Она стала ходить взад и вперед по кабинету, держась за виски, ссутулившись и что-то бормоча, словно маленькая старушка.
— Когда все это случилось, Мелисса?
— До того, как я родилась. — Она раскачивалась, повернувшись лицом к стене.
— Тебе об этом рассказал Джейкоб?
Кивок.
— А мама тоже говорила с тобой об этом?
После небольшого колебания она отрицательно покачала головой.
— Она не любит говорить об этом.
— А почему?
— Ей от этого становится грустно. Она раньше была веселая и красивая. Люди ее фотографировали для кино. Потом Микокси сжег ее лицо и ей пришлось делать операции.
— У Микокси есть еще какое-нибудь имя? Как его еще зовут?
Она повернулась и посмотрела на меня по-настоящему озадаченно.
— Я не знаю.
— Но ты знаешь, что он в тюрьме.
— Да, но он скоро выйдет, и это нечестно и несправедливо!
— Он скоро выходит из тюрьмы?
Еще большее замешательство.
— Это Джейкоб сказал тебе, что он скоро выходит?
— Нет.
— Но он говорил с тобой о справедливости.
— Да!
— А как ты понимаешь справедливость?
— Это когда все по-честному!
Она посмотрела на меня с вызовом и уперлась руками в то плоское место, где потом у нее будут бедра. От напряжения сморщилась полоска лба, видимая под челкой. Губы ее скривились, и она погрозила пальцем.
— Это было нечестно и глупо! Надо было все сделать по честной справедливости! Надо было его убить этой кислотой!
— Ты очень сердита на Микокси.
Еще один недоверчивый взгляд на этого идиота в кресле.
Я сказал:
— Это хорошо. То, что ты по-настоящему на него разозлилась. Раз ты на него злишься, значит, не боишься его.
Обе ее руки были сжаты в кулаки. Она разжала их, уронила, вздохнула и посмотрела на пол. Потом опять начала месить и катать ком теста.
Я подошел к ней и опустился на колени, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, если она захочет поднять свои.
— Ты очень умная девочка, Мелисса, и ты мне очень-очень помогла, потому что не побоялась говорить о страшном. Я знаю, как тебе хочется больше никогда не бояться. Я уже помог многим другим детям, смогу помочь и тебе.
Молчание.
— Если тебе хочется поговорить еще немного о Микокси или о ворах, или о чем-то другом, то давай поговорим. Но если не хочешь, то и не надо. У нас с тобой еще осталось время до возвращения Джейкоба. Мы можем провести его так, как ты хочешь.
Ни движения, ни звука. Секундная стрелка на часах в виде банджо на противоположной стене комнаты обежала половину круга. Наконец она подняла голову. Обвела глазами всю комнату, избегая смотреть на меня, потом вдруг взглянула мне прямо в глаза и прищурилась, будто хотела, чтобы я был в фокусе.
— Я порисую, — сказала она. — Но только карандашами, а не мелками. Они сильно пачкают.
* * *
Она медленно водила карандашом, высунув кончик языка с одной стороны рта. Ее художественные способности были выше среднего уровня, но законченное творение поведало мне лишь о том, что на первый раз с нее довольно: она нарисовала улыбающуюся девочку рядом с улыбающимся котом перед красным домом и дерево с толстым стволом, усыпанное яблоками. А надо всем этим — огромное золотое солнце с лучами в виде рук.
Закончив рисунок, она подтолкнула его через стол и сказала:
— Возьмите это себе.
— Спасибо. Потрясающая вещь.
— Когда я приду в следующий раз?
— Как тебе дня через два? В пятницу?
— А почему не завтра?
— Иногда бывает лучше, если дать детям какое-то время подумать о том, что произошло, а потом уж продолжать.
— Я думаю быстро, — сказала она. — И я не все еще рассказала.
— Ты правда хочешь прийти завтра?
— Я хочу вылечиться.
— Ну что ж, ладно. Мы могли бы встретиться в пять часов. Если Джейкоб сможет тебя привезти.
— Он сможет, — сказала она. — Он тоже хочет, чтобы я выздоровела.
Я пошел проводить ее через отдельный выход и заметил идущего по коридору Датчи с бумажным пакетом в руке. Увидев нас, он нахмурился и посмотрел на часы.
Мелисса сказала:
— Джейкоб, мы должны опять приехать к нему завтра, в пять часов.
Подняв брови, Датчи сказал:
— Я как будто бы вовремя, доктор.
— Вы точны, — сказал я. — Я просто показывал Мелиссе отдельный выход.
— Чтобы другие дети не увидели меня и не узнали, кто я, — сказала она. — Это частная жизнь.
