— Нет.
Гравенхольм посмотрел Торну в глаза.
— Расскажи мне, кадет Торн.
— Я этого не сделаю.
— Понятно. Это все.
Санитары вернулись в комнату и покатили Торна наружу.
— Я прошел, сэр? — спросил он.
Это были непрошеные слова, которые он выпалил без задней мысли. В ответ Гравенхольм просто проводил его взглядом, перевернул страницу в папке и начал делать пером какие-то заметки.
Во второй раз Торн не был готов.
Он знал, что стимуляция нервов повторится. Но было и другое. Он видел пикт-изображения разрушения и смерти, горящие города, людей, которых убивали и уродовали, и все это перемежалось записями с ним самим. Там он делал вещи, которые не мог вспомнить. В темной комнате люди кричали на него, требуя сознаться в измене и связи с ведьмами и чужими. Он просыпался на хирургическом столе, врачи описывали мутации, которым, по их словам, он подвергся. Он не знал, где заканчивается нервная стимуляция и начинаются его собственные мысли.
Он неоднократно видел Гравенхольма. Возможно, это была какая-то пикт-запись, возможно, кошмар. Возможно, он действительно там был. Но теперь Торн снова находился в световом кубе, на сей раз на больничной каталке, и в его руках торчали внутривенные трубки.
— Как тебя зовут? — спросил Гравенхольм.
Торн закашлялся и выгнулся от боли. Нервная стимуляция на этот раз была подведена к его позвоночнику, и там, где зонды прошли между позвонками, теперь горели точки боли.
— Торн, — сказал он. — Торн. Экспликатор-кадет.
— Понятно. Какой процесс ты прошел?
— Я не… Я не могу точно ответить.
Гравенхольм сделал несколько отметок. Он не изменился с первого цикла тренировки.
Машина все еще дышала вместо него, и лысая морщинистая голова все еще наклонялась под странным углом, чтобы смотреть на Торна поверх очков.
— Тебе дали запомнить данные. Расскажи мне их.
— Нет.
Гравенхольм сделал еще одну запись.
— Если не расскажешь, процесс будет проведен повторно. Начнется дальнейшая нервная стимуляция.
— Нет, я ничего не скажу.
— Понятно.
Торн улыбнулся. Он сделал это впервые за долгое время.
— Я справился, да? — спросил он. — Я не сломался. Я прошел? Вы сделаете меня дознавателем?
На этот раз Гравенхольм не потрудился поднять взгляд. Он махнул рукой, и санитары снова увезли Торна.
В третий раз Торн с трудом узнал комнату. Световой куб был здесь и раньше, но он не знал, воображал ли его себе или действительно его посещал. Его разум был полон полуправды и случайных обрывков. Над ним нависли лица и руки в перчатках, держащие медицинские инструменты. Он видел отвратительных существ, многоглазых зверей, сидящих в ямах с гниющими телами, рои крошечных созданий, пожирающих его руки и тело. Он видел, как его руки превращались в обугленные кости, и отражение своего раздутого и разлагающегося лица.
Может быть, это была нервная стимуляция. Может, нет. Может, ключевое слово вернуло боль без всяких зондов, подключенных к позвоночнику. Все сливалось воедино. Дни не сменяли ночи, время превратилось в бесконечную ленту, и память сохраняла лишь несколько ее колец, а все остальное покрывала тьма.
Торн снова лежал на каталке. Он лежал так уже какое-то время. Руки слишком ослабели, чтобы он мог приподняться. Санитарам пришлось повернуть его набок, чтобы Гравенхольм мог видеть его лицо.
— Как тебя зовут? — спросил Гравенхольм под вздох ювената.
Торну понадобилось время, чтобы ответить.
— Я не знаю, — выдавил он. — Трон живой. О… милостивый Император! Я больше не знаю…
Гравенхольм улыбнулся, сделал последнюю заметку и закрыл папку.
— Значит, ты готов, — сказал он. — Мне ни к чему дознаватель, сохраняющий личность.
Сохраняющий свое собственное имя. Лишь когда сосуд пуст, его можно заполнить тем, что нужно Ордо Маллеус. Теперь ты можешь начать обучение, экспликатор-кадет. Ты будешь дознавателем.
Сквозь зеркальное окно в стене камеры экспликатора Аларик наблюдал за работой дознавателя. Как и все остальные помещения на «Обсидиановом небе», камера была отделана камнем и выглядела скорее как склеп, нежели часть космического корабля.
