— Ну, вижу что-то… — ответил Антон, отыскав глазами большое темное пятно в кроне дерева, уже зажелтелой.
— А пойдем-ка глянем, что там за непонятка.
Они подошли поближе. Чеботарь смахнул топориком длинную тонкую березку, ловко, с первой же попытки, зацепил сучком странную находку и скинул ее на землю. Это была старая стеганая фуфайка. Чеботарь поднял ее, задумчиво повертел в руках.
— Ты смотри, какая песня! — Он всунул палец в здоровенную дырку с неровными рваными краями. — Так и специально хрен выдерешь! Да и зачем? — Он покосился на Антона: — А? Как думаешь?
— Да, странновато как-то, — промямлил тот, уже и не зная в точности, подыгрывает ли он по-прежнему полоумному мужику или же непонятная находка действительно начинает вызывать у него какую-то тревогу.
— И чего она на верхотуре-то болтается? Ветром надуло? Навряд ли. Это ж какой ветрюган-то нужен, чтобы такую тяжесть на самую макушку осины забросить?
— Да-а, странно. Какая-то глупость получается.
— Вот и я об том же. Не нравится мне это, Антоха. На дух не нравится. Пойдем-ка, паря, пошустрей на хату. Нечего нам тут с тобой подолгу-то отсвечивать. — Чеботарь распахнул дверь, подвигал ее туда-сюда, придирчиво осмотрел со всех сторон и раздумчиво произнес: — На вид вроде крепкая. Плохо только, что внутрь открывается. Это очень даже нехорошо. Ну да ничего. Подопрем как-нибудь. Надо бы полено какое доброе сюдой приволочь. Пошли-ка, Антон, сделаем, пока совсем не свечерело.
Они заготовили увесистое бревнышко на подпорку, протопили печку, почаевничали, зажгли свечку. К счастью, в углу на полке нашлось целых четыре штуки. Да еще и в синей потертой лампе плескалось на донышке немного керосина. Если по дури часами не палить — надолго хватит.
— Чего-то ватник этот у меня никак с ума не идет, — насупившись, произнес Чеботарь, как только они откинулись на нары, закончив хлопотать по дому. — Я так маракую, что его не от земли, а вроде как сверху на осину скинули? Смекаешь?
— Похоже на то, — рассеянно поддакнул Антон.
Он с немалым волевым усилием заставил себя трезво мыслить и подумал: «Да, это точно. Не фонтан, что дверь внутрь зимовья открывается. Никак не получится этого старого маразматика снаружи подпереть, чтобы за мной вдогонку не рванулся. Можно было бы в замочную проушину палку засунуть, но так ведь нет там, как назло, никакой проушины, никаких навесов. Так что же тогда придумать? Можно попробовать проволокой зацепить за дверную ручку. Но ее сначала заныкать надо. Да и куда я второй конец привяжу? Была бы рядом с дверью какая-то крепкая балясина!.. Ладно. По нужде пойду, посмотрю».
— И дырки эти стремные!.. — Чеботарь своим нытьем упорно продолжал нагнетать обстановку. — Сечешь, паря?
— Да что тут переливать из пустого в порожнее? — устало и раздраженно отозвался Антон. — Давай лучше на боковую. Натоптались же за день. Пойду я отолью, потом лягу. Ты как?
— Нет. Я не хочу. Далеко только не броди. А лучше бы совсем не ходил. Видишь, темнеет!..
— Нет. Не могу уже. Чаю надулся, вот и приспичило. Не усну иначе.
— Только долго не валандайся.
— Ладно. Не пацан. Соображу как-нибудь.
Антон поднял воротник куртки, отвалил полено и осторожно приоткрыл дверь. Он постоял, прислушиваясь к негромкому размеренному шелесту дождя, пытаясь пробить взглядом сплошную темень. Ему страсть как не хотелось выходить наружу! Даже под ложечкой заныло от какого-то неясного неприятного предчувствия. Но не гадить же в зимовье, в конце концов! Пришлось-таки пересилить себя и шагнуть на крыльцо.
Антон двинулся вперед, и тут же громко зашелестело что-то где-то над крышей зимовья. Сердце мигом зашлось, запрыгало в груди. Он откачнулся назад, перескочил порог, с треском захлопнул дверь и привалился к ней плечом. На лбу в момент появилась испарина.
— Держи, мать твою! — заорал Чеботарь, слетая с нар. — Не отпускай! Я сейчас.
Он завозился с тяжеленным бревном, подволок его к Антону. Они ткнули мощную подпорку в дверь, уперли ее пяткой в гвозди, заранее вбитые в пол, и застыли без движения, навострив уши.
Минуты бежали одна за другой, а за порогом зимовья в насквозь промокшей раскисшей тайге по-прежнему стояла тягучая тишина. Ее нарушало только нудное приглушенное бормотание холодного осеннего дождя. Очень скоро к Антону начала приходить уверенность в том, что никакого шелеста в воздухе вовсе и не было. На этот раз с ним просто сыграло злую шутку разгулявшееся воображение, перекормленное детскими страшилками.
