«Что же, противник, который считает, что полностью контролирует ситуацию, а барышня совершенно неопасна, уже находиться на полпути к поражению, — мысленно возрадовалась я. — А теперь сделаем так, чтобы его роль диктовала ему, как себя вести, чтобы она им управляла, а не он ею».
— Отче, позвольте мне одеться…
— Конечно, дитя мое, — согласно образу ответил эльф, все так же продолжая смотреть на меня.
Румянец стыда дался гораздо легче бледности: достаточно было вспомнить сегодняшнюю ночь.
— Святой отец, не могли бы вы покинуть мою комнату… — по сощурившимся глазам собеседника я поняла: перегнула. Решила быстро исправиться: — Или хотя бы отвернуться, чтобы я накинула платье.
На последнее он согласился. Но, паразит, встал так, чтобы мой силуэт отражался в небольшом зеркале.
«Ушастый стервец», — пронеслось в сознании мимоходом. Я же начала обходить спальню, собирая предметы своего гардероба: платье обнаружилось на оттоманке, один чулок непонятно как забрался на ширму, второй прилег отдохнуть на небольшой круглый столик, предназначавшийся вообще-то для утреннего чая, но никак не для этого капронового изделия.
Единственное, туфли повели себя как образцовые пионеры времен дедушки Ленина: стояли рядышком, пятками вместе, носками врозь, на густом пестром ковре у стены. Я подхватила их и, скользнув взглядом по обоям с набивным по трафарету рисунком, направилась к кровати с балдахином. Ее я выбрала не случайно: она хотя бы наполовину закрывала меня от этого ушастого наблюдателя. Эльф же слегка развернул корпус так, чтобы обзор был максимально широк.
Демонстративно повернулась к нему спиной, быстро сбросила одеяло и натянула сначала сорочку, а затем и платье. Когда мимоходом обернулась через плечо, увидела, как на фоне картуза багровеют эльфячьи уши.
«Наверняка все успел рассмотреть, подлец», — подумалось с досадой. Когда же наклонилась и начала натягивать чулок, то увидела его! То, что должно было спасти меня при определенной доле удачи, ловкости и неожиданности. Под кроватью стоял он: ночной горшок. Как же я тогда возрадовалась тому, что ватерклозеты еще только начали входить в моду, а посему наличествовали не везде. А может, и была в этих нумерах комнатка уединения, но заботливые владельцы решили перестраховаться, предугадывая пожелания клиентов? Рассуждать об этом было недосуг. Главное, что ночная ваза наличествовала. Большая, вместительная. Взвесила ее в руке. Тяжелая…
Застегнув ремешки туфель, я выпрямилась с ночной вазой в руках. Аккуратно прикрывая горшок юбкой, так, чтобы он не попал в поле зрения эльфа, произнесла:
— Святой отец, мне неловко вас просить, но не могли вы застегнуть несколько пуговиц на платье. Я сама, к сожалению, не могу…
Просящий тон, печальный взгляд (во всяком случае искренне на это надеялась, ибо усиленно вспоминала что-то душещипательное, на ум почему-то приходило только «а слониха, вся дрожа, так и села на ежа». Ежа было жалко, но не до слез) — все это было призвано ослабить бдительность конвоира.
По мере того, как эльф двигался по комнате, горшок так же перемещался с «линии обстрела». Как только надзиратель подошел достаточно близко, я шумно сглотнула, отвлекая его внимание.
— Откиньте, пожалуйста, волосы, застежка под ними…
Моя распущенная шевелюра на долю секунды сыграла роль задымления. Резкий поворот головой. Волосы, бьющие противника по лицу наотмашь. Молниеносный разворот и на макушку опешившего эльфенка обрушился ночной горшок. Сделанный из второсортной глины, а потому весьма тяжелый, он тут же раскололся, но главную свою миссию урильник все же выполнил: противник был оглушен.
Не мешкая, я перевернула парня лицом вниз, завела руки за спину и начала их стягивать его же форменным ремнем. В голове промелькнула мысль: «Недолгое обучение в институте дало свои плоды. Этот эльф был по виду моим ровесником, но то ли разница в воспитании, то ли что еще сыграли с парнишкой злую роль. Он в буквальном смысле пал жертвой женского коварства и изворотливости». Было ли у меня в этот момент чувство вины? Да наверное, нет. Была задача — спастись, и я использовала доступное мне оружие. Вот и все. Еще раз бегло осмотрела комнату и молоденького инквизитора. Сняла кольцо с обсидианом с его пальца. Примерила и глянула в зеркало. Из отражения на меня смотрел благообразный святой отец.
Не медля больше, покинула комнату.
ГЛАВА 11,
В КОТОРОЙ ПРИСУТСТВУЮТ ЗНАКОМЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ
Июль 1907, Санкт-Петербург
Я шла по торцевой мостовой. Под ногами шестигранные деревянные шашки сменяли одна другую. Питер просыпался. Аромат свежей сдобы и помойки, колокольный звон заутрени и удары колотушки о полено, скрип телег и редкие прохожие. На меня особо не таращились: видимо, чернорясники были нередкими обитателями здешних улиц. Легкий туман обволакивал трех-четырехэтажные здания, словно газовый шарф шею юной прелестницы, скрывая в дымке подробности и детали.
Подумалось, что Питер — город, который никогда не уснет, не уляжется, не угомонится. То промчат с перестуком дрожки, то громыхнет трамвай, то залп «Авроры», то бомбежка и восемьсот семьдесят два дня блокады, то визг резины и глухие выстрелы девяностых, то звонки мобильных… Пульс Северной Пальмиры будет отдаваться в ушах ее горожан еще много столетий, привычный и оттого незаметный.
Солнечный луч, незнамо как прорвавшийся через небесную хмарь, словно насаженный на Адмиралтейский шпиль, сиял на фоне серого неба. Засмотрелась и чуть не поплатилась за свою раззявистость: бричка на полном ходу вырулила из-за угла. Едва успела отскочить в последний момент, как она лихо промчала мимо.
Увы, очарование момента было нарушено, и желудок напомнил о том, что одной духовной пищей сыт не будешь. Некстати вспомнилось, что вчера нам с Лимом было как-то не до ужина. Я посмотрела на так заманчиво выведенное: «Пекаръня». Из приоткрытой двери были видны лотки с ситниками, крупчатыми сайками, калачами, кренделями и пряниками. Сглотнула и мужественно пошла дальше, взяв за ориентир позолоченный купол Исакия. До полудня было еще далеко, но и до Сенатской площади, как оказалось, путь неблизкий: пока я прошла по набережной до Биржевого моста, пока полюбовалась на Зимний дворец, который еще не пережил штурма, добрела до Медного всадника и очутилась наконец-то на Адмиралтейском проспекте… и все это периодически осеняя прохожих знамениями — отыгрывала образ. Один раз, вместо того чтобы, как это положено у православных, сложив пальцы щепотью, опустить их на лоб, пупок и плечи поочередно, перекрестила какую-то молодуху в кацавейке и павловопосадском платке по диагонали. По ее вытаращенным глазам поняла — налажала, и тут же выдала экспромтом:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
