Погружение в многообразные детали экономической жизни неизбежно вызвало к жизни проблему своевременного реагирования на развитие последних. В связи с этим экономическое учение Рима продемонстрировало еще большую гибкость. Незыблемость концептуальных принципов Риму постоянно приходилось примирять с развитием форм общественно-экономической деятельности, признавая их экономическую целесообразность. Например, пришлось пройти путь от полного отрицания допустимости доходов с оборота капитала через признание банковского процента в пределах 5 %-ной ставки «благочестивых банков» и составление (с последующим регулярным расширением) перечня уважительных оснований для взыскания процентов до констатации полной приемлемости оборота капиталов и обязательств на развитых рынках.57
Постепенно в католической этике средневековой Европы сформировалась концепция «дозволенной наживы»: наряду с осуждением скупости, бездеятельности, вялости, праздности, не оправданного вложенным трудом обогащения (к таковому причислялось и ростовщичество) Католическая Церковь приветствовала и благословляла как угодное Богу энергичное предпринимательство или, как минимум, «не осуждала расчетливое хозяйствование и даже стремление к прибыли, коль скоро последняя не была самоцелью».58
Следует признать, что все большим становилось и давление на позицию Западной Церкви со стороны общественной мысли, основные тенденции которой выражены во взглядах наиболее известных философов Нового времени. Общими для этих взглядов являлись отрицание социального учения Церкви, индивидуализм и либерализм (в религиозной сфере проявившиеся в Реформации), признание земных успехов критерием избранности индивида и его предопределенностью ко спасению, приоритет индивидуальных эгоистических целей и в целом – углубленный и осмысленный разлад с христианским учением.
В философии Гоббса, например, стремление человека исключительно к собственной выгоде, к власти над окружающими признается его естественным состоянием, а Локк переходит от констатации этого факта к его полной реабилитации: каждый, кто разумно добивается своей выгоды, поступает хорошо. Позиция католического консерватизма (Шатобриан, Фодере, де Местр, де Бональд, Берк, Мюллер и др.), содержавшая протест против революционных тенденций и надежду на проявление Церковью роли конструктивного стабилизирующего фактора, и собственно официальная точка зрения Западной Церкви все более приобретали характер осажденной крепости.
Переход к капитализму на Западе был достаточно болезненным процессом. Его характерными приметами стали утрата трудом творческого характера, превращение его в обездушенную деятельность, оторванную от конечного результата; отрыв значительного количества людей, вовлекаемых в промышленное производство, от традиции и мест проживания, их концентрация на относительно небольших пространствах без связи с религией, с моральными авторитетами, с природой и с привычным укладом жизни; широкомасштабный отказ от христианского элемента в сознании собственников и предпринимателей, выражавшийся в утрате представлений не только о любви и сострадания к ближнему, но и об элементарной социальной справедливости. К середине XIX в. экономическое развитие и постоянный промышленный рост инициировали парадоксальную череду последствий: произошедшее в результате промышленного переворота уникальное умножение благосостояния сопровождалось дегуманизацией общества и в связи с этим вместо ожидаемого умиротворения вызвало разгул ненависти и насилия и затем утрату приобретенных за счет прогресса или потенциально ожидавшихся выгод.
Сегодня можно уверенно сказать, что Католическая Церковь подняла социальный вопрос с запозданием, да и после этого длительное время с недостаточной активностью пыталось претворять в жизнь достойные инициативы, в результате чего «христианство XIX в. практически отказалось решать социальные проблемы… и на него падает доля вины за уход рабочего класса из Церкви».59 Тем не менее адаптация католического традиционализма к новой общественно-политической и экономической ситуации нашла себя в деятельности научных школ: Ле Пле, де Турвиля, в XIX в. – Кеттелера, Кольпинга и Фогельзанга, заложивших основы так называемого «социального католичества».