Первым нарушил молчанку Чеботарь:
— Давай, наверное, по одному подежурим, а? Надо соснуть хоть пару часиков, а не то завтра крыша точняк поедет. И у тебя, гляжу, совсем зенки слипаются. Иди ложись. Давай-давай!.. Я потом.
Вопреки здравому смыслу
Мутное объяснение. — Приготовления к бою. — Очередная сказочка Чеботаря. — В сопки, поближе к свету. — Обрывок кумачовой ленты. — Новое убежище в пещере. — Кумирня Ободранный идол. — Попытка вырваться из плена. — Роковое ранение
Продрав глаза, Антон спросонья долго не мог сообразить, где находится, и только неприятный едкий запах моментально привел его в чувство. Спустив ноги с нар и перехватив колкий насмешливый взгляд Чеботаря, он тут же залился краской стыда и отвернулся. Вспомнил вдруг, что ночью не стерпел, втихаря сходил в угол. Теперь кислым поганым запашком несло на весь зимник.
— Так что, оклемался? — невозмутимо спросил Чеботарь, не став заострять внимание на его вполне безобидной детской шалости. — Тогда подымайся. Чайку попьем да будем собираться.
— Куда? — машинально спросил Антон.
— На кудыкину гору.
— Так ты же вроде собирался здесь надолго обосноваться.
— Собираться-то собирался, да теперь по-другому петрю.
— Что-то я не понял.
— Да вот какая закавыка, — пробормотал мужик, покопался в кармане и выудил оттуда какой-то небольшой блестящий предмет. — Тут вот, Антоха, какое дело. Не след нам здесь больше дожидаться. Не приедут мужики. Чует сердце, не приедут. — Он раскрыл широченную квадратную ладонь и с тяжелым вздохом прибавил: — Это же Генкин ватник-то был. Вот, гляди, что я в кармане нашел. Точно его вещичка. Я сам ему ее у нас в пожарке вытачивал.
Антон наклонился и в блестящей штуковине, лежащей у Чеботаря на ладони, узнал самодельную бензиновую зажигалку, сделанную из обыкновенной пулеметной гильзы.
— И куда теперь? — не отрывая от нее глаз, спросил он почти равнодушно.
После тяжелой ночи, проведенной в каких-то кошмарных сновидениях, голова у него гудела, буквально на куски разламывалась. Внутри поселилось какое-то стойкое тупое безразличие ко всему происходящему.
— Пока еще не знаю, — ответил Чеботарь и скосил на Антона глаза, вдруг снова ставшие цепкими и пытливыми.
Было видно, что прошедшая ночь подействовала на него оживляюще, не в пример Антону.
Он недовольно покачал всклокоченной крутолобой башкой и неожиданно, без всякой мотивации взорвался:
— Куда-куда!.. Заладил, блин, как попка. Да порешаем мы, разберемся! — Но он тут же малость опомнился, снизил тон: — Да ты вообще, Антоха, пока блох-то не разгоняй. Мы же с тобой прямо сейчас никуда не намылились.
Как только рассвело, они выскочили на минуту в лес. Чеботарь быстро подсек топориком тонкий дубок, накосил заготовок для стрел из полусухого кленового подроста. Теперь, пристроившись рядом с печкой, он неторопливо и основательно мастрячил тяжелый лук. Чеботарь работал с невозмутимой миной на лице. Как будто это и не он вовсе еще вчера безапелляционно утверждал, что любое оружие будет совершенно бесполезным против мифической летучей твари, то ли встреченной ими в тайге, то ли нет.
Чеботарь аккуратно ошкурил и зачистил полутораметровый обрезок дубового стволика. С большим усилием, так, что на его широком крепком лбу с глубокими продольными морщинами вздулись жилы, он натянул вместо тетивы кусок телефонного кабеля. Потом мастер проверил заскорузлым кривоватым пальцем свою работу, и провод загудел, завибрировал гулко и низко.
— Ну-ка, глянь. — Он протянул свою поделку: — Потянет, нет?
— Внушительно, — отозвался Антон, принимая из рук Чеботаря громоздкую увесистую штуковину. — Только сомневаюсь, что из него можно будет стрелять. — Антон попробовал натянуть тетиву.
Как он ни пыжился, ему так и не удалось согнуть лук даже на четверть.
— Дай-ка я!.. — Чеботарь усмехнулся.
Потом он легко, вроде как совсем без усилий, проделал то, что не получилось у Антона, и с самодовольным видом отложил оружие в сторону. — Гольды такие луки на сохатого настораживают, — пояснил Чеботарь. — Насквозь прошивает. Как жука булавкой. Только они их из сухой елки или пихты делают. Но нам сейчас сушить-то недосуг. Слишком долгая песня выйдет. Да ничего. И так сойдет на худой конец. Но стрелять из него, конечно, тяжеловато будет. Гольды ведь его ногами натягивают. А гони-ка, паря, мне твой ножик.
