Так в чем дело?
— У нас в стране говорят, что мы с арабами даже не соседи, а двоюродные братья. А близкие родственники обычно часто ругаются, — улыбнулась девушка.
Когда они вернулись в отель, отец прошел в свой номер, ничего больше не сказав. Вечером за ужином он предложил сыну:
— Давай подумаем вместе над твоими проблемами. Мне кажется, ты несколько увлекся этим террористом и не можешь увидеть перспективу.
— В каком смысле?
— Постарайся посмотреть на проблему со стороны. По-моему, ты забыл о его визите в Баку. Ведь его сообщник летал за грузом в Москву. По-моему, тебе нужно связаться с Москвой и попытаться узнать, нет ли у них каких-нибудь новых данных по розыску этого багажа. А заодно проверь, кто из тех троих, что так долго жили в «Шератоне», мог оказаться причастным к этим грузам.
— Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь.
— Перестань думать о террористе. — пояснил отец. — Думай о других вещах, забудь на время О нем. И тогда ты сумеешь лучше понять мотивы его действий.
В этот вечер Дронго позвонил Светлицкому в Москву и узнал от него о срочной командировке Мовсаева в Красноярск, откуда прибыли грузы с ящиками.
Мовсаев и Никитин проверяли все организации, откуда могли прибыть грузы. По просьбе Дронго Светлицкий дал ему телефон Мовсаева в Красноярске. На следующее утро, когда в Красноярске был уже день, Дронго позвонил в этот сибирский город, чтобы найти полковника Арвара Мовсаева. Ему пришлось звонить трижды, так как Мовсаев в этот день проверял воинскую часть, указанную в списке. Только к полудню, когда в Красноярске был уже вечер, Дронго нашел полковника.
— Здравствуйте, — прокричал он, отделенный тысячами километров, — кажется, мы одинаково завязли в этой проблеме.
— Мы точно установили, что ящики прибыли из Красноярска, — также прокричал в ответ Мовсаев. Связь была отвратительной, почти ничего не было слышно. — Сейчас мы проверяем все организации. Но здесь целый список. Двадцать два предприятия. Из них два закрытых завода, бывших «почтовых ящика». Мы проверяли их целую неделю, но там все чисто. Оттуда ничего не могло уйти.
Остаются остальные двадцать организаций, которые мы сейчас проверяем.
— Проверьте, нет ли там химического комбината, театра и завода по изготовлению пластмассы, — прокричал в ответ Дронго.
— Что? — полковнику показалось, что он ослышался. — При чем тут театр?
— Мне нужно знать, нет ли там этих трех организаций?
— При чем тут театр? — полковник обиделся, он решил, что над ним просто смеются.
— У меня есть некоторые подозрения, — крикнул Дронго, и в этот момент связь прервалась.
«Этот эксперт сумасшедший», — решил для себя полковник, когда раздался второй звонок и Дронго снова попросил посмотреть список.
— Вы считаете, что они вывозили из Красноярска театральное оборудование? — разозлился Мовсаев.
— Нет. Просто у меня трое подозреваемых. Один работает импресарио, другой владелец завода консервов, третий представитель химического комбината.
Мне нужно, чтобы вы прочитали весь список. Или посмотрите в него, нет ли там подобных предприятий.
— Есть, — зло крикнул Мовсаев, — я могу даже не смотреть. Там есть химический комбинат по производству удобрений.
В трубке наступило молчание.
— Вы меня слышите? — забеспокоился полковник.
— Все, — услышал он крик Дронго, — можете прекращать свое расследование. Ящики ушли с комбината.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю точно. Ящики ушли с комбината.
— Это обычный комбинат по производству удобрений, а не химического оружия, — прокричал Мовсаев.
— Я точно знаю, что ящики вывезли оттуда, — услышал он в ответ, — спасибо вам за помощь. Можете лично все проверить.
Дронго положил трубку и вытер лицо тыльной стороной ладони. Он обязан был догадаться об этом раньше. Химикаты. Террористы вывезли из Москвы переправленный из Красноярска груз. Внешне это должны были быть безобидные химикаты, которые при должной обработке могут превратиться в настоящее химическое оружие. И именно поэтому террористы так долго не уезжали из Дамаска.
Именно поэтому в отеле «Шератон» жил пакистанский инженер Малик-аль-Азизи, который был представителем химического комбината в Карачи. Очевидно, они ждали результатов каких-то опытов, которые им должен был передать этот самый пакистанец. Или нечто в этом роде. «Они вывезли ящики, чтобы спланировать химическую атаку, — понял и ужаснулся Дронго. — Ахмед Мурсал готовит химическую атаку на южном побережье Франции». Он поднял трубку и набрал тель-авивский номер Павла Гурвича.