Дознаватель, одетый в простую униформу служителя Ордо Маллеус, разговаривал с Булгором Хирком. Тот был прикован к стене, шею поддерживала скоба, чтобы голова не завалилась набок. Позвоночник был перебит, тело — парализовано, и корабельным медикам пришлось поспешить, чтобы спасти еретику жизнь, когда Аларик принес его, умирающего, на борт «Обсидианового неба».
— Торн хорош, — заметил инквизитор Никсос. Он управлял «Обсидиановым небом» на протяжении всей миссии по поимке Хирка. Это был угрюмый старик, который выглядел настолько древним, что наверняка уже повидал все, что только могло случиться с человеком, ведущим жизнь демоноборца. Он казался хрупким, но Аларик знал, что это иллюзия, которую Никсос специально поддерживал, горбясь и облачаясь в потрепанные черные мантии. — Он уже выуживает из Хирка ответы. Хирк думает, что боги отвергли его, поэтому со злости рассказывает нам все. Многое из того, что он поведал, довольно интересно.
— Например? — спросил Аларик. Он много часов провел за чисткой и повторным освящением доспеха, и теперь тот поблескивал в тусклом свете, льющемся из окна.
— Похоже, он захватил «Безжалостный», потому что очень торопился куда-то добраться, — ответил Никсос. — Не из-за экипажа, ничего связанного с Флотом. Ему просто нужен был корабль. То, что он сделал с людьми, насколько мы можем сказать, было просто развлечением.
— Куда он собирался?
— В Око.
Аларик покачал головой. Око Ужаса открылось, и из него изливались орды Хаоса.
Миллиарды имперских гвардейцев и целые ордены космических десантников пытались остановить их натиск, который грозил дойти до самого сердца Империума — сегментума Солар. Еретики наподобие Хирка устремлялись в Око целыми толпами, чтобы принести клятву верности лордам Хаоса.
— А именно, — уточнил Никсос, — на планету под названием Сартис Майорис. Оттуда донесся зов, и Трон знает, сколько мрази вроде Хирка уже ответило на него. Похоже, что его вызвало существо, именуемое Герцог Веналитор. Пока я жду подтверждения из Ока, но, в любом случае, я хотел бы, чтобы твое отделение было дополнительно усилено и отправлено на Сартис Майорис, как только мы вытащим из Хирка все, что можно.
— Ясно. А возможно ли, что Хирк лжет?
— Может быть. Но, как я уже сказал, Торн действительно очень хорош.
Никсос произнес это с многозначительной усмешкой, которая поведала Аларику все, что он должен был знать о дальнейшей судьбе парализованного еретика.
— Взгляни на этот корабль, — сказал Аларик. — На команду, на ресурсы, которые мы потратили. Сколько всего понадобилось, чтобы мой отряд добрался до «Безжалостного»?
Какие жертвы были принесены, чтобы мы смогли сделать то, что должны были?
— Воистину, даже я не могу сосчитать их, — признал Никсос. — Мы должны брать от нашего Империума больше, чем может представить кто-либо из нас. Эта мысль тревожит тебя?
— Я не могу позволить, чтобы меня что-то тревожило, — возразил Аларик. — Если мы будем размышлять над этим, то не сможем концентрироваться. Это подорвет чувство долга.
Если наша цель не стоит жертв, тогда целей, которые их стоят, просто не существует.
— Хорошо, — лицо Никсоса омрачилось. — Но не говори о таких вещах чересчур открыто, юстикар. Для некоторых они могут звучать как признак духовной слабости. Как мысли тех, кто таит сомнение. Если бы ты был инквизитором, Аларик, то ты мог бы говорить свободно и показывать печать Инквизиции всем, кто осмелился бы усомниться в тебе! Но ты не инквизитор.
— Я знаю, — ответил Аларик. — Но кто-то ведь должен об этом думать. Иначе кем мы станем? Мы должны защищать Империум, и при этом он страдает ради того, чтоб мы его защищали. Как далеко это может зайти, прежде чем перейдет в безумие? Кто-то должен следить за тем, что мы делаем.
— Оставь это нам. А пока что подготовь своих бойцов. Сартис Майорис — непростая задача, и нам не хватает сил в Оке Ужаса. Твое отделение будет сражаться без поддержки, что бы вам там не встретилось.
— Я буду молиться вместе с ними, — сказал Аларик.
Некоторое время после того, как Никсос ушел, Аларик смотрел на работу Торна. Хоть у Хирка и не было глаз, по его лицу было видно, что он сломлен.