— Понятно, — сказал Датчи, посмотрев в обе стороны коридора. — Я вам кое-что принес, юная леди. Чтобы дотерпеть до обеда. — Верхняя половина пакета была аккуратно сложена гармошкой. Он открыл пакет кончиками пальцев и достал оттуда овсяное печенье.
Мелисса радостно пискнула, взяла у него печенье и приготовилась откусить.
Датчи кашлянул.
Мелисса застыла с печеньем в руке.
— Спасибо, Джейкоб.
— На здоровье, юная леди.
Она повернулась ко мне.
— Хотите печенья, доктор Делавэр?
— Нет, Мелисса, спасибо. — Я почувствовал себя поступающим в «школу обаяния».
Она облизнула губы и приступила к поглощению печенья.
Я сказал:
— Мне хотелось бы поговорить с вами одну минуту, мистер Датчи.
Он снова взглянул на часы.
— Движение на шоссе... чем дольше мы задерживаемся...
Я перебил его.
— В ходе сеанса кое-что выяснилось. Кое-что важное.
Он сказал:
— Право же, это совсем...
Я заставил себя терпеливо улыбнуться.
— Если я хочу сделать свою работу, то мне потребуется помощь, мистер Датчи.
У него на лице появилось такое выражение, словно я испортил воздух на посольском обеде. Он еще раз кашлянул, сказал: «Подожди минутку, Мелисса» и отошел на несколько шагов дальше по коридору. Мелисса с набитым ртом проводила его глазами.
Я улыбнулся ей.
— Мы всего на одну секунду, малышка. — И присоединился к нему.
Он посмотрел в обе стороны коридора и сложил руки на груди.
— Что случилось, доктор?
При ближайшем рассмотрении он оказался гладко выбритым, и от него пахло лавровишневой водой и свежевыстиранным бельем.
Я сказал:
— Девочка говорила о том, что случилось с ее матерью. О каком-то человеке по имени Микокси.
Он вздрогнул.
— Право же, сэр, это не в моей компетенции.
— Это важно, мистер Датчи. И явно связано с ее страхами.
— Лучше, если ее мать...
— Правильно. Но дело в том, что я звонил несколько раз и просил передать ее матери, чтобы она связалась со мной, но так и не дождался звонка. Обычно я не соглашаюсь даже просто встретиться с ребенком без непосредственного участия родителей. Но Мелиссе явно нужна помощь. И немалая. Я берусь ей помочь, но для этого мне необходима информация.
Он так долго и так старательно жевал щеку, что я испугался, как бы он не прогрыз ее насквозь. Стоя в отдалении, Мелисса уплетала печенье и пристально смотрела в нашу сторону.
Наконец он сказал:
— Это все случилось еще до рождения девочки.
— Хронологически это, может быть, и так. Но не психологически.
Он долго изучающе смотрел на меня. Капелька влаги выступила у него в уголке правого глаза; она была не больше бриллиантика на дешевом обручальном кольце. Он мигнул, и капелька исчезла.
— Право же, я в крайне неловком положении. Я служу в этом доме...
Я не стал настаивать.
— Хорошо, я не хочу ставить вас в затруднительное положение. Но прошу вас передать от моего имени, что кто-то должен со мной поговорить в самое ближайшее время.
Мелисса пошаркала ногами. Печенье исчезло. Датчи посмотрел на нее серьезным, но удивительно нежным взглядом.
Я сказал:
— И я действительно жду ее завтра в пять.
Он кивнул, подошел ближе еще на шаг, так что мы почти соприкасались, и прошептал мне на ухо:
— Она произносит «Микокси», но этого проклятого негодяя звали Макклоски. Джоэль Макклоски.
Он опустил голову и выдвинул ее вперед, словно выглядывающая из своего панциря черепаха. Ждал, как я на это отреагирую.
Ждал, что мне что-то известно.
Я сказал:
— Это ни о чем мне не говорит.
Голова вернулась в обычное положение.
— Вы жили десять лет назад в Лос-Анджелесе, доктор?
Я кивнул.
— Об этом писали в газетах.
— Я еще учился. Мое внимание целиком поглощали учебники.
— Март 1969 года. Третьего марта, — уточнил он. Его лицо исказила болезненная гримаса. — Это... это все, что я могу сейчас сказать вам, доктор. Возможно, в другой раз...
— Ладно, — сказал я. — Жду вас завтра.
— В пять часов. — Он выдохнул воздух, выпрямился и, потянув себя за лацканы пиджака, откашлялся. — Возвращаясь к настоящему, хочу надеяться, что сегодня все шло по плану.
— Да, прекрасно.
Мелисса направлялась в нашу сторону. Белый атласный пояс развязался и волочился по полу. Датчи поспешил к ней и завязал бант, отряхнул платье от крошек, выправил ей плечи и велел стоять прямо, потому что «кривой позвоночник никуда не годится, юная леди».
