Варя не раздумывала. Она выпорхнула из комфортабельного кресла и наощупь пробралась к моему пиджаку. И я с удовольствием помог ей разместиться рядышком.
– Уж не ты ли устроил этот взрыв, Монахов, – не унималась Лада.
Но я уже не слушал ее. Мы сидели спиной к спине и я физически ощущал свою Варю. Заново вспоминая ее каждое прикосновение, ее учащенное дыхание, ее выразительные глаза. Моя спина медленно деревенела. Я уже не знал, где я. Мне уже было все равно, где я. И не хотелось думать об этом сыром подвале, ставшем для нас темницей. А только – о Варе. Мои воспоминания о нашем общем прошлом были болезненными до умиротворения. И умиротворенными до боли. Но вспоминала ли об этом же и она, я не знал.
– В конце концов, можно поиграть во что-нибудь, – раздался голос Раскрутина. Я от неожиданности вздрогнул, только теперь начиная опять понимать ситуацию. – Все равно никто не уснет. А до утра еще долго. И хотя солнышко не блеснет в наше окошко, мы хотя бы услышим наших спасителей. Ну так как, убьем время игрой?
– В городки или морской бой? – съязвила Лада.
– В нашем положении самое подходящее – прятки, – пошутил и я.
– Скучные вы люди, – вздохнул Раскрутин. – Вспомните хотя бы, как десять лет назад в этом самом кафе, правда, при более благоприятных обстоятельствах, мы играли «в правду». Ну же, черти, вспомнили?
Мы промолчали, хотя наверняка никто этого не забыл. Я вновь вспомнил картинку из нашего прошлого…
Желтые блики свечей на столе уютного кафе. Вокруг сидим мы с весьма сосредоточенными лицами. За окном кружатся белые хлопья снега в свете полной луны. Юрка Раскрутин, такой же круглолицый и румяный, правда, еще не обрюзгший и совсем молодой, зажигает бенгальский огонек. Он взрывается золотистыми искрами, разбрасывая их во все стороны, словно маленький салют в честь нашей дружбы. Мы передаем его по кругу, и каждый спешит поскорее избавиться от этой эстафетной палочки. Чтобы спихнуть правду на товарища. Свою правду никто открывать не хочет – никакую. Последние искры бенгальского огня осыпаются в ладонях Вари, такой юной, такой нежной и такой моей. И она испуганно вздрагивает. Она тоже не хочет правды.
– Ты со мной останешься навсегда, Варежка? – спешно спрашиваю я, от волнения глотая окончания слов, словно кто-то хочет украсть у меня право на правду. Ради какой-то другой правды.
И испуг в ее синих-синих, бездонных-бездонных глазах. Я отлично помню этот испуг. Откуда он тогда появился?.. Сколько раз на этот простой, как наша любовь, вопрос она легко отвечала – да, да, да! Что же изменилось? Всего лишь маленькое кафе, всего лишь зима, всего лишь полгода до выпускного и всего лишь игра. Что же изменилось?.. И что она тогда ответила? Боже, что же она тогда ответила? Ах да – может быть. Может быть – да? Или может быть – нет?.. Это уже не важно.
– Э, нет, так не пойдет, – Юрка Раскрутин был удивлен не меньше моего. – Отвечай-ка прямо!
Ведь для всех наша с Варей любовь была всегда очень понятной. К тому же игра «в правду» существует только два слова – да или нет. Ну, отвечай же, Варежка!.. И вновь этот испуг. И синие-синие бездонные-бездонные глаза слегка помутнели.
– Не нужно, Юрка, – вдруг резко перебил Раскрутина я сам. – Не нужно, это же не допрос…
Когда началась эта ложь, я не заметил. “Может быть” приравнивалось в данной ситуации только к отрицательному ответу. Но я отчаянно гнал от себя эти мысли. И боялся, что она скажет: “Нет”. Я хотел оставить для себя шанс. Я готов был оказаться обманутым. Потому что в ту зиму я не хотел правды. А до лета было так далеко…
И вот спустя десять лет это же маленькое кафе недалеко от дороги и опять мои однокурсники. Хотя нас уже меньше и мы не такие молодые. И уже совсем иные обстоятельства давят на нас – замкнутое пространство, полуразрушенные стены подвала, запах гари и сырости. И почему-то вновь – похожее желание поиграть «в правду». И какая теперь она, эта правда? И во сколько она нам обойдется?
– Ну что, ребята! – весело балагурил Раскрутин. – В конце концов, правда перед смертью – почти что исповедь.
– Спасибо за надежду, – прохрипела Лада. – Но я лично категорически против исповедей. К тому же среди нас нет батюшки, кто отпустил бы грехи.
– Впрочем, почему бы и нет? – Дроздов неожиданно поддержал Юрку. – Да и за разговорами время бежит гораздо быстрее.
Всегда правильный и самодостаточный Дроздов не боялся правды. А, возможно, даже очень хотел ее узнать. Похоже, у него самого жизнь была безупречна.
– Ну, а как вы, ребятки? – Раскрутин бросил вопрос в темноту. И мы с Варей поняли, что он обращается к нам.
