за эту картинную галерею две тысячи рублей содрал с нашего месткома!
— Все равно подари! — не унимался Заварушкин.
— А оригинал вас уже не устраивает, Валера? — кокетливо спрашивала Зойка.
— Отчего же, оригинал тоже хорош! — сдавался понемногу Заварушкин.
Но потом все снова возвращалось на круги своя. Валера с головой уходил в работу и вспоминал о ней лишь тогда, когда в этой работе неожиданно наступал перерыв.
Подружка Зойки, Верочка Черенец, которая уже устроила свою жизнь, сойдясь с разведенным завклубом, бывало, говорила ей:
— Выбрось ты его из головы, горе ты мое! Растеряешь всех своих женихов, попомни мое слово. А ребята за тобой ходили неплохие. Этот капитан с «эреса» — красавчик, вся «сайра» за ним бегала, да и студенточки. Из рыбкоопа зам — тоже ничего дядечка, хоть и в годах. А военный моряк — чем плох? А ты втюрилась по уши в этого своего доктора и бегаешь за ним, как телка, гордости в тебе нет. А ты разберись, что к чему, подумай. Такие мужики, как твой Валера, для семейной жизни ну никак не пригодные.
— Это почему же?
— Порода есть такая у мужиков: «цельный человек» называется. Гена мой говорил. У них профессия — работа и хобби — тоже работа. Вот они и вкалывают двадцать четыре часа в сутки. Знавала я таких. Только теперь от них подальше.
— Ладно языком молоть!
— Что ладно? Да у нас тут, в поселке, целая компания таких набирается. И заметь, все больше друзья между собой, как будто сговорились.
— Кто же это?
— Боря этот Логунов, которого оперировали, идет по поселку — не подступись, никого не замечает, деловой. Земцев, старший лейтенант, в кожаной куртке ходит, жена — такая милая женщина, учительница, а он целыми сутками на этих шхунах пропадает. Капитана Дымова с «Дианы» знаешь? На берег боится сойти, его на берегу качает. Парторг наш, Иван Иванович, — сердце больное, квартира во Владивостоке, пенсия приличная, живи себе потихоньку, сопи, пока сопится. А он тут свое здоровье гробит, думает — памятник поставят. Вот и Валера твой такой же. Целый день так бы и торчал у себя в больнице, и резал бы, и резал бы — токо подавай!
Зойка грустно вздохнула.
— Чего вздыхаешь?
— Вот за это я его и люблю…
— Тю, дура ненормальная!
Зойка мучилась, терялась в догадках. Нет, кто-то у ее доктора есть. Не может быть, чтоб все это так просто. С виду такой решительный мужик! Наверное, кто-нибудь из этих пигалиц медсестер. В тихом омуте черти, говорят, водятся.
Вот и сейчас она не ушла от больницы, осталась стоять у окон, сама не зная, зачем и хорошо ли это, плохо ли. Долго она не решалась подойти ближе, ждала, может, Заварушкин догадается, выйдет сам. Но он не выходил. Она бы наверняка догадалась: женщины догадливее, знала это по себе. Наконец решилась. Обошла больницу со стороны двора, приблизилась к окнам и заглянула. «Ой, мамочки!» Редискина увидела Таню и обомлела. Как с картинки! И без парика. Волосы свои, красивые. Конечно, им, городским, можно. Попробовала б она здесь. То тайфун на две недели задует, того и гляди, с ног сшибет. То пеплом посыплет с вулкана. Тут не то что одного — трех париков мало…
Валера вышел на крыльцо покурить, привычка у него была такая — курить на крыльце. Только что он капитально устроил Таню в палате у Бориса, самолично внес туда кровать, тумбочку, электроплитку. Пусть побудут хоть три дня вместе. Хорошие ребята, душевные. А влюблены друг в друга — позавидовать можно! Вот только окно надо им завесить: с улицы все видно, как в кино. Он перегнулся через перила и заметил у окон чью-то фигуру. Заварушкин спустился с крыльца и неслышно подошел. Это была Зойка. Она стояла на цыпочках, и в глазах у нее светился большой женский профессиональный интерес. Валера немного подождал и кашлянул. Она обернулась и обомлела.
— Я… у меня голова что-то… — пробормотала сбивчиво.
— С головой, значит, плохо? — спросил Валера.
— Да, плохо.
— Ладно, пошли, поправим твою голову. — Валера взял ее, как ребенка, за руку и повел.
Они прошли по длинному коридору, вслед им смотрел медперсонал. Зойка чувствовала эти взгляды и смущалась, а он все не отпускал ее руку, пока они не оказались в его кабинете. Заварушкин открыл стеклянный шкаф с лекарствами, что-то наболтал ей в стакане и приказал:
— Пей!
— А что это? — спросила она.
— Какая тебе разница?
— А может, ты меня отравить хочешь, доктор Валера Заварушкин?
— Нет, травить я тебя не стану, девушка моя Редискина, я, как Отелло, тебя задушу, — улыбаясь, ответил Заварушкин. — В своих объятиях.
— Ой, Валера… — только и сказала Зойка.
10
САТО ЭЙДЗИ. 1930 года рождения, префектура Ямагата, г. Саката, беспартийный, образование 6 классов, женат, 3 детей, повар, не судим, проживает: Нэмуро, ул. Котохыра, 8.
«До 1968 года я занимался сельским хозяйством, выращивал рис. Потом переехал в Нэмуро и с тех пор работаю на море. Плавал на кальмарных и тресколовных шхунах. В семье я один мужчина.
Был принят на работу представителем компании Ямомото. Вели промысел в районе Сапкаку. По-моему, все время в нейтральных водах. Сколько точно было до берега, я сказать затрудняюсь. Кроме того, я повар и большую часть времени проводил на камбузе».
«Вы ранее задерживались в советских водах?»
«Да, задерживался. Но к уголовной ответственности не привлекался».
(Из протокола допроса)
Земцев был в большом цейтноте. Воображаемый красный флажок на его часах времени уже стал неумолимо подниматься вверх. И, как всегда в таких ситуациях, предельно четко и рационально работала его мысль. Он анализировал события дня, по привычке разделяя их на удачные и менее удавшиеся. Подобно тому как разность полюсов рождает в цепи электрический ток, так разность положительных и отрицательных эмоций толкала вперед его мысль, заставляла ее трудиться.
Пожалуй, положение его было все же предпочтительней, чем у его оппонентов — сендо и хозяина Ямомото. Он уже кое-что знал, и знал это с твердой определенностью. Радист с «Дзуйсё-мару» успел-таки отстучать на Хоккайдо о случившемся. Японцы выжидают, и в этом тоже есть свой резон — не исключено, что шхуна будет освобождена и без постороннего на то вмешательства, преждевременный шаг не всегда самый разумный. Из десяти человек команды, участвующих в сговоре, шестерых уже, пожалуй, можно исключить из кандидатов в свидетели: сендо, Ямомото, Хираси и Масахико — с полной определенностью, боцмана и повара — с вероятной.
В противоположность ему, Абэ Тэруо и Ямомото, изолированные от команды, были в полном неведении, не знали, как
