Ливви подошла к окну и взяла мобильник, с тоской глядя на темный экран.
– Сдох, – констатировала она. – Отправляла фотографии школьной подруге, а тут привезли елку… Придется тебе принести свой из машины.
– Сам решу, когда и куда идти, – рявкнул Саладин. – Никто не смеет приказывать шейху.
– Я не приглашала тебя, – тихо напомнила Ливви. – Мы здесь вдвоем в очень стрессовой ситуации. Не стоит усугублять ее, напоминая о своем ранге.
Он смерил ее грозным взглядом, готовый дать резкий отпор, но вдруг передумал и кивнул:
– Хорошо. Сейчас вернусь с телефоном.
Саладин быстро вышел из комнаты. Его шаги удалялись вниз по лестнице, потом хлопнула входная дверь. Ливви стало не по себе в наступившей неестественной тишине, которую нарушал только мерный стук старинных дедушкиных часов внизу. Она глядела в окно на нечеткую в сумерках фигуру шейха, пробиравшегося к засыпанной снегом машине. Метель не кончалась. Ливви почувствовала облегчение, увидев, что у Саладина хватило ума накинуть кашемировое пальто, прежде чем выйти из дома.
Смахнув снег, Саладин с трудом открыл дверь автомобиля. Ливви пыталась представить, что произойдет дальше. Может, как в кино, штурмовая группа спецназа Джазратана спустится с небес на вертолете? Она с сомнением посмотрела на низкие тучи и плотную пелену снега: погода явно была нелетной.
Ливви натянула толстый свитер и отправилась вниз. Только успела поставить на плиту чайник, как хлопнула входная дверь и послышались шаги. В дверях кухни возникла высокая фигура Саладина. Увидев его, Ливви с неохотой признала, что испытала радость и еще какое-то настораживающее чувство. Облегчение, что самоуверенный альфа-самец остался в доме, несмотря на ее решительный протест? Или причина кроется глубже, в инстинктивной реакции тела? Эта мысль испугала Ливви.
Она почувствовала, как при взгляде на него под толстым свитером напряглась грудь.
– Ну что?
– Удалось связаться с моими людьми. Дороги непроходимы. Сегодня помощи не будет.
Дрожащей рукой Ливви налила кипяток в заварной чайник. Этой ночью они останутся в доме вдвоем. Почему же вместо панического страха сердце бьется от возбуждения? У нее перехватило горло.
– Хочешь чаю?
– Да, спасибо. Как тебе удалось вскипятить воду? – удивился Саладин.
– Плита работает от газового баллона.
«Разговаривая о бытовых вещах, оба думаем о другом», – решила Ливви, глядя в его блестящие глаза.
– Есть хочешь? Я положила пирожки на тарелку, – заторопилась она, заполняя неловкую паузу. – Можем пойти сесть у огня в гостиной.
– Давай помогу. – Внутренне усмехаясь, Саладин взял из ее рук поднос. Обычно его обслуживали слуги: наполняли ванну, приносили утром прохладные шелковые одежды. На дипломатических приемах папки с подготовленными документами аккуратной стопкой возвышались на столе, золотая ручка всегда лежала слева. Его не касалась повседневная рутина, потому что его жизнь не была обычной. Даже на личную трагедию он не имел права: шейху не пристало проявлять человеческие эмоции независимо от того, что он испытывает в душе. Ему хотелось рыдать над гробом Алии, но он не мог показать людям своего горя.
Твердо сжав губы, Саладин прошел с подносом в гостиную, где на фоне окна темным силуэтом возвышалась голая рождественская елка. Глядя, как Ливви усаживается на шелковистый ковер, он чувствовал, что мрачные мысли покидают его. Под толстым свитером он угадывал тонкую фигурку. Всполохи огня в камине бросали ярко-красные блики на ее тициановые локоны. Он мечтал об одном: увидеть ее обнаженной.
Настойчивая пульсация в паху толкала его к решительным действиям. Саладин не сомневался в успехе.
Глава 4
Прищурив глаза, Саладин промурлыкал:
– Впереди у нас длинный вечер, Ливви. Чем займемся?
Она смерила его недоверчивым взглядом, стараясь понять причину слишком примерного поведения. Было легче, когда, командуя, он невероятно раздражал ее, чем создавал естественный барьер между ними. Тогда Ливви чувствовала себя в безопасности.
А теперь?
Он казался подозрительно покладистым: пил предложенный чай, ел пирожки с повидлом и нахваливал их. Саладин даже попросил рецепт, чтобы передать поварам во дворце: пусть придворные и гости попробуют английские деликатесы. Потом он принес охапку дров из сарая и уложил в корзину перед камином.