Социальное учение католиков, формировавшееся на этом этапе на протяжении нескольких десятилетий, реализовалось в положениях «Фрибурской унии» – длившегося с 1884 г. заседания специального комитета по социально-христианской проблематике, – многие из которых оказались востребованными в уже упоминавшейся знаменитой энциклике “Rerum novarum”. Основными ценностями признаются необходимость балансирования интересов индивида, общества и крупного частного капитала; защита частной сферы, право на труд как неотъемлемое и уважаемое право личности; справедливость в системе распределения материальных благ и защите слабейших членов общества.
Последующие официальные тексты и доктринальные суждения Рима в основном находились в контексте провозглашенных приоритетов. Как и прежде, но с вынужденно большей интенсивностью, должна была меняться «особенная часть» экономического учения, ориентированная на конкретные институты и инструменты современной экономики. Так, энциклика Второго Ватиканского собора “Gaudem et spes” подтверждает, что в экономической и общественной жизни следует развивать достоинство человеческой личности, а основной целью производства и технического прогресса является не простое увеличение продукции, не прибыль, не господство, а служение человеку во всей его полноте.60
Реализация возможностей земли, развитие природы и самого себя собственным трудом, содействие своим трудом развитию сотрудничества, а также процессу конструктивной социализации в государстве, экономике и политике признается осуществлением плана Бога в истории и прославлением Его имени, в которых и заключается смысл человеческой жизни. Хотя развитие общества и человека неизбежно имеет экономическое измерение, оно не ограничивается им и должно быть направлено на формирование призвания целостного человека, включая его культурные, религиозные и трансцедентные измерения.61
Нравственную окраску социально-этического долга приобретает и извлечение прибыли, поскольку последняя, вливаясь в экономику в качестве капитала, создает новые рабочие места, товары, услуги, технологии и новое благосостояние и поскольку нерентабельные предприятия создают излишнюю нагрузку народному хозяйству и чреваты потерей рабочих мест для работников. Провозглашается необходимость существования в обществе институтов, ограничивающих эгоцентричные способы хозяйствования и обеспечивающих социальную справедливость; отмечается опасность увлечения современного человека культом потребления. Все эти задачи необходимо обеспечивать постоянным напоминанием человеку о его высоком предназначении: «чем больше ценности экономического строя усваиваются совестью граждан, тем лучше они воплощаются в жизнь».62
В ногу со временем
«Реалистический» подход, трезвость и готовность к компромиссу Римо-Католическая Церковь демонстрировала и в самом важном сегменте социальной доктрины – в учении о нравственности и месте человека в обществе. Так, латинские богословы никогда не высказывали радикально резких суждений о социальном неравенстве. Например, признавая рабство требующим исправления противоестественным состоянием, обусловленным не природой человека, а следствием греха и человеческой слабости, древние отцы Церкви проявляли в социально-политическом аспекте данной проблемы прагматичный подход: они не выступали за немедленную отмену рабства, признавая его элементом сложившихся правовых отношений, требуя от паствы только христианского отношения к ближнему, которое необходимо привносить и во взаимодействие между хозяевами и рабами.
Подобный принципиальный подход к проблеме социального неравенства сохранился в целом и в более позднее время. Согласно социальной доктрине Льва XIII, неравенство в обществе не является безусловным злом, будучи обусловленным различными правами и возможностями индивидов, и призвано смягчаться влиянием евангельского духа на волю к власти и на права и обязанности, опосредующие общественные отношения.63
В отношении семейных ценностей Католическая Церковь на протяжении всей своей истории, включая период ее существования в дискомфортной обстановке, продолжала занимать достаточно консервативную позицию, настаивая на уникальности и нерасторжимости церковного брака, недопустимости супружеской неверности и детоубийства; значимости общей семейной собственности для гармоничного развития семейных отношений. Непримиримая позиция Рима по отношению к разводам и абортам вызывает тем большее уважение, что сегодня она явно воспринимается как одиозная даже в традиционно католических странах и, скорее всего, отвратила от католицизма многих потенциальных адептов.64