— Павел, — сказал Дронго глухим голосом, — я теперь все знаю. Он готовит химическую атаку. Я все знаю, Павел.
Париж. 3 мая 1997 года
Следующие дни были наполнены лихорадочными переговорами между Тель-Авивом и Москвой. Проверка, проведенная в Красноярске, подтвердила хищение как раз тех компонентов ядохимикатов, которые можно было употребить для изготовления особо сильного вещества, способного сначала разъедать глаза и кожу, а затем вызывать медленную мучительную смерть. Для этого подобный состав нужно было переработать с учетом добавления необходимых ингредиентов для производства газа.
Заодно выяснилось, что исчезнувший из Дамаска пакистанский инженер Малик-аль-Азизи учился в Лондоне и занимался как раз разработкой именно этих проблем. Вся версия Дронго блестяще подтвердилась. Теперь можно было восстановить общую картину.
Ахмед Мурсал прилетел в Баку, уже зная о том, что его партнер Натиг Кур вылетит в Москву, откуда он должен был привезти ящики с необходимыми террористам компонентами для производства нужного им оружия. Внешне привезенный товар не содержал ничего необычного. Это были обычные ядохимикаты, которые могли использоваться в сельском хозяйстве против грызунов. Решив обмануть своего жадного партнера и подставить его, они успели поменять ящики и вывезти настоящий груз в Сирию, где специальная группа террористов ждала указаний Малика-аль-Азизи. После того как с помощью Дронго удалось обнаружить и ликвидировать первую группу террористов, они перебазировались в другое место, где им нужно было от двух до трех недель, чтобы довести до нужной кондиции полученные ядохимикаты. Очевидно, террористы ждали сигнала Малика-аль-Азизи.
Проверкой было установлено, что он вел частные переговоры с Лондоном, Карачи и Бейрутом.
Можно было не сомневаться, что террорист не откажется от своего плана провести массовую химическую атаку на южном побережье Франции. Теперь всех волновал только один вопрос: когда и где террористы нанесут удар? Дронго прилетел в Париж вместе с отцом и Алисой Линхарт. После выстрела в него из пистолета с нервно-паралитическим газом он все еще чувствовал себя очень плохо.
Кроме того, сказывалась и общая усталость последних дней. Отец настоял на том, чтобы быть рядом с сыном. Дронго не возражал. Он действительно чувствовал, как силы покидают его. Во время перелета Тель-Авив — Париж он сидел в кресле, закрыв глаза, словно медитировал, и никто не решался его тревожить.
Отец, очевидно, понимал состояние сына. Они не говорили на эту тему, но иногда Дронго хватался за сердце, незаметно глотал очередную таблетку, а отец отворачивался, делая вид, что не замечает этих ухищрений. Приехав в Париж, они остановились в отеле «Ле Гранд Интерконтиненталь», который был расположен рядом с оперой Гранье и считался одним из лучших отелей города. Они сняли три номера, хотя Дронго не делал секрета из своих отношений с молодой женщиной. Но старая сила привычки, по которой он всегда жил один, заставила его и на этот раз снять отдельные номера.
И хотя Алиса Линхарт имела конкретное задание по обеспечению охраны Дронго, тем не менее она явно пренебрегала своими обязанностями, с удовольствием проводя время с каждым из мужчин. Если со старшим она любила поболтать и посмеяться, то с младшим встречалась ночью и тоже замечала его немного потухший взгляд и некоторое равнодушие, сквозившее во всех его словах и движениях. Дронго словно устал от жизни. В первый вечер в Париже, когда она пришла к нему в номер, он даже не пошевелился. И тогда она, обиженная подобным отношением, больно толкнула его в бок.
Он повернул голову и сказал:
— Извини. Кажется, сегодня я не в форме.
— Ты не хочешь, чтобы я приходила? — прямо спросила женщина.
— Нет, — ответил он, — как ты можешь такое подумать. Просто я очень устал. У меня какая-то усталость, не физическая, а совсем другая. Говорят, поэты в моем возрасте умирают. «Свой путь земной дойдя до половины, я очутился в сумрачном раю», — процитировал он Данте. — Кажется, я завершаю первую часть своего пути и у меня просто кризис переходного периода.
— Что с тобой происходит? — спросила она. — Может, я могу тебе чем-то помочь?
— Это не то, о чем ты думаешь. Просто, когда в меня стреляли и я чудом остался жив, я понял, что в другом коридоре и в другое время какой-нибудь другой боевик или террорист уже не станет стрелять в меня газом, а по-серьезному пристрелит на месте.