Наблюдая за ним, Ливви ощутила, как под толстым свитером по спине пробежал холодок. Его тело было сухим и мускулистым, а движения полны атлетической грации. Поленья в руках казались легкими, как прутья: он перекладывал их без всяких усилий. Ливви гордилась независимостью и не гнушалась грязной работы, от которой ее замужние школьные подруги воротили нос: выносила мусор и подметала дорожку, приносила дрова, пропалывала сорняки, когда было время. Тем не менее она с удовольствием позволила шейху потрудиться. Облокотившись на мягкую кушетку, Ливви пила чай и смотрела, как Саладин аль-Мектала подбрасывал поленья в огонь. Рядом с ним она, как ни странно, чувствовала себя… женщиной.
– Можно поиграть в игры, – предложила она, подумав.
– Прекрасная мысль, – сверкнул хищным глазом Саладин. – Никогда не откажусь от хорошей игры.
Вряд ли можно назвать Ливви изощренной, но она не была глупой. Долгое время она крутилась в мире скачек среди мужчин с высоким тестостероном, а потом была помолвлена с очень непростым мужчиной. Она научилась распознавать завуалированные приемы соблазнения женщины и знала, что единственный способ контролировать ситуацию – полностью игнорировать намеки. Ливви сделала вид, что не видит сверкающих как раскаленные угли глаз шейха, и укротила его спокойным вопросом:
– Предпочитаешь играть в скраббл или в карты?
– Выбирай сама. Только предупреждаю: я все равно выиграю.
– Бросаешь мне вызов? Думаешь испугать?
– Сама увидишь.
Ливви пришла в ярость, когда его бахвальство оправдалось. Он выиграл все партии, включая скраббл, в котором она была экспертом. Скрывая огорчение, она бросила карандаш на листок с результатами.
– Как тебе удалось обыграть меня в кроссворде, если английский тебе не родной язык? – спросила она.
– Когда я был маленьким, мой учитель-англичанин говорил, что обширный словарный запас доступен любому. Меня, как и всех мужчин рода аль-Мектала, учили побеждать. Я никогда не проигрываю. Ни в чем.
– Значит, всегда только победа?
Саладин взглянул на нее, и сердце Ливви дрогнуло: в темных глазах сверкнуло что-то совсем не похожее на триумф, скорее отголосок глубокой печали. Ей показалось, что складки у рта стали глубже.
– Нет, – тихо сказал он. – Когда-то давно я потерпел страшное поражение.
– Как это случилось?
– Не будем ворошить прошлое. – Голос Саладина стал холодным, отчужденным, и он наклонился, чтобы бросить в огонь полено. Когда он снова повернулся к Ливви, лицо было замкнутым. – Расскажи лучше о себе.
Она пожала плечами:
– Что я могу сказать? Мне двадцать девять, и я открыла пансион в доме, где родилась. Историю личной жизни ты уже знаешь. Есть еще вопросы?
– Есть. – Огонь на мгновение осветил его хищное лицо. – Почему он бросил тебя?
Ливви твердо встретила вопросительный взгляд.
– Ты серьезно решил, что я расскажу?
Саладин поднял темную бровь.
– Почему нет? Мне интересно. Когда метель стихнет, мы расстанемся. Ты никогда не увидишь меня, если не захочешь работать в Джазратане. Чем обычно люди занимаются в подобных обстоятельствах? Делятся секретами.
Размышляя над его словами, Ливви старалась угадать, какой он ее видит: старой девой, спрятавшейся в глубинке, подальше от динамичного, шумного мира, частью которого была когда-то? Если так, то у нее есть возможность показать ему, что ей нравится такая жизнь и она давно забыла о Руперте.
Однако почему все-таки она изгнала мужчин из своей жизни, оставшись единственной двадцатидевятилетней девственницей в мире? Вероятно, настала пора выложить все начистоту и окончательно расстаться с прошлым.
– Ты знаком с Рупертом де Ври? – спросила она.
– Встречал пару раз в прошлые времена. – Саладин скривил рот. – Он мне не нравился.
– Не надо только смягчать для меня пилюлю.
– Никогда не говорю того, что не думаю, Ливви, – усмехнулся Саладин. – Так что же случилось?
Ливви опустила глаза, словно разглядывая симметричный рисунок на ковре. Она представила лицо Руперта, чего не позволяла себе долгое время: его правильные черты, светлую кожу. Он был антиподом шейха. Ливви долго не верила, что такая важная персона в мире скачек обратила внимание на нее, бывшую тогда скромным грумом.
– Значит, тебе известно, что он владел очень перспективной конюшней.
– До тех пор, пока его не сгубила жадность, – сказал Саладин, вытягивая вперед длинные ноги. – Допустил большую ошибку, переоценив свои возможности. Работая с лошадьми, даже самыми лучшими, нужно перестраховываться. Они всего лишь плоть и кровь, а значит, очень уязвимы.
