Тина Габриэлл
Возлюбленные-соперники
Глава 1
10 мая 1819 года
Лондон, Центральный уголовный суд Олд-Бейли
Председательствующий — достопочтенный Бернард Батуэлл
— Ты незаконнорожденный. Как ты можешь что-то унаследовать?
— Мой отец хотел, чтобы это досталось мне, — объяснил Пампкин О’Дул.
— Поэтому ты просто вломился в дом мачехи и взял эту вещь?
Вперед вышел прокурор Абрамс, держа в руке карманные золотые часы.
— Ну, сначала я постучал. — Пампкин шумно вздохнул. — Она выглянула в окно — я видел ее лицо в щели между шторами — и не открыла дверь.
— И все же ты взял часы. Незаконность твоего происхождения лишает тебя права претендовать на собственность отца, — заявил Абрамс.
Джеймс Девлин, сидевший за столом защитника, вскочил.
— Возражение, ваша честь. Предметом рассмотрения является не факт незаконного рождения мистера О’Дула. Мы говорим о пропавшем завещании. Если бы обвинение потратило на поиски завещания столько же усилий, сколько оно тратит на преследование скорбящего сына, мы бы сегодня не были в суде.
Судья Батуэлл, коренастый мужчина, настолько приземистый, что над столом виднелась только его увенчанная париком голова, задумчиво пошевелил губами и покосился на Абрамса.
— Обвинение имеет представление, где может находиться завещание?
Прокурор энергично помотал головой:
— Нет, ваша честь. Стряпчий, который составлял завещание, умер. Оригинал документа был передан мачехе мистера О’Дула.
— И лежит, спрятанный под ее матрасом, — пробормотал Джеймс.
— Возражение! — выкрикнул прокурор.
Шесть из двенадцати членов жюри засмеялись, на лицах еще двоих появилась критическая ухмылка.
И Джеймс Девлин понял, что дело в шляпе.
Присяжные не любят слишком агрессивных прокуроров еще больше, чем преступников. Пампкин О’Дул, будучи обнищавшим незаконнорожденным сыном, при отсутствии завещания не получал ничего.
Никто не понимал этого лучше Джеймса.
Ну по крайней мере Пампкин О’Дул сегодня не будет казнен.
В окно лился теплый солнечный свет и раскалял воздух в переполненном зале суда. На галерее для зрителей были заняты все места. Люди сидели на деревянных скамьях и внимательно следили за происходящим, негромко переговариваясь. Простолюдины — мужчины и женщины в изношенных платьях и заплатанных штанах и куртках — сидели рядом с роскошно одетыми богатыми купцами и элегантными представителями знати. Женщины обмахивались веерами, поскольку температура в помещении с каждой минутой поднималась. На лбах мужчин выступил пот, словно капли воды на хорошем масле.
Все они собрались в Олд-Бейли, чтобы увидеть своими глазами, как человека приговорят к повешению, но теперь искренне болели за него. В суде, как в театре, человеческие симпатии и антипатии меняются очень быстро.
Джеймс сконцентрировал все свое внимание на двенадцати членах жюри. В основном работяги, подумал он. Хотя, конечно, не все. У одного из них было покрытое морщинками лицо, но ни одна из них не говорила о его привычке улыбаться. У другого были темные, как черный кофе, руки и неухоженная борода. Красильщик, в этом можно не сомневаться. А третьему было не больше двадцати — золотистые кудри обрамляли гладкое лицо херувима.
Услышав резкий женский смех, Джеймс повернул голову. Мачеха Пампкина — дородная женщина с медно-рыжими волосами и ярко-красными губами — громко смеялась, сверля пасынка злыми глазами, из первого ряда. Рядом с ней сидел начавший лысеть мужчина с красным, покрытым синими прожилками лицом запойного пьяницы. Его бедро касалось ее юбок.
Не похожа она на горюющую вдову. Не теряя времени, нашла любовника, подумал Джеймс.
Физиономия женщины исказилась в злобной улыбке. Она ткнула в сторону Пампкина толстым пальцем и громко выкрикнула:
— Вор! Хам!
Затем она с откровенным презрением уставилась на Джеймса, его черную мантию барристера[1] и парик.
Джеймс в ответ весело улыбнулся.
Затем выступил прокурор Абрамс, заявив, что в завещании нет никакой необходимости — мол, и так все очевидно, вслед за ним — Джеймс, указав, что только у вдовы есть мотив желать, чтобы завещание так и не было бы найдено. В конце трое свидетелей подтвердили честность и порядочность Пампкина.
В середине заключительной речи прокурора на лице судьи проступила тень раздражения.
— Пожалуй, на сегодня хватит. Поскольку наступило время ленча и все свидетели выступили, я прошу членов жюри присяжных обдумать свой вердикт.
Это был уже пятый вердикт за утро, и до конца дня предстояло рассмотреть еще полдюжины дел. Присяжные собрались в углу и стали переговариваться, оживленно жестикулируя. Они говорили шепотом, но почти все было слышно. То и дело кто-то из них выкрикивал: «Виновен!», «Ублюдок!», «Сурово наказать!».
Спустя три минуты старшина присяжных, похожий на средневекового алхимика мужчина с живыми карими глазами за толстыми стеклами очков, одетый в помятый костюм и заляпанную спереди рубашку, встал и торжественно объявил:
— Мы считаем Пампкина О’Дула невиновным в краже со взломом.
Подсудимый завопил от радости; на его круглом лице расцвела улыбка — от уха до уха, — и он с энтузиазмом пожал Джеймсу руку. Зрители криками выразили свою поддержку вердикту и сочувствие Пампкину.
Вдова встала и поспешно вышла из зала. Ее проводили улюлюканьем. Любовнику пришлось догонять ее вприпрыжку.
Секретарь суда отдал часы — предмет разбирательства — Джеймсу, который, в свою очередь, протянул их своему клиенту.
— Жюри поверило, что отец сам хотел отдать их тебе, — сказал защитник. — Но теперь постарайся держаться подальше от неприятностей, Пампкин. И не вздумай завтра же отправиться продавать эти часы.
Пампкин моргнул.
— Часы — это самое меньшее, что старик мог для меня сделать, вы же понимаете?
«О да, понимаю. Но я-то не получу от отца даже чертовых часов», — мысленно усмехнулся Джеймс.
Молоток судьи Батуэлла стукнул, и подсудимого вывели из зала. Джеймс кивнул Абрамсу, чье раздражение из-за проигрыша было очевидно. Губы прокурора сжались, а во взгляде не было ни капли дружелюбия. Абрамс отвернулся и стал готовиться к новому делу. В Олд-Бейли не теряли ни минуты.
Джеймс собрал бумаги и направился к выходу из зала, чувствуя, что взгляды зрителей на галерее прикованы к нему. Нечасто защитником в суде по криминальному делу выступал барристер, и еще реже ему удавалось выиграть дело у обвинения.
