Ифор обомлел, не веря своим ушам. Оказывается, весь этот разговор, все эти заковыристые вопросы были просто испытанием. И он прошел его. Произвел впечатление, и ему наконец-то поверили. Так быстро! И без лишних доказательств. Если бы не суровый вид старика в капюшоне, он бы со щенячей радостью бросился целовать ему руки. Тэвил, не каждый день становишься эделем!
Собеседник придирчиво, как показалось Ифору, осмотрел его с головы до ног, пробормотал что-то себе под нос и склонился над сундуком у окна. Скрипнула крышка. Старик что-то искал. Ифор невольно напрягся. В руках старика, когда он снова выпрямился, был свиток. Древний, выцветший, свернутый в узкую трубку. Ифор ощутил сладостный трепет обладания. Предвкушение переполняло его.
— Держи.
Он протянул руку и принял свиток. Сухая, приятно шершавая бумага. Торопливо ее развернув, Ифор не сдержал возглас разочарования: свиток был пуст.
— Это… что это значит?
— Не переживай, сын мой. Сперва нужно поставить печать. Ты правильно развернул свиток. Теперь прижми его к груди. Выше. Вот так. И посмотри на дверь.
Безропотно подчиняясь неожиданным указаниям, Ифор повернулся к входной двери. И сразу почувствовал, как что-то тяжелое туго ударило его в грудь. О том, что это было, он с удивлением догадался сам, увидев, как знакомая привратница, стоящая в дверном проеме, опускает сделавший свое дело арбалет. Его арбалет. Как же он говорил, ее зовут? Дагна? Красивое имя…
Последнее, что он видел в этой жизни, был образ его возлюбленной, той самой кареглазой девушки, ради несбыточной любви которой он отважился на путешествие в поисках славы и почета. Сейчас она почему-то сидела на корточках, подобрав одной рукой подол расшитого разноцветным бисером платья, а другой придерживая спадавшие на напряженное лицо каштановые пряди.
— Орелия! Ты там не утонула?
Опять этой Аноре неймется! Даже в отхожем месте не даст спокойно собраться с мыслями. Лучше бы собой занялась, чем постоянно ее дергать.
— Сейчас! — Орелия машинально заглянула между широко расставленными ногами в дыру, темень в которой надежно скрывала вонючее топкое дно. — Не мешай…
С какого перепугу Анора примчалась к ней в такую рань? До вечера и столь желанного обеими подругами эфен’мота еще целый день, отец ушел по делам засветло, а тут, как назло, живот прихватило после вчерашних ягод, которыми их угостила соседка, откровенно мечтавшая о том, чтобы однажды они с Анорой приняли в свою веселую компанию и ее неказистую дочурку с совершенно незапоминающимся именем.
— Я тебя слы-ы-шу! — пропел из-за двери все тот же наглый голосок.
Орелия открыла было рот, но в конце концов решила промолчать. Анора умела кого угодно вывести из себя. Похоже, ей это доставляло несказанное удовольствие. Так зачем, спрашивается, ей в этом потворствовать? Щеколда на двери прочная, щели замазаны — можно не переживать.
Орелия расслабилась и прислушалась к урчанию в животе. Из дыры приятно поддувал холодный ветерок. При других обстоятельствах она бы тут сидела и сидела, как любила иной раз делать поутру, чтобы собраться с мыслями и продумать распорядок будущего дня. Привычка эта появилась у нее еще в Айтен’гарде, о котором она до сих пор нет-нет да вспоминала. Но там, при всей строгости и любви к порядку, было не принято нарушать чужую территорию. Даже притом что отхожее место считалось общим для всех, кто жил под одной крышей.
Орелия дала каштановым прядям упасть на лоб и подула на них через выпяченную нижнюю губу. Приведя себя в порядок, она поднялась с корточек, отряхнула подол платья и накрыла дыру в полу свежеструганой деревянной крышкой. На всякий случай помахала из стороны в сторону стоявшим здесь же, в вазочке, сухим букетиком пахучих трав. Подняв щеколду, распахнула дверь и вышла в сени.
— С облегченьицем!
Анора, притаившаяся возле лестницы на второй этаж, встретила подругу хитрым подмигиванием из-под белобрысой челки. Одну из двух косичек она зажала между наморщенным носом и оттопыренной верхней губой и громко сопела.
— Очень мило, — хмыкнула Орелия, отстраняя ее локтем и ступая на лестницу. — Я так и думала, что за мной подглядывает мужчина, а вовсе не ты.
— Не подглядывает, а подслушивает, — поправила Анора и засеменила по ступенькам следом за подругой. — И вынюхивает.
Анора, если можно так выразиться, была точной копией Орелии, когда та возвратилась из Айтен’гарда. Разумеется, в переносном смысле. Те же челка и косички, от которых Орелия давно уже отказалась, вовремя рассудив, что слишком выделяется с ними из толпы простоволосых сверстниц и тем самым привлекает к себе слишком внимательные мужские взгляды. Аноре подобное внимание не угрожало, реши она даже надеть такое же открытое платье, как у Орелии, или вообще про него забыть. Она была низкорослой, бледнокожей, рыхлой и невзрачной, но при этом нисколько не тушевалась, готова была виснуть на шее у первого встречного малого, насмешничала и в итоге чуть не залетела с одним туповатым лавочником из людей своего отца. Об этой истории подруги вспоминать не любили: одна — потому что ей тогда сделалось действительно страшно, другая — потому что впервые ощутила в груди нечто похожее на зависть. В итоге, правда, все обошлось как нельзя лучше: то ли подозрения не оправдались, то ли все-таки подействовали травы, которые Орелия раздобыла через хороших знакомых, оставшихся в Айтен’гарде. Сын лавочника тоже куда-то исчез, да так, что его с тех пор больше не видели.
На втором этаже она сразу почувствовала, что на улице стоит настоящий мороз. Тут оказалось даже холоднее, чем в сенях. Хотя спальня Орелии располагалась здесь, в последнее время, оставаясь на ночь одна, она предпочитала ночевать в хорошо протопленной общей зале, где кроватью ей служил огромный ворох мягких шкур. Накануне ей нездоровилось, и она не выходила на улицу, тем более что к вечеру, когда Орелия чуточку развеселилась, пришла со своими дурацкими ягодами соседка, и вскоре после ягод ей стало совсем не до прогулок. Зато сегодня ей предстояло не только излечиться от всех недугов, но и подготовиться к вечернему развлечению, а значит, нужно, несмотря на слабость, одеваться потеплее и отправляться на улицу, точнее, на рынок. Покупать всякие приятные мелочи для знакомых и незнакомых, с которыми придется общаться на эфен’моте, ну и, разумеется, не обделить какими-нибудь обновками себя, любимую.
— Брр! — поежилась Анора, ступая по скрипучим половицам второго этажа. — Ты бы сперва здесь протопила, что ли…
Она не договорила, потому что Орелия у нее на глазах проделала, как всегда, именно то, чего от нее менее всего ожидали: стянула через голову бисерное платье, встряхнула волосами и прямо в чем мать родила прошлась через промерзшую комнату к дальнему углу, где стоял массивный сундук с одеждой. Анора, затаив от восхищения и зависти дыхание, следила, как подруга с усилием поднимает тяжелую крышку, гибко наклоняется над восхитительным в своем разнообразии содержимым и одну за другой извлекает на холодный свет утра теплые вещи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
