу, а все равно врет. Сроду у нас такого не было!
– А чего ж ты хочешь? – удивилась Макарьевна. – Чтоб он тебе про свою кралю со всех сторон обсказал? Ты – девка, тебе ни слышать, ни думать про такое не годится. А его дело холостое, пусть гуляет. На то и молодость дана. Вот когда я еще у покойника-батюшки в Устюгах жила…
– Может, мне знать и не годится, – с горечью отозвалась Варька, – только что это за краля, после которой человек с единственной сестрой разговаривать не хочет? Какая от нее радость? Ей-богу, лучше бы женился.
– Жени-и-ился… – усмехнулась Макарьевна. – Уж с этим хомутом успеется, не беспокойся. Тебе-то что за радость с невесткой грызться?
– Нет, я бы не грызлась, – Варька вздохнула. – У них бы дети пошли, и я бы с ними хоть возилась…
– У, куда! Еще со своими навозишься.
– Ай, чепуха… Кузьма! А ты что молчишь? С тобой разговариваю!
– А что я? – Кузьма выронил гвоздь, захлопал глазами. – Что я-то? Я же совсем ничего не знаю!
– А мог бы и знать, – Варька придвинулась к нему. – Макарьевна правду говорит, я – девка, сестра, мне он не скажет, а тебе… Друзья же вы! Неужто ни словом не обмолвился? Где его нелегкая по ночам носит?
– И понятья никакого нету… – поежился Кузьма.
Варька недоверчиво сощурилась.
– Что – и не спрашивал ты ни разу?
– Я еще жить хочу, – Кузьма нагнулся, отыскивая на полу гвоздь. – Илюха и раньше не сахарный был, а теперь совсем… И не вяжись ко мне с этим, сто раз говорил! Всю плешь уже проела…
– Нету у тебя плеши.
– Нет, так скоро будет от такой жизни, – Кузьма отвернулся, умолк.
Макарьевна сердито взмахнула вязанием. Варька, приблизив к свече мокрое от слез лицо, задумалась.
Внезапно Кузьма поднял голову.
– Стучат, кажись.
– Взаправду? – Макарьевна отложила спицы, повернулась к двери. – Да нет, парень, послышалось. Ветер это.
– Стучат, – упрямо повторил Кузьма.
Теперь прислушались все трое. Сквозь визг ветра донеслись удары. Варька и Кузьма одновременно вскочили.
– Явился, что ли? – растерянно пробормотала Варька.
– Рано, – заявил Кузьма. – Наверное, из Большого дома кто-то. Варька, живо нос вытри, сейчас петь побежим.
– Боже святый, хоть льда, что ли, приложить… – Варька кинулась в сени.
Макарьевна, прихватив на всякий случай кочергу от печи, отправилась открывать. Кузьма пошел за ней.
Дверь в сенях сотрясалась от ударов ветра. Стук больше не слышался. Макарьевна с трудом отодвинула щеколду, настороженно спросила:
– Кого черти среди ночи несут?
– Макарьевна, я это… Пусти, ради бога… – послышался глухой голос. – Уморилась стучать.
У порога по колено в сугробе стояла заметенная снегом фигура. Макарьевна прищурилась, заслоняясь ладонью от ветра. Недоуменно сказала:
– Прости, милая, не признаю. Ты чья будешь-то?
– Ольга… – вдруг тихо сказал Кузьма за ее спиной. – Дэвлалэ… Ольга, ты?
– Это я, чаворо. Впустите… пожалуйста.
– Господи Иисусе, святые угодники! – всполошилась Макарьевна. – Да заходи! Заходи живее, дура! Откуда ты? Откуда? Что стряслось? Кузьма, неси освещение!
Кузьма метнулся в кухню, вернулся со свечой. Неровный свет упал на темное, исхудавшее лицо пришедшей. Это была молодая цыганка, закутанная до самых глаз в серую, грубую шаль. Поймав испуганный взгляд Макарьевны, она усмехнулась углом посинелых губ. Знаком приказала Кузьме опустить свечу, и пятно света упало на ее огромный живот.
– Вот и все. Больше ничего с собой не взяла.
– Так это правда? – внезапно осипшим голосом спросила Макарьевна. – Правда, доченька?
Цыганка кивнула. Закусила нижнюю губу, и по ее впалым щекам поползли слезы.
– Пешком с самого Сивцева Вражка шла, все ноги отстудила… Метель…
– Одурела, девка?! – завопила Макарьевна. – Хоть бы утра дождалась да извозчика взяла, ты же тяжелая, бестолочь!
– Денег нет… – Ольга вдруг качнулась, неловко ухватившись за косяк. Макарьевна, ругаясь, схватила цыганку за плечи и повлекла в глубь дома. Кузьма остался стоять в сенях, растерянно почесывая в затылке. Из темноты на цыпочках вышла Варька. Шепотом спросила:
