– В нем содержится кодеин, – кокетливо сказала девушка.
– И что же?
– А его используют наркоманы, едят пачками, чтобы кайф поймать.
– Вот глупость-то! Леночка, милая, я не употребляю стимуляторы.
– Ну…
– Посмотрите, разве я похож на наркомана?
– Ну…
– Очень прошу! Если я сейчас не приму моралгин, мигрень разбушуется на неделю! Ладно, давайте я оплачу целую упаковку, а вы мне из нее выдадите одну пилюлю!
– Не положено.
– Леночка! Я погибаю.
– Думаю, ваша жена расстроится, услышав о смерти мужа, – хихикнула провизор.
– Я холост.
– Мигрень мешает вам жениться? Или вы не хотите разводиться и платить алименты на деток?
– Леночка, у меня нет детей, и я ни разу не был женат.
– Ну ладно, – сменила гнев на милость девушка, – сто сорок два рубля. Вот ваш моралгин.
– Спасибо! Еще бутылку воды, я сразу проглочу таблетку.
– На фиг вам деньги зря тратить, – заботливо прощебетала Лена, – сейчас стакан с минералкой принесу.
Некоторое время из диктофона доносилось только тихое шипение, потом раздалось:
– Вот.
– Спасибо, душенька!
Громкий щелчок заставил меня вздрогнуть.
– Ну? Слышал? – заорала маменька.
– Да, а что интересного в этой беседе? Обычный разговор покупателя с продавцом.
– Нет, Вава! Ты выклянчивал кодеин! Ты наркоман! Я так этого не оставлю! Я требую, чтобы ты лечился! Я никогда не впущу тебя в мой дом!!!
– Николетта, – я попытался привести маменьку в чувство, – абсурдность твоего заявления…
– Вава! – завизжала она с такой силой, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. – Выбирай! Или ты сию секунду едешь в наркологический диспансер, или я тебе больше не мать! Ты никогда не переступишь порог моего дома! Вон!!!
Я положил телефон на полку у зеркала. Право, это уже слишком! Значит, наличие сына-алкоголика больше не вызывает сочувствия окружающих и потребовался более сильный вариант. Что последует за этим? Маменька превратит меня в серийного маньяка?
– Иван Павлович! – прозвучал голос хозяйки. – Незамедлительно иди сюда! Хватит ля-ля разводить! Ну? Ты где? Мы с Варечкой ждем!
Последнее восклицание Элеоноры ножом вонзилось в спину. Норе несвойственно употреблять уменьшительно-ласкательные суффиксы. И то, что сейчас хозяйка вымолвила «Варечка», свидетельствует лишь об одном: решение принято, приговор вынесен, меня считают отцом тщедушной Нины! Думаю, маменька очень обрадуется, узнав, что стала бабушкой.
Вновь запищал телефон, на сей раз стационарный аппарат.
– Да, – сказала Нора, взяв трубку, – привет, Николетта. Ага, ага, ага! С ума сойти! Ты уверена? Негодяй! Мерзавец! Немыслимо! Конечно!
Я вздрогнул. Элеонора считает меня мерзавцем-педофилом, который обесчестил девочку, сделал ей ребенка, а потом спрятался в кусты. Она горит желанием уличить меня в воровстве, ткнуть носом в поддельные счета. Николетта же начинает новый спектакль под названием «Мать наркомана». Мужества тебе, Иван Павлович, терпения и милосердия к окружающим.
– Он твой сын! – громко воскликнула Элеонора. – Но мой служащий! Сейчас я разберусь! Иван Павлович! Сюда! Немедленно!
Неожиданно я ощутил легкость, исчез страх, перестали дрожать колени, спазм, сжимающий горло, пропал.
– Эй, ты где? – бушевала Элеонора. – Иван Павлович! Снова жвачишься! Ноги в руки и в кабинет! Встань по стойке смирно!
У меня за плечами будто развернулись два больших крыла, я увидел их внутренним зрением. Крылья выглядели кожистыми, упругими, серо-розовыми, их не покрывали перья, не было ни малейшего намека даже на пух. Слегка вздрагивая от озноба, я подошел к входной двери, распахнул ее, втиснулся в лифт, спустился на первый этаж и медленно полетел над асфальтом в неизвестном направлении. «Он твой сын, но мой служащий!» Э нет, господин Подушкин самостоятельная личность. И с этой секунды я свободен, я ничей!
Глава 4
Яркий луч света ударил в глаза, я поднял веки и уперся взором в обструганные доски. В первую секунду душу обуял ужас: меня похоронили живым, я лежу в гробу, но через секунду я понял: это не может быть крышкой домовины, потому что доски высоко, а из них торчит висящая на шнуре электролампочка.
– Че ворочаешься, – просипел недовольный голос, – спи, еще рано, будильник заорет, тогда и встанем.
Я вздрогнул и повернулся на звук. Слева, на замызганной подушке без наволочки, покоилась женская голова с длинными, спутанными волосами. Кудри почти полностью закрывали лицо, был виден лишь длинный острый нос, покрытый веснушками, и один блестящий карий глаз.
– Не копошись, – прозвучал приказ, – хорош вертеться, разбудишь Энди, он тебе плюх надает!
– Энди? – повторил я. – Это кто?
– Тама, у окна, – ответила голова, – дрыхнет.
– А вы кто? – ошарашенно поинтересовался я.
– Мара, – кашлянула башка.
– Господи, где я?
– Кто я? Как меня зовут? Которое столетие на дворе? – захихикала Мара. – Бухать надо меньше.
– Заткнитесь, ублюдки, – прошипели справа, – хотите, чтоб Энди встал?
В ужасе я посмотрел в другую сторону, там обнаружилась еще одна голова, на этот раз коротко стриженная, она покоилась затылком ко мне, поэтому лица незнакомца я не видел.
Как у всякого мужчины, у меня пару раз случались загулы. Не следует считать меня черствым сухарем или роботом, запрограммированным только на выполнение служебных обязанностей. Нет, я очень люблю жизнь во всех ее проявлениях и в молодые годы мог играть в покер до утра. Я не чураюсь женщин, способен выпить фужер-другой коньяка, но, поверьте, никогда не просыпался, не зная, с кем заснул. Я не из тех мужчин, которые нежно мурлыкают любовнице «зайка» или «рыбка». Кстати, если к вам обращаются подобным образом, не радуйтесь, кавалер вовсе не хочет проявить нежность, он просто не запомнил ваше имя и боится перепутать вас с другой бабой. Назовешь Лену Катей и не оберешься неприятностей, а «солнышко» или «котик» абсолютно обезличенно, поэтому удобно и безопасно. Так вот, я не из стаи охотников за дамами. Всегда общаюсь только с одной женщиной, а когда отношения исчерпывают себя, завершаю их без скандала. Я не забываю, как зовут любовницу, знаю ее фамилию, телефон. Мне не нравится пользоваться услугами проституток, я никогда не поеду невесть с кем не зная куда. Так где я нахожусь сейчас?
Очевидно, последнюю фразу я произнес вслух, потому что Мара села, обнажилась спина, покрытая татуировкой: сине-зеленый дракон, из пасти которого вырывается огонь.
– Вот надоел! – в сердцах произнесла она. – Блин, как спать-то хочется.
В дальнем углу кровати зашевелилось одеяло, из-под него вылезло нечто непонятное, темно-коричневое, оно стало интенсивно чесаться.
– А это кто? – прошептал я.
– Мими, – зевнула Мара, – фу, перестань чухаться! Опять блох подцепила? Вечером вымою тебя дезинфекцией.
– Она человек? – осторожно уточнил я.
Мара встала, она оказалась абсолютно голой, спина переходила в маленькую, мускулистую «пятую точку». Если честно, то ее фигура не вызывала особых желаний, она была какая-то несексуальная.
Мара повернулась ко мне лицом.
– Ты мужчина! – закричал я.
– Ну ваще, – хмыкнул парень, – чего орешь-то?
– Извини, – я попытался прийти в себя, – думал, я лежу с женщиной.
– Прикольно, – усмехнулся Мара, – и че? Я мужик, а Мими обезьяна. Во блин! Котом воняет! Дура! Ты его с собой принесла? Сколько раз говорил, у Энди аллергия. Ща нам мало не покажется!
От окна раздалось громовое «апчхи». Со скоростью звука Мара шмыгнул назад под одеяло и дернул меня за руку.
– Тс! Мы спим!
Я почему-то послушался, упал на подушку и засопел, глаза, правда, не закрыл. Обезьяна тоже рухнула в койку, воцарилась тишина.
– Апчхи! – понеслось по комнате.
– Ах ты господи, – еле слышно прошептал Мара, – спаси и сохрани!
– Апчхи! Кто припер кошку, вашу мать! – раздался крик, похожий на рев динозавра.
– Это не я, – хором ответили Мара и голова справа.
– Значит, он, – констатировал бас, и я увидел, что свет померк, его заслонила чудовищно огромная фигура.
– Нет, нет, – запели парни, – Энди, тебе кажется.
– А че там за морда!
– Ваня, – велел Мара, – покажись!
Отметив вскользь, что паренек знает мое имя, я сел и, уставившись на необъятного великана, сказал:
– Разрешите представиться, Иван Павлович Подушкин.
Гора мышц чихнула, затем почти нежно поинтересовалась:
– Коверный?
– Что? – не понял я.
– Клоун, блин?
– Кто? – ошарашенно поинтересовался я.
– Я, наверное, – хрюкнул гигант, – ты, конечно! Рыжий? Белый?
Я попытался сообразить, что происходит. Может, я попал в сумасшедший дом?
– Ну? – промычал Энди и сжал кулаки.
– Ваня, отвечай, – откровенно испугался Мара, – не зли Энди!
– Я брюнет, – ляпнул я, – не совсем чистый, нечто вроде шатена, но уж точно не рыжий. Кстати, кого вы имели в виду, говоря – белый? Альбиноса?