– Нам абсолютно все равно, – уверенно ответила Варя. За нас двоих.
Как когда-то она и решала все за нас двоих. И я почти всегда соглашался с ней. Как, впрочем, и теперь. Учитывая, что мне и впрямь было все равно. Я, как и Раскрутин, давно не боялся правды. Хотя моя жизнь и не была такой уж безупречной.
– Т-с-с-с, – вдруг Юрка прижал палец к губам. – Вы ничего не слышите? Ну же, прислушайтесь.
И впрямь, где-то сверху слышались какие-то слабые звуки. Похоже, нас скоро, совсем скоро спасут. Мы повеселели, почти одновременно вскочили с места и стали наперебой кричать и тарабанить кулаками по стенам. Про игру «в правду» все сразу забыли.
Мы орали до тех пор, пока не осипли. Пока костяшки пальцев не были разбиты в кровь. И дольше всех не унималась Лада. Когда мы, обессилевшие, опустошенные неоправданной надеждой на спасение и смирившиеся с нескорым освобождением, опять разбрелись по подвалу, Лада отчаянно продолжала стучать по стене и всхлипывать.
– Ну же, пожалуйста, помогите, – сил у нее хватало лишь на то, чтобы монотонно, с одинаковыми интервалами, царапать неровную стену.
Дрозд почти силой оттащил ее и усадил в кресло.
– Ну же, Лада, все в порядке. Спасение – всего лишь дело времени. Ведь прошло еще так мало. Надо потерпеть.
Она как-то резко выдохнула воздух и вдруг затихла.
– Это судьба, – вновь вернулся к теме Юрка. – Теперь, мои дорогие, вам не уйти от правды. А она нас здорово отвлечет. И развлечет, если хотите.
Никто уже не сопротивлялся Юркиному почину. В конце концов, он был прав. Нужно было чем-то отвлечься. Мы расселись в самом центре своей темницы тесным кольцом. Бенгальских огней у нас не было, поэтому пришлось довольствоваться спичками. Их было много, и сгорали они быстро. В таких условиях за ночь можно было вдоволь насытиться любой правдой.
– Может быть, для храбрости пропустим по бутылочке? – Раскрутин в предвкушении удовольствия потирал руки.
– А не проще ли просто напиться и выложить все как на духу, – предложил я. – К чему усложнять все какой-то дурацкой игрой?
– Может, оно и проще, – согласился Юрка. Ему мое предложение пришлось по вкусу, но все-таки показалось слишком упрощенным и не соответствующим ситуации. – Все же лучше на трезвую голову. Так честнее. А то ведь правду можно приукрасить так, что никто ее и не узнает. Можно и оправдать. По пьяни это сделать проще простого…
Между тем я поднялся и осторожно пробрался к уцелевшим стеллажам. Мне не верилось, что практичный бизнесмен Вадик Руденко не хранил (на всякий пожарный случай) в своем драгоценном подвале какой-нибудь фонарик. Еще менее верилось, что романтик и повеса (тот же) Вадик Руденко не приберег здесь же какие-нибудь свечи. Для создания особой атмосферы в особые моменты. Вскоре я нашел и то, и другое. Вадька меня не подвел.
Довольный я вернулся на место, ослепляя неожиданным светом своих товарищей. Которые, впрочем, вместо заслуженной благодарности, меня лишь обругали. И больше всех кипятился Дроздов.
– Это непозволительная роскошь для нас – так тратить батарейки! Бог знает, сколько нам еще здесь придется торчать.
Но на одну свечку Дроздов милостиво согласился. Мы укрепили ее в центре подвала, поставив в осколок «Моцарта», и сели вокруг плотным кружком.
Раскрутин достал из кармана коробок и ловко чиркнул спичкой. В подземелье затрепетал маленький огонек. Я резко повернулся в сторону Вари, которая смотрела на меня широко распахнутыми глазами… И мы начали свою странную игру.
Спичка поспешно переходила по кругу из рук в руки. Уже обожженными пальцами я ловко всучил ее Раскрутину, примостившемуся от меня слева. И в его толстых, неуклюжих пальцах она тут же погасла.
– Хитер ты, братец, – усмехнулся он. И в его голосе почувствовалось напряжение. – Но так и быть, валяй.
Я задумался. Мне и в голову не приходило, что этакое можно спросить у Юрки. В принципе, он был добродушный и открытый парень, всегда вполне довольный собой, хотя и далеко не безгрешен. Но его реальные, приземленные грехи меня мало интересовали. На сегодняшний день он выглядел очень довольным жизнью, которая, судя по всему, у него удалась. Но я не знал наверняка: какую цену он заплатил за свою дорогую, комфортную, но совершенно бесславную жизнь. Его имя не мелькало ни на обложках книг, ни на театральных афишах, ни в титрах кинофильмов. Зато его физиономия постоянно мелькала в богемных тусовках. Хотя и в самых последних, эпизодических ролях. И мне оставалось только догадываться о цене всего этого. И я спросил его тихо, практически, наугад.
